Международный вагон(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XX)
Шрифт:
— Большевик! — завопили шейхи в ужасе, повскакав со своих мест. — Это нечестивый Гарун, продавец мочалы! Как он сюда попал?
— Держите его!
— Поищите у него под кушаком, нет ли документов!
— Вяжите его!
Но Гарун, продавец мочалы, оказался ловчее шейхов. Он блеснул желтыми белками глаз, запахнул левую полу бешмета вправо, а правую влево, и так прыгнул вперед, что два седовласых шейха опрокинулись навзничь, словно их дернули сзади за абайю.
В суматохе председатель схватил вместо колокольчика чужой кисет и затряс им в воздухе. Тучи мелкого табаку ослепили парламентские очи и забили парламентские глотки. В чиханьи, кашле, крике турецких, арабских и персидских проклятий, направленных на врага и его тень, оба консула — французский и немецкий — быстро покинули ложу.
— Ну и ну! — бормотал немец, почесывая бороду. — Если б мы догадались насчет Людендорфа, из него вышел бы отличный пророк!
— Парблё! — шипел француз, крутя усы. — Мосье Жоффр мог бы, куда ни шло, сойти за исламиста, или, например, Клод Фаррер!
Один лорд Перси Кокс не бормотал ничего ни в зубы, ни сквозь зубы. Он вышел со столь стиснутой челюстью, что шофер не решился обратиться к нему с вопросом. Лорд Перси бросился на сиденье, надвинул шляпу, поднял воротник, натянул кожаные перчатки и, только когда автомобиль подкатил ко дворцу, сердито тронул шофера кончиком хлыста:
— На загородную дачу!
Через пять минут автомобиль уже огибал великолепное шоссе, ведшее от Багдада до Хамадана. Справа и слева неслись загородные сады арабских и европейских вельмож, богатых купцов и эмирских жен. Сады едва виднелись за высокими глиняными стенами. Но каждый из них был сказочным складом симметричных дорожек с ходящими вдоль них павлинами и цесарками, фонтанов, гротов, бассейнов для купанья, розовых плантаций и кущ из гранатовых и миндальных деревьев, перевитых кудрявыми деревцами хмеля.
Сад верховного комиссара был самым великолепным из всех багдадских садов. От ворот до дворца шла узкая аллея самшита. Вокруг дворца справа и слева стояли две старые чинары, чьи огромные древние стволы казались обтянутыми замшей. Мальчик с галунами ударил в гонг, и с веранды выскочила дюжина английских слуг.
Сэр Перси молча бросил им в руки шляпу, перчатки и хлыст и побежал в глубину дома. Загородная дача была построена на европейский образец, за исключением раздвижной стеклянной крыши. Анфилада комнат вела в центральную круглую залу, полную в эту минуту десятком озабоченных людей, одетых в самые пестрые одежды, несмотря на общий им всем англосаксонский тип. Здесь были индусские шелковые кафтаны, аравийские плащи, курдские княжеские куртки и белые феллахские накидки.
— Здравствуйте, господа! — произнес лорд Перси. — Заседание кончилось ничем. В парламент каким-то образом пробрался большевик и сорвал нам голосование!
— Но это же возмутительная отсрочка, — с раздражением отозвался человек в одежде индуса. — Я организовал индийских мусульман, и мы с минуты на минуту ждем официального шага от Ирака.
— Курды требуют правительственных гарантий!
— Луристанцы готовы признать любую религию, если только она будет объявлена одновременно с войной!
— Египтяне согласны на нового пророка, лишь бы это увеличило число праздников!
— Духовенство настаивает на прибавке, говоря, что лишний пророк — лишний рот…
Эти и подобные возгласы со всех сторон оглушили верховного комиссара.
— Господа, вы знаете, что я приложил все силы, — сердито воскликнул лорд Перси, — и в настоящую минуту нас должны заботить даже не отсрочка и не разговоры в парламенте, а нечто похуже.
