Мичман Тихоня
Шрифт:
Джек должен был напрягать все свои силы, чтобы удержаться, когда новая волна подхватила его и понесла вверх, но он знал, что его жизнь зависит от того, удастся ли ему удержаться за рею, и не выпустил ее, хотя волна покрыла его с головой. Когда волна отступила, он успел пробраться на нос, который крепко засел в узком конце расселины. Следующая волна была не особенно велика и даже не сбила его с ног, так как он продвинулся уже довольно много вперед. Он стал карабкаться на скалу и, взглянув вверх, заметил Гаскойна, который протягивал руку, чтобы помочь ему выкарабкаться наверх.
— Ну, — сказал Джек, отряхивая
— Тебе нечего извиняться в том, что ты спас мне жизнь, Изи, — отвечал Гаскойн, дрожа от холода, — я уверен, что никто кроме тебя не подумал бы об этом в такую минуту.
— Надо посмотреть, сухи ли патроны, — сказал Джек, — я положил их в мою шляпу.
Джек снял шляпу и убедился, что патроны не пострадали.
— Ну, Гаскойн, что же мы предпримем?
— Право, не знаю, — отвечал Гаскойн.
— Тогда давай сядем и обсудим этот пункт.
— Ну, нет, спасибо. Я замерз до полусмерти; лучше пойдем.
— И то ладно, — сказал Джек, — подъем чертовски крутой, но я могу обсуждать на обрыве или под обрывом, мокрый или сухой, потому что, как я уже говорил тебе, Нэд, мой отец философ, и я тоже философ.
— Клянусь небом, ты действительно философ, — отвечал Гаскойн, и они тронулись в путь.
ГЛАВА XVIII
в которой наш герой следует, своей судьбе
Наш герой и его товарищ взобрались на обрыв и присели отдохнуть после тяжелого подъема. Небо было ясно хотя дул сильный ветер. Перед ними открылся широкий вид на прибрежье, осаждаемое сердитыми валами.
— По моему мнению, Нэд, — сказал Джек, окинув взглядом обширное пространство бушующих вод, — мы счастливо выбрались оттуда.
— Я согласен с этим, Джек; но, по моему мнению, нам не мешает выбраться и отсюда, потому что ветер прохватывает до костей. Пройдем немного внутрь страны, может быть отыщем какое-нибудь убежище.
— Довольно трудно найти что-нибудь в такой темноте, — возразил наш герой. — Но как бы то ни было, сидеть ночью на ветру в мокром платье — положение не из самых приятных, и не мешает заменить его чем-нибудь лучшим.
Они прошли сотню ярдов и стали спускаться — температура сразу заметно изменилась. Продолжая идти, они выбрались на дорогу, которая шла, по-видимому, вдоль берега, и пошли по ней, так как Джек справедливо заметил, что дорога должна куда-нибудь привести. Четверть часа спустя они снова услышали шум прибоя и увидели перед собой белые стены домов.
— Ну, вот мы и пришли, — сказал Джек. — Спрашивается, пустит ли нас кто-нибудь ночевать или нам лучше укрыться на ночь под какой-нибудь лодкой на берегу.
— Смотри же, Изи, — сказал Гаскойн, — на этот раз не показывай денег; то есть покажи только доллар и скажи, что это все, что у нас есть; или обещай, что заплатишь в Палермо. Если же нам не поверят, то мы должны добраться туда сами.
— Как лают эти проклятые собаки! Я думаю, что на этот раз мы устроимся благополучно, Гаскойн; во всяком случае вряд ли мы похожи на таких людей, которых стоит
Затем Джек разделил в темноте деньги и отдал Гаскойну половину, а также один из пистолетов.
— Что же, постучаться нам? Нет, лучше пройдем по деревне и посмотрим, нет ли тут гостиницы. А вон телега, полная соломы; что если мы заберемся в нее? Ведь в ней во всяком случае будет тепло.
— Да, — отвечал Гаскойн, — и спать в ней гораздо лучше, чем в этих домишках. Я бывал раньше в Сицилии, и ты представить себе не можешь, как кусаются здешние блохи.
Наши мичманы забрались в телегу, зарылись в солому или, точнее, в маисовые листья и вскоре заснули. Так как они не спали две ночи, то нет ничего удивительного, что они заснули крепко — так крепко, что когда два часа спустя владелец телеги, крестьянин, привезший в деревню несколько бочонков вина для отправки их морем на фелуке, запряг в телегу волов и, не подозревая о своем грузе, тронулся в путь, это нисколько не возмутило их покоя, хотя дороги в Сицилии не мощеные.
Тряска и толчки не разбудили наших авантюристов, а только заставили их грезить, будто они плывут в лодке по бурному морю. Спустя два часа телега прибыла к месту назначения, крестьянин отпряг волов и увел их. Та же причина часто производит противоположные действия: внезапная остановка движения телеги возмутила покой наших мичманов; они повернулись в соломе, зевнули, расправили члены и проснулись. Гаскойн, у которого порядком болело плечо, первый пришел в себя.
— Изи, — крикнул он, усевшись в телеге и встряхивая с себя листья.
— Лево руля, — сказал Джек, еще не вполне проснувшись.
— Проснись, Изи, мы не на море. Вставай и снимайся с якоря.
Джек тоже уселся и взглянул на Гаскойна. Солома в телеге была так высоко наложена вокруг них, что они не могли ничего видеть из-за нее; они терли себе глаза, зевали и смотрели друг на друга.
— Веришь ли ты в сны? — спросил Джек Гаскойна. — Мне привиделся престранный.
— Мне тоже, — отвечал Гаскойн, — мне снилось будто телега скатилась в море и плывет по ветру в Мальту, и если принять в соображение, что она была сделана вовсе не для этой службы, то справлялась она с нею очень хорошо. А ты что видел?
— А я видел, будто мы проснулись и оказались в том самом городе, откуда отплыл сперонар, и будто его жители нашли переднюю часть сперонара в скалах, узнали ее и подобрали один из наших пистолетов. Будто они задержали нас, утверждая, что мы были выброшены на берег в этой самой лодке, и спрашивая, куда девался ее экипаж, и они схватили нас в ту самую минуту, когда я проснулся.
— Твой сон более походит на правду, чем мой, Изи, но все-таки, я думаю, что нам нечего бояться. Тем не менее нам не следует оставаться здесь; и мне кажется, что мы поступим разумно, если разорвем на себе одежду: во-первых, мы больше будем походить на нищих, и, во-вторых, можем заменить наше платье местной одеждой и таким образом путешествовать, не возбуждая подозрений. Ты знаешь, что я довольно хорошо говорю по-итальянски.