Мгновение - вечность
Шрифт:
– Пятно на полк, сержант Гранищев, - сформулировал вывод Егошин.
– Жирное пятно.
– Пустой-то короб "ЯКа", - вступился за сержанта "дед", - не так уж жалко...
– Отставить, старший лейтенант!
– Могу отставить... В Россоши истребителям "темную" устроили, я бы им еще добавил...
– Не подсекать боевого единства!
– вспылил Егошин.
– Как жук-древоточец не подтачивать!.. За такие слова можно и ответить. А "ИЛ-два" без тормозов, хочу напомнить, товарищ старший лейтенант, если вы забыли, "ИЛ-два" без тормозов все равно что бизон! Его ничто не остановит!
В намерения Егошина, однако, не входило выгораживать летчика, хотя бы и невиновного, но едва не погубившего
– Сержант Гранищев!
– взял себя в руки майор.
– Бомбы на самолет не подвешивать. Временно!
– Слушаюсь.
– Четыре тренировочных полета по кругу. На чистоту приземления. Варежку в небе не разевать... Особое внимание - профилю посадки... Контролирую лично!..
...Чем ближе Волга, тем хуже.
Будь он, Гранищев, трижды прав, трижды ни в чем не повинен, командир полка Егошин Баранова ему не простит.
Напряжение на полковом КП возросло, когда вслед за Верхне-Бузиновкой, Манойлином в оперсводках запестрели названия: Тингута, Плодовитое...
Манойлин, Верхне-Бузиновка обозначали рубежи, взятые врагом, ломившимся к Волге с запада, Тингута и Плодовитое вскрывали новую угрозу - с юга. Сколь она велика, стало видно сразу: "пятачок", принявший летчиков Егошина, превращался в пункт сосредоточения всех исправных самолетов-штурмовиков "для нанесения, как говорилось в приказе командующего 8-й воздушной армией генерала Хрюкина, последовательных массированных ударов по танкам противника в районе Тингута Плодовитое...".
По дороге на КП майор Егошин встретил нового в полку человека, лейтенанта Кулева, катившего по стоянке бомбу.
Что-то промелькнуло в лице Кулева, когда он, разгоряченный собственным усердием, хваткий, с хорошей выправкой, вытянулся перед командиром; что-то привлекло внимание Егошина и исчезло. Каждая лишняя пара рук на "пятачке" была дорога, снова добром помянул командир рачительного Василия Михайловича, Калиту, собиравшего полк, прихватившего где-то в степи лейтенанта Кулева.
– Все толковые штабники в авиации - варяги, - говорил Егошин лейтенанту, вызванному на КП.
– Из кавалерии, саперов, инженерных войск. Теперь будет представитель пехоты.
– Я авиатор, товарищ командир.
– Тем лучше! Специальность?
– Закончил ШМАС, стрелок-радист...
– Стрелки мне не нужны.
– Плюс курсы штурманов...
– Штурманы тем более. Возьмешь на себя штабную связь.
Лейтенант потупился, и Егошин понял, что привлекло его внимание, мелькнув и исчезнув в лице Кулева: седые реснички. Когда лейтенант смотрел перед собой или несколько вверх, на более рослого, чем он, командира, его тронутые сединой реснички почти не были заметны; они выступали над одним глазом, когда Кулев склонял голову, производя впечатление, будто глаза у лейтенанта разного цвета. Но впечатление это было обманчивым. В действительности Кулев был кареглаз.
Майор связался по телефону со штабом дивизии.
– Имя-отчество - Степан Петрович... пока заочно... Будет случай, представлю... Голос? Как у Карузо. Слыхали Карузо? Послушайте.
Вместо того чтобы слушать голос Кулева, дивизия поставила его в известность:
– С рассвета всеми наличными силами - на Тингуту. Бить до темна. Давайте итоги дня. Кулев прикрыл трубку:
– Требуют итоги дня...
– Передавай... Назначен? Передавай! Кулев развел руками.
– Должен знать, коли назначен, - повторил Егошин.
– Передавай, пусть к голосу привыкают... Сего дня августа месяца, - начал он привычно, - полк занят восстановлением материальной части...
