Межлуние
Шрифт:
Пока она погрузилась в воспоминания, Маргад спокойно, с отстраненным выражением на лице изучал обочину дороги и отроги изломанных ущелий, обрывавшихся в море. Девушка интересовала его меньше обычного.
– Ладно, отложим все эти разговоры и заботы на другое время и позволим себе небольшой праздник.
Даже если бы дава не видела бездыханное тело служанки, она бы засомневалась в его искренности. Приятно смаковать победу, когда все опасности остались позади, чего нельзя сказать о ней самой. Или он не понимал такой простой истины или судил о других людях исключительно по себе.
Когда экипаж пересек каменный
– Добро пожаловать в Ая, – ухмыльнулся Маргад.
Для девушки эти слова прозвучали с другим смыслом – молодой человек перестал прятать от нее клыки под верхней губой.
Несмотря на привкус опасности, весь день до самого вечера прошел прекрасно, а ожидание нового разговора с графиней придавало ему нервозную остроту. На Аэрин почти не обращали внимания, и лишь Маргад не отпускал ее далеко от себя и переводил для нее на эспаонский, когда Элизабет Гранд в абсолютной тишине перед собравшейся семьей рассказывала последние новости и трагическую историю эмигрантов. Конечно, некоторые моменты, такие как происхождение Аэрин или отравление слуг, были пропущены. Да и кто эти люди, чтобы их упоминать? Девушка не показывала своего возмущения, скрывая его под бесчувственной маской светской львицы.
В итоге графиня снискала уважение и так необходимые ей симпатии сочувствующих слушателей. Бесспорно, это был сложный и изящный в исполнении замысел, и, можно спорить на что угодно, – не последний.
После ужина Маргад проводил Аэрин к внутреннему дворику на верхнем ярусе, где между сетью балок перголы и поросшими виноградом и плющом реечными решетками трельяжей, разделяющими дворик на ячейки, скользили призрачные, постоянно меняющие форму мистические тени. А где-то наверху летучие мыши, вечные спутники вампиро, пищали под шепот водопада и виртуозную игру скрипок: фиеста была в самом разгаре.
Молодой человек без объяснений оставил ее в одиночестве, и девушка долго смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Еще с утра она не узнавала в нем того, кто приносил цветы и носил ее на руках. Разве два дня назад он прошел бы мимо дедушки с бабушкой, которых не видел ни разу в жизни? Оставил бы одну в темноте? Зачем и перед кем ему приходится изображать холодного и расчетливого терийского лорда?
Она недолго оставалась наедине со своими тревогами. Раздались уверенные шаги, и к ней со сдержанной улыбкой приблизилась Элизабет, держащая в руке мерцающий фонарь. Для графини света было более чем достаточно, поэтому трепещущий на фитиле огонек предназначался для успокоения давы.
– Тебе понравилось, как нас приняли?
– Выше всяких похвал… – в тон ответила ведьма.
Леди внимательно посмотрела на нее, и Аэрин смутилась.
– Благодарю за все, что вы для меня сделали, госпожа…
«И спасибо, что не отдали на завтрак сыну», – могла бы она добавить, однако благоразумно сдержалась.
– Приятно слышать. Полагаю, Маргад уже посвятил тебя в наши планы.
Элизабет всмотрелась
– Дорогая, мне нужно, чтобы он научился контролировать жажду, и я полагаю, ты сможешь нам помочь.
Аэрин отвела взгляд, поскольку графиня переоценивала ее возможности.
– Ты так быстро сдаешься, – вздохнула леди, открыла заслонку фонаря и по очереди зажгла факелы на колоннах, поддерживающих потолок.
Дрожащее от легкого дуновения ветра пламя едва разгоняло мрак, но тени в нишах отступили, показав высеченные в камне исторические барельефы. Элизабет взяла девушку за руку, чтобы пройтись вместе с ней, и ведьма ощутила холодную ладонь и… стальные пальцы, способные разгибать подковы без каких-либо усилий.
– Посмотри по сторонам. Эти старые стены еще помнят королей древности. Трудно поверить, что великий Александр Энзо ходил по этим залам. Здесь от Красной Королевы пряталась Натали Тагостини. Даже Эспаон не смог склонить ее голову. Сколько раз ни осаждали бы Ая, его защитники не сдавались на милость победителю. Мне часто напоминали об этом, когда я была девочкой.
Она поставила фонарь на плитчатый пол и присела на деревянную скамью у стены. В ее голос вплелись деловые нотки:
– Когда я выросла, наш прародитель, позабыв о своем кредо, отдал меня сыну Росарио Гранда. Не скрою, мы с Алехо нравились друг другу, только это не оправдывает поступок дона Анзиано, продавшего меня за эспаонское вино. Дорогая, ты догадываешься, зачем я тебе об этом рассказываю?
Аэрин отрицательно качнула головой.
– Моя дорогая, мне не понравится, если кто-нибудь, сравнивая меня с доном Анзиано, найдет между нами сходство. Поэтому не бойся, никто не навязывает тебе замужество.
– Спасибо, госпожа, – пролепетала дава.
– Есть и дурная новость. Он не допустит, чтобы кто-нибудь узнал о тайнах нашей семьи. Помни об этом, если тебе выпадет честь с ним разговаривать. Это может спасти тебе жизнь, и, поверь, она имеет для меня значение.
Не испытывая сомнений, девушка решительно перечеркнула список заранее заготовленных вариантов просьбы об освобождении. Ее не отпустят ни при каких обстоятельствах, а значит, у нее только одна попытка обрести независимость. Дава представила, как ее бледное тело с остекленевшими глазами заворачивают в мешковину, и скрытая пеплом утрат и выжженная страхом тлеющая ненависть, потревоженная Элизабет, затеплилась желанием бороться за свою честь и свободу.
Стареющая луна, уже заметно идущая на убыль, подобно небесному маяку поднялась над темным вихрящимся гребнем вздымающейся воздушной волны и, озарив окрестности мертвенно-бледным, бесчувственным светом, потонула под валом громадной тучи. Бегущая по земле рябь сменяющихся света и тьмы придавала таинственный и пугающий вид: обветренные и неподвижные могильные камни в черной оправе чугунных оград выступали над колыхающейся травой, словно коронованные головы гигантских статуй, за века ушедшие под землю, а склонившие растрепанные кроны деревья тревожно зашелестели поблескивающей листвой, предупреждая смертных о безжалостности времени. При сильных порывах ветра они наклонялись, вытягивая ветви над тропой и будто приветствовали идущего под ними, чтобы спустя мгновение, устало выпрямившись, прошептать за спиной скорбное напутствие.