Мгновения. Мгновения. Мгновения… (сборник)

Рождественский Роберт Иванович

Стыдливые

С вашей кожей — как ни старается — ни один загар не может справиться. Потому что кожа ваша нежная, — профессионально краснеющая… Тихо от всего отстраняетесь (совестно прослыть вдруг настырными). Вы ведь не боитесь, вы стесняетесь. Вам ведь не страшно, вам — стыдно. Стыдно защитить слабого, мнение иметь совестно, стыдно не хвалить тщеславного, неудобно с подлецом ссориться. Совестно

сказать глупому, что он глуп! Что это — надолго! Стыдно в драку лезть крупную, а в мелкую — совсем неудобно… Бедные, как вы только терпите?! Сколько в вас святой терпеливости!.. Из стыдливости плохого вы не делаете. И хорошего тоже — из стыдливости. Вы живете, вы извиняетесь, улыбаетесь печально и пустынно… Нет, вы не боитесь, вы стесняетесь. Вам ведь не страшно, вам — стыдно. Добрые, других не укоряющие, милые, стеснительные вечно, удобные, со стыда сгорающие, люди-людишки. Человечки.

Париж, Франсуазе Саган

Пишу вам по праву ровесника, уважаемая Франсуаза… Возможно, вздохнув невесело, письмо вы поймете не сразу. То, над чем вы горюете, вы знаете лучше всего… Ходят по улицам люди возраста моего. В Лондоне и в Париже замашки у них одни. Свое поколение лишним всерьез называют они. Они вас считают знаменем неверия и порока. Они вас считают снадобьем и даже чуть-чуть пророком. Пророки обычно безжалостны, но я не под богом рос… Ответьте, пророк, пожалуйста, на очень нестранный вопрос: кому вы все ж таки лишние, парни, нарочно небрежные? Девчонки, модно подстриженные, не слишком гордые, грешные? Зачем ваши души выданы в липкие лапы молвы? Кому это все ж таки выгодно, чтоб лишними были вы? Чтоб вы обо всем забывали? Чтоб жизнь вам казалась тесною? Чтоб вы вином запивали песню, лишь с виду дерзкую: «Мы лишние. Мы неуемные. Нас понимает любой! Политики не признаем мы, а признаем любовь! Рабы разгулявшейся плоти, мы — лишнее поколение — унылое чувство локтя сменили на чувство колена. Мы лишние, лишние, лишние! Лишние нощно и денно!..» Конечно, все это — личное, личное ваше дело… Но вот к небрежному парню неумолимо и веско однажды — для вящей памяти — ляжет на стол повестка. «Я лишний… Не надо! Я лишний… С политикой я не знаком». Но рявкнет фельдфебель рыжий: — Прр-р-рямо-о! Бегом!! — А через пару суток в очень серьезный день парню дадут подсумок, в котором — сорок смертей. Потом поведут — погонят (он будет не лишним в строю!). И пуля его уколет в Африке, в первом бою… Над высушенной гвоздикой прошебаршит гром. И на песок тихий тихо вытечет кровь. Станет сердце неслышным. Небо застынет в глазах.. «Не надо… Ведь я же лишний…» — успеет парень сказать. Но будет грохотом танка в землю вдавлена фраза! И все оборвется… Так-то, уважаемая Франсуаза. А где-то в своем Париже, которого не повторить, станет девчонка стриженая лишние слезы лить. Лишними станут подруги, лишним покажется март, лишними станут руки, пивыкшие обнимать. Будет войной зачеркнут ее молчаливый Жан… Мне жалко эту девчонку. Мне этого парня жаль. Небрежного, лишнего парня, которому нравится бокс. Который в своей компании — по общему мнению — бог. Он говорит медлительно, он знает новинки джаза. Он очень не любит политики. Он верит вам, Франсуаза.

Чаушеску (отрывки из блокнота)

Представители румынского Союза писателей, по приглашению которого мы приехали в страну, вручив моей жене большой букет цветов, довольно быстро и даже как-то суетливо простились с нами, предупредив, однако, что «мы еще обязательно встретимся».

А советник нашего Посольства по культуре сказал:

— Знаете, номер в отеле вам заказан и никуда не денется, а время сейчас-обеденное. И я предлагаю пообедать здесь. Тем более что в десяти минутах езды от аэродрома находится не самый плохой в Румынии ресторан!.. Ну как, согласны?..

