Междумирье
Шрифт:
Шио сверкнул на новоявленного «хозяина» глазами и угрюмо кивнул. Памва усмехнулся.
– Прекрасно. И успокойся: Иал наверняка знал, что делал, когда отправлял на это задание именно нас с тобой.
Последний довод убедил мальчишку более, чем что-либо иное. Он снова кивнул, на этот раз гораздо увереннее, и даже улыбнулся. Великое дело – привычка к церковному послушанию! Чуть что, сошлись на бога, и дело в шляпе: господь-то не ошибается… Сам же Памва, к сожалению, насчёт непогрешимости выбора Иала имел большие сомнения.
Дорога выглядела пустынной, насколько позволял видеть
Собственно, дорогой назвать её было мудрено. За целый день много, если c десяток телег и всадников проезжали по ней мимо монастыря, направляясь из Кореллы в Тарс или обратно. И только в дни церковных праздников паломников бывало столько, что братии приходилось ставить под стенами дополнительные полотняные навесы.
Памва задумался, покачиваясь в седле в такт лошадиной поступи. Бесконечная дорога тянулась вдоль только-только набирающих силу лесов, редких нищих деревень и безымянных могил, обросших прошлогодней сухой полынью. Века за веками пролетали над Энрофом, верша свою историю, конец которой не был известен никому. Восставали царства, и рушились царства, и восставали вновь – и теперь ему, рыцарю Памве ар Болла по прозвищу Золотой Клинок, предстояло внести свою лепту и войти в анналы этого мира. Судя по всему, дело на него возложили не маленькое, а с другой стороны – не он, так кто-то другой, сие для местных богов совершенно безразлично. Всё равно этот мир столетие за столетием будет идти тем путём, который ему предназначен. Мало ли появлялось герцогов, королей и прочих честолюбивых правителей, называемых современниками великими – и где они сейчас? Где те великие империи, о которых ныне повествуют лишь руины да чудом сохранившиеся древние свитки на мёртвых языках? Их нет! Их больше нет! Поистине, всё вокруг суета сует и всяческая суета… Удивительно, как сочетается эта унылая мудрость с весёлым послушником Шио, так непосредственно радующимся всему сущему! Никак не должна бы, а вот поди ж ты – вполне сочетается…
– Ты кем был – ну, там, в твоём мире?
Памва ответил не сразу. Как объяснить юному варвару (да, именно варвару – этот мир ещё не дорос ни до пороха, ни до парового двигателя) – как объяснить Шио, что такое агентство охраны планеты? Когда на службу призван весь интеллект, вся невообразимая здесь технология человечества?
– Я служил стражником, – помолчав, ответил он. – Одним из тех, кто должен защищать любого, кому это потребуется.
– Как это – любого? И преступника тоже?
– Я имел в виду – и богатого, и бедного… И преступников, кстати, тоже – опасности, знаешь ли, бывают такими, что приходится защищать человека просто потому, что он – человек.
– Ты был праведным стражем! – восхищённо воскликнул Шио. – Флавиан знал, кого послать!
– Шио! Никаких имён, кроме наших.
– Слушаюсь, хозяин! – юный монашек даже хлопнул себя по губам. – Но ты расскажешь о своём мире?
Памва горько усмехнулся. Вот самый простой вопрос – и как на него ответить?
Прошлое осталось далеко позади. И даже стало немного рельефнее – словно рисунок в детской книжке-раскраске, обведённый по контуру жирной чертой. И так же, как этот рисунок, вызывало странное чувство: закрашено, закончено – и что? Там, в том далёком утраченном мире, Памва оставил всё. А здесь потерял и любовь… Нет, нет, дальше перечислять не надо – одного этого достаточно. И кто знает – здесь, в Энрофе, были ли настоящими его жена и дочь? Или это тоже дьявольское порождение фантазии того, кто сослал его сюда?
– Мой мир похож на твой, – наконец сказал он. – Очень похож. Только представь, что здесь прошло много-много времени…
– Сто лет?
– Больше, Шио. Но земля осталась землёй, небо – небом. Так же в свою пору наступает весна и лето. Потом так же падает снег. На холмы, на горы. И так же люди встречаются и расстаются. Так же любят друг друга и так же ненавидят.
– Тогда в чём же разница?
– Ну, наверное, по большому счёту – ни в чём. Правда, здесь встречаются, например, гномы, кобольды и прочий странный народец, а у нас про них уже давным-давно забыли… И магии в нашем мире нет. Или почти нет.
– А как же вы тогда летаете? Ты когда-то говорил, я слышал.
– Для этого магия не нужна. Мы умеем делать это по-другому.
– Значит, у вас просто другая магия!
– Называй так, если хочешь. Наверное, мы с вами просто думаем немного по-разному.
– Да, думать – это трудно. Особенно по-своему.
– Что значит «по-своему»?
– Когда вдумываешься – открываешь что-то своё, не такое, как у других. Если один, вдумываясь в дерево, видит дрова, то другой – доски для забора. А если думать сразу о целом мире? Представляешь, какая разница получается?!
– Представляю.
– Вот! Что ты можешь сказать, например, о солнце? – лукаво улыбаясь, спросил мальчик.
– Сейчас солнце ласковое. Если, как ты говоришь, вдуматься в эту скалу, то можно представить, как ей, наверно, приятно нежиться после холодов. Я бы ещё сказал, что лучи плещут на склон, растекаясь по камню тоненькой тёплой корочкой… О солнце – да и вообще обо всём – много чего можно сказать, но ведь это глубоко моё, личное. Это приобретается с прожитыми годами. И у каждого оно, ты сам понимаешь, разное. Я, например, помню, что солнце может быть и злым. Безжалостным. Только об этом что-то вспоминать не хочется.
– Правильно, – кивнул Шио. – Надо запоминать только самое хорошее. Крепко-накрепко. Это не только моя задача, а всехняя…
– Правильно говорить не «всехняя», а, например, «всеобщая».
– Ну да, ну да… Если я всё крепко запомню, мне легче будет выполнять моё предназначение.
– А в чём твое предназначение, если не секрет?
– После смерти людям нужна помощь. Люди боятся смерти, им надо помочь прийти в себя. Души должны успокоиться. А я стану создателем покоя.
– Ничего не понял. Ты, Шио, мог бы растолковать поподробнее?