Международный вагон(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XX)
Шрифт:
— Зря это, ваше сиятельство. Мы, кроме того… — Цицирку крепко откашлялся: — выбрали, между прочим, комитет служащих. Уж простите, ваше сиятельство, но как я буду делегат, должен прямо сказать, что мы их поддерживаем.
Неизвестно, что сделалось бы с фамильной гордостью князя, если бы в эту минуту не выступил его секретарь. Он подмигнул Апопокасу, и взволнованное сиятельство было под ручки уведено в палатку.
Экономические требования слуг и погонщиков выслушаны. Двенадцать дополнительных курушей в день обещаны и по новой абайе [4] — тоже. Но когда обещания пришлось скрепить собственной подписью на бумаге, даже секретарь позеленел от злобы.
4
Абайя — плащ араба, его главная одежда.
— Успокойтесь, ваше сиятельство, — шептал он своему патрону, как только арабы удалились и плоты медленно двинулись дальше, — потерпите до Багдада, не показывайте виду. Дайте мне только добраться до американского консула!
Точь-в-точь таким же шопотом, только несравненно более симпатичным, и из самого симпатичного ротика в мире, — успокаивала на другой барке Минни Гербель встревоженного отца Арениуса.
— Вы видите, батя, нашу тактику. Чего вы волнуетесь? Работа идет, как по маслу.
— Хороша работа, дитя мое, — волновался миссионер.
— Раз уже вы приобрели власть над человеческими душами, не проще ли связать наших мучителей и бежать отсюда всем вместе? Несчастные женщины спаслись бы от позорной участи, вы, дорогое дитя, и маленькая Эллида сохранили бы свою невинность, арабы вернулись бы по домам…
— Фью! — свистнула Минни Гербель: — если бы мы писали французский роман, батя, тогда — дело другое. А зачем же лишать наших погонщиков заработка, а нас самих — такой великолепной возможности?
— Великолепной возможности?
— Ну да, вести подпольную работу в Месопотамии.
С этими словами маленькая комсомолка затянула веселую песенку, подхваченную без слов всем «ковейтским комплектом».
Пастор Арениус умолк и повесил голову. Он делал усилия, чтобы понять эту маленькую венку. Он чувствовал себя одиноким, старым, никому не нужным, покинутым даже самим добрым богом — седовласым богом всех миссионеров и пасторов. Эта молодежь нашла новые законы организации людей и душевных сил. Но молодежь черства, она не знает ни жалости, ни сострадания, ни благоговения к тому, во что вложены надежда и вера тысячелетий…
Как будто поняв его мысли, маленькая Минни подобралась к нему и тронула ручкой его сморщенную руку:
— Взгляните-ка, батя, вон туда!
Палец указывал на длинные узкие плоты, несшиеся со всей силой за барками князя Гонореску. Гребцы вопили и раздирали себе волосы в припадке священных чувств. На плотах ничего не было, кроме длинного ряда тел, завороченных в ковры и цыновки. Невыносимый смрад доносился оттуда. Вот они долетели до барок, с гиканьем, шумом, пением и стонами обогнули их и понеслись еще дальше, оставив в воздухе волну отвратительного зловония.
— Мертвые тела, батя, — сказала Минни Гербель спокойно: — их везут хоронить в священный город Кербелу. Вы ведь знаете лучше меня: шииты верят, что те, кого хоронят на священной земле, отвяжутся от всех своих грехов. А между прочим, батя, как раз теперь в этом вилайете ходит оспа. И мертвые тела повезут заразу, а в Кербеле будет эпидемия, где перемрет еще добрая тысяча. Некоторые вещи, батя, лучше хватать за бороду и драть с корнем, пока они не отравили с полмира здоровых.
Пастор Арениус поглядел вслед исчезающим плотам. Шииты-гребцы пели дикие, меланхолические песни, преисполненные фанатизма. А справа и слева от барок лежала мертвая земля Двуречья, полная песку, пыли, болот, солончаков, миазмов, скорпионов, зарослей и пустынь вперемежку, без единого намека на разумную волю человека и его организованный труд.
Глава тридцать вторая
БАГДАД, ЗОЛОТОЙ СОН ИМПЕРИАЛИСТОВ И КИНЕМАТОГРАФЩИКОВ
Дуг Фербенкс, где ты? Вот он, настоящий Багдад, столица Гарун-аль-Рашида, мечта тысячи и одной ночи, — без всякого отношения к операторам, декораторам, павильонам, иллюзиям, фокусам оптическим и дипломатическим!
Фелуджа осталась позади. Караван ступил на пыльную землю. Вдалеке, в коричневых развалинах, меж столбов пыли и свечками минаретов, средь гомона, топота, запустенья, отбросов, похожих на ярмарочные объедки, показалась столица Ирака, по всей видимости, созданная арабами для арабов на арабской земле.
Если кто в этом сомневался, его тотчас же убеждала арабская конституция, выработанная в поте лица англичанами, арабская проволока, натянутая вокруг Багдада англичанами, арабский монарх Файсал, возведенный на престол англичанами, и, наконец, английская армия и полиция, отстоявшая Багдад от нескольких восстаний и тому подобных недоразумений, случившихся в Ираке «по проискам Коминтерна».
Вместо двадцати четырех тысяч улиц, наполненных во времена Гарун-аль-Рашида дворцами, фонтанами и садами, можно попросту упомянуть о дворце английского верховного комиссара лорда Перси Кокса, фонтане английского верховного комиссара лорда Перси Кокса, бьющем при этом не водой, а чистейшим золотом, и отнюдь не в руки бедняков, а в карманы нотаблей и министров арабского патриотического правительства, и, наконец, о саде английского верховного комиссара, лорда Перси Кокса, который он не перестает городить, насаждать и поливать на столбцах арабской патриотической газеты.
В это утро перед дворцом верховного комиссара остановился щегольской лакированный автомобиль. Двое чиновников сошли с лестницы и уселись на главном сиденьи, бросив на передки два толстых портфеля из змеиной кожи. Когда автомобиль отъехал, красавец-араб в белой чалме, белой абайе, с алым кушаком вокруг стана, сверкая белизной зубов и белков, вывел под уздцы танцующего скакуна лучших арабских кровей, какие только выращиваются знаменитыми багдадскими коннозаводствами. Жеребец, чьи сухожилья напоминали любителю хорошо натянутые струны скрипки Страдивариуса, огненно косил глазом, ел удила и переступал позолоченными копытами с быстротой пианиста, нажаривающего поочередно обе педали. Короче сказать, со всех точек зрения и других чувств, арабский жеребец лорда Перси Кокса походил на музыку, и, по-видимому, сам хозяин был того же мнения, так как сошел с лестницы, усердно размахивая хлыстом, похожим на дирижерскую палочку, а, вскочив в седло, стал изгибаться, подпрыгивать, кривиться, вертеться туда и сюда, качаться взад и вперед точь-в-точь, как покойный Никиш.
Симфония длилась две-три минуты, возбуждая внимание всех прохожих, покуда сэр Кокс не увидел высокую, стройную фигуру седого человека, переходившего улицу деревянной походкой.
— Вы! — крикнул верховный комиссар, забыв свой этикет. — Эй, стойте! Когда вы приехали? Дайте знак моему автомобилю!
Тотчас же лакированный автомобиль остановлен, жеребец передан на попеченье подбежавшего араба, портфели сняты с передков, чиновники посажены на место портфелей, а на заднем сиденьи комфортабельно расположились сэр Кокс и высокий седой человек, все еще пожимавшие друг другу руки.