Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него
Шрифт:
Когда вспышка лошадиной болезни достигла пика, в дело вмешался губернатор Квинсленда, отправив на конюшню ветеринаров и другой персонал из Департамента первичного сектора (отвечавшего за скот, природные ресурсы и сельское хозяйство штата), а также сотрудников квинслендского Минздрава. Ветеринары из ДПС начали проводить вскрытия – или, если проще, резать лошадей на куски в поисках улик – прямо на маленьком дворике Вика Рейла. Вскоре там повсюду валялись отрезанные головы и ноги, в канаву стекала кровь и другие жидкости, подозрительные органы и ткани упаковывали в сумки. Другой сосед Рейла, коллега-конник Питер Халберт, вспоминал об ужасающем зрелище, развернувшемся в соседнем дворе, когда мы с ним пили растворимый кофе у него на кухне. Пока закипал чайник, Халберт вспоминал мусорные контейнеры, которыми пользовались работники ДПС.
– Уличные мусорные баки на колесах, в них были лошадиные головы и ноги…
– Нет, спасибо, – ответил я, – мне черного.
– …лошадиные ноги, головы, кишки и все остальное закидывали в эти мусорные баки. Это… было… ужасно.
В середине дня, добавил он, слухи уже разлетелись по всей округе, и приехали телевизионщики с камерами.
– Ох! Это было просто жутко, дружище.
Потом приехала и полиция и огородила весь участок Рейла лентой оцепления, словно место преступления. Может быть, это все подстроил кто-то из его врагов? Изнанка мира скачек весьма неприятна, – возможно, даже более неприятная, чем в любом другом бизнесе. Питеру Халберту задавали каверзные вопросы – не мог ли Вик отравить своих лошадей, а потом и себя?
Пока полиция проверяла версии о саботаже и мошенничестве со страховкой, медики строили свои гипотезы. Одна из них – во всем виноват хантавирус. Группа этих вирусов уже давно известна вирусологам после эпидемий в России, Скандинавии и некоторых других странах, но в те времена о них говорили особенно громко – всего год тому назад, в 1993-м, новый хантавирус убил десять человек в регионе Четырех Угловна юго-западе США. Австралия, что естественно, с настороженностью относится к любым экзотическим заболеваниям, пересекающим ее границы, и эпидемия хантавируса в стране была бы куда худшей новостью (правда, для людей), чем африканская чума лошадей. Так что сотрудники ДПС собрали образцы крови и тканей мертвых лошадей и отправили их в холодильниках в Австралийскую лабораторию здоровья животных, учреждение строгого режима, известное своей аббревиатурой AAHL (Australian Animal Health Laboratory; произносится «Аал») и расположенное в городке Джелонг к югу от Мельбурна. Команда микробиологов и ветеринаров провела тщательный [1] анализ образцов; они хотели выявить в них микробы, вырастить их в культуре и выяснить, ими ли вызвана эта болезнь.
1
Четыре Угла – регион, окружающий точку, где сходятся границы четырех штатов США: Юты, Колорадо, Нью-Мексико и Аризоны. – Прим. пер.
Они нашли вирус. Это оказался не хантавирус и не вирус АЧЛ. Это было что-то совсем новое; микроскопист AAHL раньше таких вирусов не видел, но размером и формой они напоминали представителей семейства пара-миксовирусов. Этот новый вирус отличался от известных парамиксовиру-сов двойным рядом шипиков. Другие ученые из AAHL секвенировали часть вирусного генома и, введя последовательность в огромную базу данных вирусов, обнаружили слабое совпадение с одной из подгрупп парамиксо-вирусов. Визуальные впечатления микроскописта, похоже, подтвердились. Совпадение обнаружилось с морбилливирусами, группой, в которую входят вирусы чумы копытных и чумы плотоядных, а также вирус человеческой кори. Таким образом, новый образец из Хендры был классифицирован и получил имя, основанное на предварительной идентификации: морбил-ливирус лошадей (equine morbillivirus, EMV), или, грубо говоря, лошадиная корь.
Примерно в это же время специалисты AAHL провели анализ образцов тканей, взятых из почки Вика Рейла во время вскрытия. В этом образце тоже обнаружился точно такой же вирус, что подтвердило, что морбил-ливирус лошадей поражает не только лошадей. Позже, когда выяснилось, насколько же этот вирус уникален, от названия EMV отказались, и микроб получил название по месту, где его обнаружили: вирус Хендра.
Обнаружение нового вируса стало лишь первым шагом для разрешения загадки Хендры, не говоря уж о понимании болезни в целом. Второй шаг – найти, где прячется этот вирус. Где он существовал, пока не начал убивать лошадей и людей? Ну, а дальше следовал третий шаг – и новая группа вопросов: как вирус выбрался из своего тайного укрытия? Почему здесь? Почему сейчас?
