Мгновение в лучах солнца
Шрифт:
Она в замешательстве откинулась на кровать. Впервые за две недели он к ней прикоснулся. И в этом прикосновении была такая прямота и открытость, что стало ясно: неверно сказанное слово вновь оттолкнет его надолго.
Она легла, ничего не сказав.
Наконец, спустя долгое время, она услышала, как он встал, вздохнул и отошел. Забравшись в свою постель, он молча натянул на себя одеяло. В конце концов она тоже перевернулась, устроилась поудобнее и лежала, слушая, как в тесной и душной темноте тикают ее часы.
— Господи, — прошептала она наконец, — всего полдевятого.
— Спи, — сказал он.
Она лежала в темноте, обливаясь потом, обнаженная,
8
«Ласточка» (исп.).
9
«Старики» (исп.).
10
«Зеленый Мичоакан» (исп.).
11
«Лунная луна» (исп.).
В три утра она отчего-то проснулась и уже не могла заснуть; она лежала, чувствуя, как в комнату вливается прохлада глубокой ночи. Слушая дыхание мужа, она ощутила себя такой далекой и оторванной от всего мира. Она вспоминала долгий переезд от Лос-Анджелеса до Ларедо, штат Техас, это был раскаленный добела знойный кошмар. А потом его сменил сладкий, утопающий в зелени сон Мексики, расцвеченной красно-желто-сине-пурпурными красками, которые половодьем захлестнули их машину, закружившейся в водовороте цветов и запахов омытых дождем лесов и пустынных городов. Она вспоминала все маленькие городишки, лавочки, прогуливающихся людей, осликов, а еще — все их ссоры, доходившие чуть ли не до драки. Она вспомнила все пять лет своего замужества. Долгие-долгие пять лет. За все это время не было ни одного дня, когда бы они разлучались; не было ни дня, когда бы она встречалась одна со своими друзьями; он всегда был рядом: наблюдал и критиковал. Он ни разу не позволил ей отлучиться больше, чем на час, не потребовав от нее полного отчета. Иногда, чувствуя себя законченным воплощением зла, она украдкой, никому не сказав, уходила в кино на ночной сеанс и, вдыхая полной грудью воздух свободы, наблюдала, как на экране ходят и двигаются люди, которые были гораздо реальнее, чем она сама.
И вот пять лет спустя они здесь. Она бросила взгляд на его спящий силуэт. «Тысяча восемьсот двадцать пять дней рядом с тобой, муж мой, — подумала она. — Несколько часов ежедневно за пишущей машинкой, а потом весь оставшийся день и ночь — с тобой. Я чувствую себя как тот человек, замурованный в подземелье, из рассказа По „Бочонок Амонтильядо“: кричу, а меня никто не слышит».
За дверью послышались чьи-то шаги, и кто-то постучал.
— Senora, — позвал тихий голос по-испански. — Три часа.
«О господи», — подумала женщина.
— Тс-с-с! — прошипела она, подскакивая к двери.
Но муж уже проснулся.
— Что такое? — крикнул он.
Она чуть-чуть приоткрыла дверь.
— Вы пришли не вовремя, — сказала она стоявшему в темноте человеку.
— Три часа, сеньора.
— Нет, нет, — шепотом запротестовала она с перекошенным от отчаяния лицом. — Я имела в виду завтра после полудня.
— В чем дело? — осведомился муж, зажигая свет. — Боже, еще только три часа ночи. Что этому болвану нужно?
Жена повернулась к нему и, закрыв глаза, выдохнула:
— Он приехал, чтоб отвезти нас к Парикутину.
— Господи, да ты, оказывается, по-испански вообще ни в зуб ногой!
— Уходите, — сказала она таксисту.
— Но я встал специально в такой ранний час, — запротестовал таксист.
Муж выругался и поднялся с кровати.
— Теперь мне уже все равно не уснуть. Скажи этому идиоту, мы оденемся и через десять минут поедем с ним, точка. О боже!
Она сказала, как он велел, и провожатый, скрывшись во тьме, отправился на улицу; прохладный свет луны отражался в полированных боках его такси.
— Ты бестолковщина, — накинулся на нее муж, облачаясь в две пары штанов, две футболки, спортивную куртку и еще, поверх всего, в шерстяную кофту. — Боже, моему горлу придет конец, это точно. Если я опять подхвачу ларингит…
— Возвращайся в кровать, черт тебя побери.
— Мне все равно теперь не уснуть.
— Послушай, мы уже проспали шесть часов, а ты еще днем поспал по крайней мере три часа; вполне достаточно.
— Ты испортила всю поездку, — выговаривал он, натягивая два свитера и две пары носков. — В горах холодно, одевайся теплее, да поживей.
Он напялил на себя куртку и теплый шарф и в этой куче одежды стал похож на огромный ком.
— Дай мне мои таблетки. Где вода?
— Возвращайся в постель, — сказала она. — Я не хочу, чтобы ты заболел и опять начал ныть.
Она отыскала лекарство и налила воды.
— Могла бы хоть время правильно ему назвать.
— Заткнись! — Она взяла стакан.
— Это еще один из твоих тупоголовых просчетов.
Она выплеснула воду ему в лицо.
— Оставь меня в покое, черт побери, отвали. Я сделала это не нарочно!
— Ты! — вскричал он. С лица его капала вода. Он сорвал с себя куртку. — Ты меня заморозишь, я же простужусь!
— А мне плевать, оставь меня в покое!
Она подняла стиснутые кулаки; пылающее лицо ее перекосилось от гнева, она была похожа на попавшего в лабиринт зверя, который видит перед собой выход из невозможного хаоса, но постоянно оказывается одураченным, возвращается назад, снова выбирает дорогу, словно кто-то водит его, искушает, нашептывает, обманывает, заводит все дальше и дальше, и наконец он натыкается на ровную стену.
— Опусти руки! — закричал он.
— Я убью тебя, клянусь, убью! — орала она с искаженным, обезображенным лицом. — Оставь меня в покое! Я из кожи вон лезла… кровати, испанский, время не так назвала, ты думаешь, я не знаю? Ты думаешь, я не знаю, что виновата?
— Я простужусь, я простужусь.
Он уставился на мокрый пол. Затем сел, с лица его стекала вода.
— Вот. Утрись! — Она швырнула ему полотенце.
Он начал отчаянно дрожать.
— Мне холодно!
— Чтоб ты простудился и умер, только оставь меня в покое!