Он сделал паузу, оглядел всех и понизил голос.
— Пастор Мартин Андрью, только что прибывший в Багдад, показался мне в высшей степени, в высшей степени… а, да вот и он сам!
Перед собранием, вынырнув из-за шелковой портьеры, появился бледный и взъерошенный пастор, с рассеянными глазами, блуждающей гримасой и густым слоем пыли на сутане и брюках.
Глава тридцать четвертая
НОЧЬ НА ЗАГОРОДНОЙ ДАЧЕ
Лица присутствующих потемнели. Несколько пар глаз уставилось на пастора со странным выражением. Мартин Андрью почувствовал холод, пробежавший у него по спине.
— Вот, наконец, и вы, достопочтенный сэр! — произнес человек в одежде индуса, кланяясь пастору с глубочайшим уважением. — Мы рады и счастливы сообщить вам, что у нас все готово. Мы надеемся, что мужество не покинуло вас. В истории Англии, сэр, положительно не будет человека героичнее вас!
По-видимому, эти комплименты не особенно утешили Мартина Андрью.
— Я сказал верховному комиссару, что готов, — угрюмо пробормотал он, садясь за стол. — До сих пор все шло, как по маслу. Мои люди, знавшие меня по здешней работе, собраны и следуют за мной караваном.
— Отлично! — опять произнес индус. — Мы можем, значит, объявить заседание Анти-Коминтерна открытым. Мистер Лебер, приступите к докладу.
Толстяк в одежде афганца открыл шифрованный листик.
— Господа, — произнес он металлическим голосом, — прошло всего два месяца с того момента, как сорок два юриста оформили нашу борьбу с Коминтерном знаменитым принципом: церковь против государства. Этим ходом мы сделали блестящий маневр, создав против Коминтерна, за который не отвечает Советский Союз, организацию, за которую тоже не отвечает наше правительство и которая так сказать, даже действует по отношению к нашему правительству во вред. Сколько вы помните, использовать в этом духе христианство оказалось в высшей степени опасно. Некультурные и примитивные колониальные народы стали воспринимать проповедь христианства слишком банально, делая его, подобно тайпингам, левеллерам и прочим историческим сектам, даже пособником для революционных настроений. Вследствие этого объединенное заседание князей церкви под председательством архиепископа Кентерберийского пришло к мысли о создании колониальной религии. Так возник кавендашизм.
Толстяк сделал глубокий поклон в сторону рассеянного Мартина Андрью и продолжал:
— В настоящее время дело кавендишизма приобрело прочную базу. Миллионы магометан согласны собраться под его флаг. Сунниты примирятся с шиитами. Египет протянет руку Индии. Головка всего движения будет всецело в руках Англии, тем более, что святые места… святые места…
Здесь мистер Лебер встал, взял длинное перышко и указал на карту, висевшую над его креслом; все взгляды впились в красный кружок, отмеченный им.
— Дорога меж Бассрой и портом Ковейтом. Колодец у четырех долин, Элле-Кум-Джере, — произнес он медленно, — вы видите, зона незыблемого нашего влияния. Возможность диктовать французам. Сцепка всего магометанства в удобном практическом узле… Вот это место мученичества пастора Мартина Андрью и чуда Кавендиша!
Мартин Андрью вздрогнул и поднял голову. На этот раз он не встретил ни одного взгляда. Все глядели на карту.
— Великая и незабываемая сцена, — продолжал Лебер, — подготовляется нами в глубочайшей тайне. Конечно, если б мы могли действовать, как художники, пригласить какого-нибудь Гриффитса, обучить тысячи статистов, заказать бутафорию, — это произвело бы на туземцев чарующее впечатление. Но, господа, наши единственные актеры — человеческая стихия. Наш единственный режиссер — вот эта карта и радиотелефон в кабинете сэра Кокса. Наша единственная опора — честное слово пастора Мартина Андрью.