После нашего первого разговора в одном из кафе Хендры Питер Рид отвез меня на несколько миль к юго-востоку, через реку Брисбен, на то самое пастбище, где заболела Драма-Сириз. Оно располагалось в районе Кэннон-Хилл, который когда-то был пасторальной равниной, окруженной городом, а сейчас превратился в процветающий пригород чуть в стороне от шоссе M1. Бывшее пастбище застроено домами на аккуратных
– Вот оно, – сказал Рид. – Вот это чертово дерево.
Он имел в виду, что именно на нем собирались летучие мыши.
Инфекционные болезни окружают нас повсюду. Инфекционные болезни – это своеобразный натуральный цемент, который скрепляет одно существо с другим, один вид с другим в сложных биофизических структурах, которые мы называем экосистемами. Это один из базовых процессов, изучаемых экологами, – вместе с хищничеством, конкуренцией, разложением и фотосинтезом. Хищники – сравнительно крупные создания, которые поедают добычу снаружи. Патогены (болезнетворные микробы, в том числе вирусы) – сравнительно мелкие создания, которые поедают добычу изнутри. Инфекционные болезни могут казаться ужасными и отвратительными, но в обычных условиях они так же естественны, как то, что львы делают с антилопами-гну и зебрами, а совы – с мышами.
Но условия не всегда бывают обычными.
Точно так же, как и у хищников, у патогенов есть «любимые» жертвы, к которым они привыкли. Лев может иногда повести себя неожиданным образом, – скажем, убить корову вместо антилопы или человека вместо зебры, – и точно так же и патоген способен найти для себя новую цель. Может произойти любая случайность или аберрация. Обстоятельства меняются, а вместе с ними меняются потребности и возможности. Когда патоген перепрыгивает с животного на человека и ему удается обосноваться в организме, вызвав болезнь или даже смерть, результат такого «прыжка» называется зоонозом.
Зооноз – это довольно специфический термин, неизвестный большинству людей, но он помогает прояснить биологические сложности, которые стоят за зловещими заголовками о свином гриппе, птичьем гриппе, SARS и прочих новых болезнях в целом, угрозе глобальной пандемии. Он помогает нам понять, почему медицине и здравоохранению удается победить одни ужасные заболевания, вроде оспы и полиомиелита, но не удается справиться с другими ужасными заболеваниями, например, лихорадкой денге или желтой лихорадкой. Он сообщает нам кое-что важное о происхождении СПИДа. Это слово будущего, которое будет часто звучать в XXI веке.
Эбола – это зооноз. И бубонная чума тоже. И так называемый «испанский грипп» 1918–1919 гг., источником которого стала дикая водоплавающая птица; через промежуточных носителей – домашних животных (утку на юге Китая? Свинью в Айове?) он передался людям, убил почти 50 миллионов человек, после чего ушел в небытие. Собственно, любой человеческий грипп – это зооноз. Равно как и оспа обезьян, бычий туберкулез, болезнь Лайма, лихорадка Западного Нила, геморрагическая лихорадка Марбург, бешенство, хантавирусный кардиопульмональный синдром, сибирская язва, лихорадка Ласса, лихорадка Рифт-Валли, окулярный токсокароз, японская речная лихорадка, боливийская геморрагическая лихорадка, кьясанурская лесная болезнь и странное новое заболевание – вирусный энцефалит Нипах, который убивал свиней и работников свиноферм в Малайзии. Все эти болезни – результат действия патогена, который может передаваться людям от других животных. СПИД – это заболевание зоонозного происхождения, вызываемое вирусом, который, добравшись до людей благодаря нескольким случайным происшествиям в Западной и Центральной Африке, теперь передается между миллионами людей. Такая форма пересечения видового барьера – частое, а не редкое явление; примерно 60 процентов всех человеческих инфекционных заболеваний либо постоянно переходят от животных к людям, либо перешли от них недавно. Некоторые из них, – например, бешенство, – хорошо нам знакомы, широко распространены и до сих пор убивают людей тысячами, несмотря на то, что человечество веками пытается бороться с этими болезнями, международные организации устраивают кампании, направленные на устранение или контроль над ними, а ученые довольно хорошо понимают механизм их работы. Другие же болезни новые и проявляются необъяснимо спорадическим образом: убивают нескольких жертв (как Хендра) или несколько сотен (как Эбола [2] ) там и тут, а потом исчезают на много лет.
2
Книга была написана до крупных эпидемий Эболы: в 2014–2015 гг. одна из них была зафиксирована в Западной Африке и унесла жизни 11 000 человек, а в 2018–2019 гг. – в Демократической Республике Конго (2280 умерших). – Прим. пер.