Междумирье
Шрифт:
В своё время Памва – правда, звали его тогда иначе – обратился в монастырь как к последней инстанции. Он перепробовал всё – и безрезультатно. Оставалось просить помощи у служителей Иала – а одно это уже вызывало у людей мирских суеверный страх. Правда, у Памвы не оставалось другого выхода.
Благородный рыцарь Памва ар Болла попал в этот мир извне. Само по себе это ещё ничего не значило – мало ли на свете миров и пришельцев! – но этот мир, Энроф, имел особенность. Из него не существовало выхода. И когда рыцарь с женой и дочерью случайно очутился
Тысячи чужаков (не только людей) коротали жизнь в Энрофе, смирившись – или не смирившись – со своим положением. Всего лишь тысячи – потому что решались на вход в Энроф либо по незнанию, либо тогда, когда действительно не оставалось выбора. Мало кто способен сделать такой шаг, если заранее известно, что отыграть назад уже не получится.
Единственным способом покинуть Энроф было чудо Иала. Правом на чудо обладал каждый монастырь один раз в год. Счастливчиков, удостоенных такой награды, можно называть наперечёт – монастырей было не так уж много. Просили далеко не всегда выхода – просили разного: богатства, исцеления, иногда – воскрешения умершего, да мало ли чего ещё. И лишь иногда просили исхода из Энрофа. Памва тоже хотел воспользоваться этой призрачной возможностью.
Правда, подтвердить, что исчезающие из Энрофа люди попадают туда, куда хотели, не мог никто…
– …деялись, что этот момент никогда не наступит, – вещал владыка, – но Иал посылает нам новое испытание. Поэтому синклит обращается с просьбой к тебе, рыцарю Памве Ар Болле, исполнить возлагаемый на тебя долг.
Вот. Кажется, пришло время платить по счетам. Ну что ж, платить – значит платить.
– Что именно угодно синклиту возложить на меня?
Флавиан впервые проявил признаки волнения:
– Не следует думать, что судьбы Энрофа ничего не значат для служителей Иала, – слегка напрягшись, проговорил он. – Наступили тревожные и смутные времена. Ждать больше нельзя. Ни единого дня. Орды Герцога несут смерть и рабство, и остановить его может только Избавитель. Для того, чтобы уцелеть, придётся напрячь все силы. И слуги Иала не будут стоять в стороне. Но силы наши пока слабы.
Вот как! Оказывается, Избавитель – это не легенда?!
Памва слегка поднял брови, но ничего не сказал.
– Знаешь ли ты, рыцарь, что такое Избавитель?
– Я слышал многое, но не уверен, что всё из того, что слышал – правда.
– Избавитель – имя магического жезла святого Авды. Он был создан в глубокой древности для битвы с Облаком Драконов. После победы наиболее достойные храмы Иала получили по частице этой святыни, чтобы, если страшная опасность вновь будет грозить всему Энрофу, в нужный час собрать их воедино и воссоздать Избавитель. Волшебный жезл будет вручён герою, который поведёт народ к победе. Так гласит пророчество.
– Неужели Герцог так силён?
– Сегодня ещё нет. Но мы сумели заглянуть в будущее.
Словно сам воздух колыхнулся над столом при этих словах, и пламя свечей качнулось – и выровнялось вновь. Что ж, подумал Памва, монахи назначили свою цену. Это справедливо.
– Моя рука всегда готова служить правому делу, – негромко сказал он.
– Великий синклит не сомневался в этом. Для Иала твоё сердце – открытая книга. Его выбор пал на тебя. Нужно доставить нашу часть Избавителя в Лучезарный Чертог.
– Это великая честь. Но я всего лишь гость обители. Я не монах. Я даже не энрофец. И я не знаю, что такое Лучезарный Чертог и где он находится.
– Иал осведомлён о твоём неведении. – усмехнулся Флавиан. – Пусть это не смущает тебя… Когда ты вернёшься, синклит подарит тебе чудо.
Магистры разъехались в тот же день. Уже к полудню в обители не осталось ни одного чужака – за исключением самого Памвы. За все годы, которые он прожил при монастыре – сперва с женой и дочерью, а теперь вот в одиночку – бывший рыцарь привык считать себя кем-то вроде временного служителя, и не ожидал, что синклит столь открыто подчеркнёт его отстранённость от того безоговорочного доверия, которым пользовались все братья.
Тем больнее кольнуло его решение Флавиана: в качестве сопровождающего и хранителя ковчега с монастырской частицей Избавителя послать ни кого иного, как мальчишку Шио. Конечно, Шио был послушником и, как следствие, посвящённым, в отличие от самого Памвы, и поэтому, видимо, знал дорогу к тайному храму, который Флавиан называл Лучезарным Чертогом. Но сам Памва предпочёл бы в спутники кого-то более взрослого и, что там говорить, более крепкого. Не вязался как-то выбор владыки с важностью поставленной задачи. Впрочем, оборвал он себя, у духовных наверняка имелись свои соображения – взять хотя бы то, что округа кишит шпионами Герцога, а настоящий монах в рясе наверняка привлечёт ненужное внимание. Носить же нецерковное одеяние братьям запрещалось.
Что ж, Шио так Шио. Тем более, что в придачу к Шио Флавиан выделил двух крепких монастырских лошадок. И, спустившись по каменистой тропинке к подножию монастыря, Памва решительно повернул своего коня налево – как раз по дороге, прямиком уходившей в лес.
– Постой, рыцарь, нам не туда! – похоже, Шио был настроен по-боевому. Он неподвижно замер в седле, развернувшись вполоборота вправо, и значительно смотрел на Памву.
Памва, сдержав коня, вернулся, наклонился к спутнику и негромко, но твёрдо сказал:
– Давай договоримся раз и навсегда. Первое. Если мне нужно будет узнать направление, я спрошу. А сейчас мы поедем туда, куда указываю я. Это не обсуждается. Если не согласен – прямо сейчас катись к настоятелю, пусть даёт мне в спутники кого-нибудь более сговорчивого. Второе. С этого момента никаких «рыцарь» и «брат». Для всех я обычный воин-наёмник, а ты мой слуга, которого я кормлю из милости или по каким-то своим соображениям. Называй меня «хозяин». Даже если никого вокруг нет. Ясно?