Межесвет
Шрифт:
Ланн остановился, стал к ней вполоборота. Он не поверил своим ушам. Снежная Ведьма, проявив исключительное терпение и любезность, повторила свои слова. Малыш заворочался в объятьях ульцескора, а Кольм судорожно схватился за сердце и едва не потерял сознание от того факта, что одно из холодных изваяний вдруг заговорило.
— Отдай мне ребенка, — сказала Лиандри.
— Нет. С ним все в порядке. Он не монстр.
— Откуда ты знаешь?
На это у него не было ответа. Ланн не знал. Он мог проверить, ему следовало проверить, но он этого не сделал. Почему-то в отношении Диня подобные мысли казались кощунством, хотя среди рефиайтов были и дети. Ульцескор чувствовал ответственность за это дитя, чудом вырванное из цепких когтей мороза. Во имя всего святого, оно не могло оказаться чудовищем.
— Зачем он тебе?
— Я буду его растить.
Вряд ли из Лиандри могла выйти хорошая мать. Кольм тяжело сглотнул и тронул ульцескора за рукав. Тот не отреагировал. Он завладел ее взглядом, ища в нем признаки человечности. Возможно, Лиандри заморозила людей уже мертвыми. Да, так могло быть. С минуту он убеждал в этом себя.
— Отдай мне его, Ланн. — Ведьма приподнялась, и снег, из которого состояло ее платье, начал осыпаться, как штукатурка. — Он мне нужен.
Он покачал головой.
— Уходи отсюда. Совет пришлет экзалторов. Бледные Воды ближе всего к Грани, и причину катастрофы будут искать именно здесь. Тебя не пощадят. Уходи, Лири.
Лиандри подождала, пока он договорит.
— Они уже здесь, — сказал она. — Я видела их у болот.
Несмотря на то, что Ланн относился к экзалторам с неприязнью, это известие его обрадовало. Гильдия больше не была ему другом, но, по крайней мере, они были на одной стороне. Касательно Лиандри он был ни в чем не уверен — с первого момента их встречи.
— Иди в Альдолис. У тебя будет шанс на новую жизнь. — Он не любил лгать, но иногда приходилось. Слабо верилось в то, что для нее найдется место в темном городе. — Может, тебе там будет лучше. — Хладнокровие изменило ему, и Ланн добавил, уже тише: — Может, и не будет. Но ребенка ты взять не можешь. И я тебе его не отдам.
— Нет? — спокойно переспросила она.
— Нет, — подтвердил Ланн.
Лиандри медленно поднялась со своего ледяного трона. Ульцескор почуял неладное, и не он один: Кольм бросился к лебедке, спотыкаясь и падая, но ему недостало сил, чтобы повернуть колесо. Пол под ногами содрогнулся, протяжно загудел камень, первая трещина поползла по ножке кресла и расколола надвое ледяную розу на его подлокотнике. А затем на них обрушилась лавина звука: светильники взрывались, выпуская в воздух порции ядовитого газа, гобелены осыпались со стен кучками снега, филигранная мебель распадалась на кривые ледышки. Статуи с человеческими лицами падали, оставаясь целыми, словно разрушение было над ними не властно или боги, обладающие неограниченной силой, пощадили их. Поднялась настоящая метель, неистовый ветер мешал идти, яростно жалил и швырял снег.
Ланн оказался не в силах противостоять бурану: ветер сбил его с ног. Ульцескор спрятал ребенка под плащ и полз на четвереньках, одной рукой прижимая его к себе. Острые обломки летели в лицо, и Ланн втянул голову в плечи и зажмурился, чтобы уберечь глаза. Динь всхлипывал, его маленькое сердечко бешено колотилось. Наверное, за всю жизнь малыш не натерпелся столько страху, как в эту ночь.
Кольм был в относительной безопасности, скорчившись у стены рядом с лебедкой. Лишь он видел Снежную Ведьму, раскинувшую руки в стороны и сотрясавшуюся от приступов истерического смеха. По ее щекам текли слезы, мгновенно превращаясь в замерзшие ручейки, и мальчик не мог понять, она радуется или печалится. Ее состояние Кольм определил как полное, безвозвратное сумасшествие, и, вероятно, так оно и было. Получив отказ, Лиандри собиралась похоронить их заживо под слоем льда, вместе с собой. Он очень ярко представил разверстую пасть могилы, в которую сбросят их почерневшие тела.
Кольм издал дикий, истошный вопль. Ветер резво подхватил этот крик и вплел в свое завывание. В рот набились комья снега и ледяные осколки, один из которых разрезал мальчику щеку. Ощущение крови и ее медный привкус привели его в чувство. Он яростно потер глаза и вгляделся в окружающий хаос. В завихрениях метели Ланна было почти не видно: струи воздуха яростно били ульцескора в спину, и он то и дело припадал к земле, чуть заваливаясь на левый бок, так как боялся придавить малыша.