Когда мы шли от машины к ресторану, советник тихо произнес: «Извините, на всякий случай я хочу вас предупредить: всех советских здесь очень любят прослушивать. Ну о-очень любят…»

А потом мы сели на прохладной террасе пустого ресторана, что-то заказали, и начался обычный в таких случаях разговор. Что в Союзе?.. Что в Москве?.. Какие новости?.. Как погода?..

Разговор был абсолютно нормальным и свободным…

И тут я ни с того ни с сего спросил: «Скажите, а правда, что на последнем партийном съезде жену Николае Чаушеску тоже выбрали членом Политбюро?.. Как это понять? И что об этом говорят в народе?..

Я задал вопрос и похолодел, вдруг поняв, что невольно „подставляю“ молодого дипломата, фактически провоцирую его…

Однако в глазах советника забегали смешливые огоньки, и он, секунду помолчав, переспросил:

— Значит, Вам интересно, что по этому поводу говорят в народе?..

— Да, — обреченно подтвердил я…

— Ну что ж… С удовольствием отвечу!..

В этом государстве мы наблюдаем редкостный, прямо-таки удивительный феномен: в каждом народе, в каждой стране существуют отдельные талантливые — и даже гениальные — люди… Это — обычное дело…

А в Румынии талантливой (и даже гениальной) оказалась вся семья Чаушеску! Представляете? Вся семья. Целиком.

Судите сами: Николае Чаушеску — Президент страны и Генеральный Секретарь партии…

Его жена — Президент Академии Наук и член Политбюро…

Сын — Первый Секретарь ЦК Комсомола…

Невестка — Председатель пионерской организации…

Один брат — Первый заместитель Министра Обороны, другой — заместитель Министра Госбезопасности… Ну и так далее, и так далее…

Причем каждый из членов этой семьи является настоящим специалистом широчайшего профиля, не щадит себя, честно служит своему государству и народу, работает по двадцать часов в сутки… Поэтому их все так любят, поэтому их так берегут!..»

Советник говорил громко, четко и вдохновенно, а глаза его смеялись, глаза его прямо-таки хохотали!..

Потом он сказал: «Знаете, на этот Ваш вопрос я могу отвечать долго и подробно, но давайте продолжим разговор, когда встретимся в Посольстве. Тем более что многое Вы сами очень скоро увидите и поймете…»

Мы прилетели в город Тулча, устроились в гостинице и сразу же вышли из нее. Хотелось просто побродить, посмотреть город. Однако навстречу нам сразу же стали попадаться люди сплошь одетые в национальные костюмы, причем их становилось все больше и больше…

— Это что — фольклорный праздник? — спросил я у Димитру.

— Не знаю. Вряд ли… — ответил он. — А давайте пойдем и посмотрим, в чем дело…

Мы направились к набережной, которая была — вся! — в пестрых, красочных костюмах. Можно сказать, что одни мы были в «штатском». И одни мы молчали.

А все вокруг — и взрослые, и дети — непрерывно пели и танцевали. Громко звучала музыка (я даже узнал переницу знакомую еще с Московского молодежного фестиваля). Какие-то особые группы людей что-то беспрерывно кричали, причем фразы были явно рифмованные!..

— Что они скандируют? Стихи?..

— Да, стихи. Точнее: почти стихи…

— О чем?..

— Не «о чем», а о ком… Люди славят Президента… Сейчас у нас это делается в рифму…

— А у него что, день рождения?..

— Нет, тут наверняка другое… Правда, я и сам до конца не понимаю… Впрочем, дело, кажется, проясняется: посмотрите туда!..

Над дунайским рукавом к набережной шли два белых вертолета.

Толпа взревела от восторга!..

Дверца первого вертолета открылась и на бетонную площадку выпрыгнул гигантский черный дог. Он излучал надменную пружинистую силу и был дьявольски красив! А еще он блестел так, что походил на большой концертный рояль…

За этим роялем из вертолета выскользнул седой, знакомый по портретам, человечек. Он сразу же «сделал народу ручкой» и быстро направился к двухпалубной яхте, стоящей у берега.

«Ча-у-шес-ку-у-у! Ча-у-шес-ку-у!!..» — завопила толпа…

Яхта почти мгновенно отвалила от пристани.

А за яхтой, урча, последовал, невесть откуда появившийся большой бронекатер, ощеренный пулеметами, автоматическими пушками и даже — зенитными ракетами…

И вдруг стало тихо.

Стало тихо так, будто кто-то в эту самую секунду взял и выключил звук. Напрочь. Навсегда…