Мхитар Спарапет
Шрифт:
Он посмотрел на сидящего напротив старшего сына. Туполицый, с мелкими узкими глазками и плоским лбом, Мигран не понравился ему. Даже противно стало. «В материных братьев удался, щенок! Разве из такого получится спарапет!..»
Царский посол сидел гордо, торжественно, как и подобало представителю великой державы. Князь Ованес-Аван что-то воодушевленно рассказывал ему.
Мхитар подлил послу вина.
— Этак можно и опиться, — попытался было отказаться гость.
— Благороднейшее вино, господин посол! Пей на здоровье! — Мхитар отрезал кинжалом от зажаренного
— А если их будет много? — спросил посол.
— Пусть едут к нам хоть десять тысяч. Прокормим, оденем, и ни один из них в обиде не останется. Пусть только едут!
— А если эти гости задумают остаться в вашей стране надолго?
— Дай-то бог! Мы не из тех, кто бежит от гостей. Сердца и амбары наши открыты для всех желанных гостей. Будь покоен.
«Выходит, армяне могут содержать десятитысячное русское войско, и долгое время? — удивился про себя посол. — Так и скажем царю».
Петр как раз и поручил ему разведать, найдется ли в Армении продовольствие для войска и фураж для лошадей.
Во время застолья Бархудар, улучив минуту, встретился с Гоар наедине и с усмешкой спросил:
— Как живешь, дочь?
— Твоими заботливыми молитвами, — ответила рассеянно Гоар.
— Это и видно. Пхндзакар превратился в неприступную крепость. Ясно, не велением твоего супруга и свекра. Я понимаю, что это сделала ты.
— Ты прав, отец мой. Я укрепила наше владение.
— Против кого? — скрипнул зубами отец.
— Против любого, кто с враждою явится к нам.
— Явлюсь я! — процедил Бархудар. — И не просто вы это переварите, ой нет!..
— Приходи, — предложила дочь. — Примем как подобает.
— На коленях, не так ли?..
— На ногах, со свинцом, со смертью и проклятьями!..
— У-у-у! — застонал Бархудар. — Надеешься на Мхитара? Так знай: и он не переварит!.. Увидишь!..
Повернувшись, мелик Бархудар оставил дочь и быстро вошел в помещение, где продолжалось пиршество. Гоар, словно окаменев, долго стояла на месте. Она знала отцовскую жестокость. Но не ожидала такой открытой враждебности.
— Поживем, увидим! — произнесла она и только теперь заметила, что отец ушел.
Ночью Гоар тайно призвала к себе Горги Младшего.
— Часто мой отец бывает вместе со спарапетом? — спросила она.
— Часто, госпожа, — с поклоном ответил Горги.
— Как тень, будь всегда подле своего господина, — прошептала таинственно Гоар. — Особенно остерегайся моего отца и его людей. Слышишь? И чтобы никто ничего не знал… Ты, только ты знай, будь осторожен…
И вспыхнула от волнения.
Утром гости уехали.
Когда полк спарапета выступил на Алидзор, Гоар из укрытия следила за удаляющимся Мхитаром. И слезы катились по ее лицу…
Свет в нашем доме
На городском базаре в Мегри с рассветом поднялась пыль. Вместе с клубами пыли из открытых ворот выскочила на улицу тощая собачонка, остановилась, задрала лапу у покосившейся
Бродячий музыкант посмотрел собаке вслед, усмехнулся, аппетитно зевнул и, почесывая полуобнаженную грудь, вошел на рыночную площадь.
У ворот сидел какой-то нищий и сокрушенно качал головой:
— Не укусила!.. Ай-ай-ай… Была бы у нее прежняя сила, обязательно бы цапнула.
Музыкант, удивленный, остановился возле нищего.
— Ты хотел, чтобы собака укусила меня? Кто ты, божий человек?
— Иди своей дорогой, — с ног до головы оглядывая с презрением музыканта, выпалил нищий.
— Я не по злобе спрашиваю, брат, — не отставал музыкант.
— А я привык сносить и злобу, и тебе советую так поступать. Не заслоняй только солнца. Уйди.
— Но твое обращение чудное, — упорствовал музыкант. — Одна у нас с тобой судьба. Отчего назваться не хочешь?
— Я? — нахмурился нищий. — Если это насытит тебя, тогда знай: львом я был, а сейчас сродни собаке, той, которая даже не в силах схватить тебя за полу. А когда-то и она была в соку, имела хозяина и конуру. Ты понимаешь, человек? Было время, когда эта собака гордо проходила по двору моего замка и своим зычным голосом возвещала всем, что мы существуем — она и я, что мы сильны. Теперь она такая же бездомная, как и я. Ха-ха! Лишена хлеба и сил. Паршивая и несчастная, подобная мне!.. И такая же обездоленная. И подохнем мы вместе с ней в этой пыли. Хотя, по правде, она счастливее, ибо не испытала ярма рабства, она оставалась у своей разрушенной конуры, пока я снова не нашел ее.
— Так кто же ты такой? — еще больше заинтересовался музыкант.
— Я? — тряхнул ручищами несчастный. — Я тот, которого некогда ты и во сне не смог бы увидеть. Я тот, пред которым преклонялись исфаганский шах, стамбульский султан, венецианский дож. Я тот, свидания с которым жаждали королевы и принцессы. Некогда я был богом, и люди поклонялись мне…
«Безумный нищий», — подумал музыкант и, вытащив из кармана несколько медяков, бросил их ему.
Тот рассвирепел.
— Убери, несчастный! — сверкая глазами, прогремел нищий. — Возьми свои гроши, или я, или я… Я не прошу подаяния! Я, я!.. Я господин. Я, я!.. — И он заплакал.
Музыкант еще больше помрачнел. Он подумал, что сидевший перед ним человек не просто нищий, скорее всего — это жертва какой-нибудь таинственной истории. И он торопливо отошел от него…
Хотя солнце уже коснулось верхушек тополей и озолотило вьющиеся по их стволам красные ветви виноградных лоз, рынок еще пустовал. Двери иных лавочек были забиты гвоздями, у других они оставались распахнутыми настежь, но не было в этих лавках ни товаров, ни торговцев. Повсюду царили зловоние и запустение… Под ногами валялись дохлые собаки и кошки.