Меховая накидка примерзла к стене, и паж с ожесточением содрал ее с себя, оставшись в рубашке и бриджах. Стужа без промедления заключила его в свои морозные объятья. В первый момент Кольму почудилось, что воздух, который он только что жадно схватил ртом, нисколько не прогрелся, и его легкие затвердели от холода. Он опять взглянул на ульцескора, заметенную снегом фигурку в самой сердцевине белого ада, и накатывающая паника отступила. Чем Кольм может ему помочь? Что он вообще может сделать? В поле его зрения попала лебедка, и он бросился к ней, ни о чем не думая, судорожно счистил с механизма налипший снег. С минуту Кольм пыхтел и напрягал все мышцы, чтобы совершить один-единственный поворот, но безуспешно: колесо намертво сковал лед. Мальчик заплакал от досады и не смог закрыть лицо, ибо его руки прилипли к металлу. Он сорвал кожу на ладонях, до крови искусав губы, слезы застыли на его щеках. Вынув рубашку из брюк и подставив голый живот метели, Кольм обернул руки тканью и вновь принялся за дело. Силы покидали его, не постепенно, а какими-то рывками, будто кто-то раз за разом вгонял в его тело нож. Колесо не сдвинулось ни на мил. Кольм не был особенно верующим, но сейчас молился, уже не про себя, а вслух, взывал к богу или богам, обладающих достаточным могуществом, чтобы вытащить его из этой передряги. Ни один человек не сумел бы повернуть это колесо, не с помощью грубой силы. Снежная колдунья обрушила на них неистовство стихии, как будто одной беды было недостаточно, и им суждено было замерзнуть насмерть, быть погребенными меж этих стен. Кольм не хотел умирать. И когда осознание близящейся гибели стрелой ворвалось в его разум, круша надежды на своем пути, лебедка вдруг завертелась под его одеревеневшими ладонями. Она пошла так легко, словно препятствие, сдерживающее ее до этого момента, просто исчезло.
С этой стороны не было теневого заслона. Там, за воротами, полыхал свет столь яркий, что выжигал сетчатку. Вместе со светом ворвалось тепло. Обычная прохлада поздней осени ощущалась как летняя жара, и она безо всяких усилий разогнала стужу, как слепящая зарница рассекает ночной кошмар с наступлением дня. Лед плавился, пятясь к своей королеве, подальше от солнца, снежинки таяли, не достигая земли. Кольм вышел навстречу небу и солнцу, и слезы бежали по его лицу. Несмотря на изодранные руки, на ноющие мышцы и обморожение, он чувствовал себя счастливым. И свободным.
Ульцескор проследовал за Кольмом, уже на двух ногах. Он опустил на землю Диня: малыш был жив-здоров. Что-то рухнуло за его спиной, тяжело и шумно, вздымая пыль, но Ланн не оглянулся. Врата захлопнулись, как тюрьма, заперев Лиандри в ее бессердечном царстве.
На низком парапете, между двумя зубьями крепостной стены, сидела девушка с длинной белой косой. Она глядела вслед трем удаляющимся фигуркам, пока они не скрылись из виду, а затем обзавелась крыльями и взмыла в небеса, никем не замеченная.
Интермедия. Чудесное воскрешение
Ничто не нарушало тишину, кроме его жалобных всхлипов. Он не мог больше кричать, горло саднило, в груди образовалась опаленная дыра. Здесь никого не осталось, только мертвые. И он сам был уже мертв, лишь измученное сердце зачем-то продолжало гнать по венам кровь. В дверь осторожно постучали, и он открыл ее, думая, что смерть наконец-то явилась за его душой.
На пороге возникла тонкая женская фигура, облаченная в темное платье с высоким воротником. При виде старика, сгорбившегося до самого пола, она опустилась на колени и взяла его ладони в свои. Его взгляд прояснился от слез, и он решил, что бредит; но этот бред был желанным.
— Что случилось, папа? Почему ты плачешь?
Под плотной тканью платья ее грудь стягивали ровные стежки.
— Дейдре, — прошептал он. — Я думал, что потерял тебя.
— Нет, нет, — ласково произнесла она, обнимая его за шею. — Я ни за что не брошу тебя. — Ее рот приоткрылся, обнажая клыки столь белые и сверкающие, точно они были выточены из алмазов. — Отныне мы будем вместе, вместе навсегда.
Глава 33
(Шадрен)
Говорят, было время, когда Мигдал-Эль висел так низко, что можно было коснуться рукой его остроконечных башен или войти в него, всего лишь приставив длинную лестницу, а сдерживающие его цепи волочились по земле. Говорят, что когда-то его двери были широко открыты для гостей, и Богиня радушно приветствовала каждого, кто осмеливался нанести Ей визит. Ходили слухи, что замок обладал собственной волей… Но никто не рассказывал такого, что Мигдал-Эль, как полагается каждому уважающему себя зданию, стоял не на воздухе, а на земле. Божественный архитектор, приложивший руку к этому чуду света, был либо пьян, либо безумен. Замок был перевернут, и обитающие в нем создания вели перевернутую жизнь. Для них солнце всходило на западе, время текло вспять, а ходили они, вероятно, задом наперед, будто озорные дети.