– ...восстановлением материальной части, - вторил ему Кулев, не глядя на командира, вспоминая налет "юнкерсов". "Главное - зацепиться, - думал он. Штабное дело
Майор диктовал не спеша, с паузами, ухитряясь в нейтральном с виду, спокойном по тону донесении показать и разбитую вражеским налетом стоянку, и поврежденные бомбежкой самолеты, и трудности с формированием групп на боевое задание... Только о верблюде, на котором стали подтягивать к самолетам боеприпасы, умолчал.
– Всеми наличными - на Тингуту, - повторил штаб дивизии, не требуя от Егошина ни дополнений, ни расшифровки. Такой доклад, когда все - в подтексте, устраивал дивизию.
– Я бы так не смог, - улыбнулся Кулев, любивший, а главное, умевший быстро входить в контакт со старшими по званию. Действуя находчиво и смело, он почти всегда в этом преуспевал.
– Мне один военный, правда, преподал урок... Уроком была выволочка от Жерелина за то, что Кулев подмахнул бумажку, где машинистка вместо "вскрыть ошибки" напечатала "скрыть ошибки"; с той поры, принимая на подпись любой подготовленный Кулевым документ, капитан Жерелин кривил рот, желчно спрашивая:
"Вскрыть ошибки" или же "скрыть ошибки"?" - Памятный урок...Но так бы я не сумел...
– Оно и видно, - согласился Егошин. Время пестовало штабные навыки майора. Чем жестче управление, тем глуше язык открытого доклада.
Месяца полтора назад, когда Егошин босиком - сапоги развалились, новых не получить, синие тапки, в которых он летал, резиновые, отдыха ногам не дают босиком, с кавалерийской шашкой в руках гонял тыловиков, доставивших на полевой аэродром вместо бензина ("ИЛы" стояли с пустыми баками) лавку Военторга, его депеша в штаб дивизии, поданная через местное почтовое отделение на телеграфном бланке Наркомсвязи, клокотала, как вулкан... Только не достиг документ, дышавший страстью, своего адресата, разминулся с ним: когда Егошин возвратился с почты, возле "ИЛов", осыпанных землей, охваченных дымами степного пожара, поднятого бомбежкой, его поджидал командир дивизии полковник Раздаев. В комбинезоне, выпущенном поверх сапог, что в кабине "кукурузника", служившего полковнику транспортом, могло создать неудобства, помехи, как велосипедисту - штанина, не прихваченная шпилькой, в перчатках, несмотря на зной, грузноватый полковник имел в своей внешности нечто цивильное. "Почему бездействуешь?" - вскинулся он на майора. "Нет бензина..." - "Почему шесть "ИЛов" держишь на приколе?!" - "Пустые баки..." - "Голова пустая, Егошин, а не баки... Три цистерны в племсовхоз загнали, они в племсовхозе кукуют, я сейчас там садился... Может быть, и хорошо, что в племсовхозе, под бомбы не попали... Заправиться и - на Миллерово, штурмовой удар по аэродрому Миллерово!.." - "Прикрытие?" - "Приказ командующего генерала Хрюкина не обсуждать! Нанести внезапный удар по скоплению "юнкерсов", обнаруженных нашей разведкой. Уничтожить гадов, раздавить, не дать им подняться - все!.. Время не терять, поворачиваться!.. Ну, что стоишь как пень?! Я тебя прикрою, Егошин! Я на этой фанерке полечу на Миллерово, буду с хвоста отгонять "мессеров". На себя рассчитывай, Егошин!.." Такое было управление. Через час он поднял шесть "ИЛов" на Миллерово...
– Правда, будто ваш самолет был сделан специально для показа правительству?
– почтительно спросил Кулев.
– Как опытный экземпляр?
– Говорят, - помягчел лицом Егошин, знавший цену своей отполированной, с клепочкой "впотай", невесомой в воздухе машине. При совершенстве внешней отделки, а может быть, благодаря ей "ИЛ" командира кличку имел устрашающую: "Черт полосатый".
– Удачный самолет?
– Задев чувствительную струну, Кулев старался продлить ее звучание... ,,
Лейтенант вызвался вести штабное хозяйство, Егошин ограничил его телефонной батареей КП.