Мидии не родят жемчуг (рассказы)
Шрифт:
"Скукотища. Причем, скукотища особая, северная. Более цепляющая за живое. В думах о неиспользуемых потенциалах в череде убегающих лет. Ведь стоят наши северные города, по сути, посреди тайги, тундры. И неспроста, видимо, нордическое небо посылает нам особые знаки замысловатыми переливами полярного сияния. И говорит оно: о, люди, вы - часть природы!.." И так далее.
Все эти космические банальности сладкоголосо выводил мне коллега по работе, очкастый романтик, нежно встряхивая перед одухотворенным ликом холеными тонкими пальцами и поправляя мизинцем гладкий чубик, похожий на челку. Между тем, с его стороны это была обыкновенная агитка. Он убеждал меня ехать с ним на рыбалку, чем я серьезно не занимался лет десять. "Скукотища!" - то и дело повторял он, волнуясь, боясь, что я откажусь. Он повторял это "словище" так, что, вопреки ожиданию, от
"Что т-ты!
– замахал аристократическими конечностями коллега.
– Возьми, что найдется. Можешь ничего не брать, езжай, какой есть. Ведь само ужение рыбы - не главное! Выкладывай сумму на провизию - и жди уик-энда".
Мой коллега имел одну из типичных северных судеб. К тридцати годам ему опостылела холостая столичная жизнь, проведенная "в бетоне, смоге, техническом шуме и людском гомоне", и он подался на Север. Здесь, проработав месяц в "романтических" трассовых условиях, быстро понял, что действительно потерял. Но, к счастью, не безвозвратно: быстро сориентировался и удачно осел в нашем Управлении - письменный стол, компьютер, телефон. Здесь у него опять появилась уйма времени, чтобы мечтать. И вот, мечты, похоже, начинали воплощаться.
Вряд ли я поехал бы в другое время. Но сейчас я "холостяк" - жена в отпуске, в каком-то санатории, где лечат от... У нее целый букет. Но, говорят, все - следствие. Поэтому лечат нервы. Раньше я не только рыбачил, но даже и охотился. Но потом она стала мне печально говорить: у нас, что проблемы с питанием? Разве мы не имеем возможности купить все это, и даже более и интереснее того? Лучше побудь со мной. И сыграй на гитаре - мне, а не своим бродягам. Что тебе приготовить - уху, шашлык? Хочешь, я куплю рябчиков? Мы приготовим шулюм, или как вы его называете, - хорошо, ты сам приготовишь... У нас холодильник забит едой, как будто некому есть...
Да, ты права: у нас некому есть, некому носить вещи, некому смотреть телевизоры, которые мы, зачем-то, поставили во всех комнатах. Три телевизора на двоих. У нас некому!.. Зачем я так? Я не могу, когда женщина плачет. Не плачь. Я останусь... в следующий раз. Однажды я остался. Потом само собой исчезло мое ружье, куда-то подевались болотные сапоги и парусиновый плащ, присмирела в шкафу гитара... Стала тихо писаться никому не нужная диссертация: оставшись ради той, за которую в ответе, я придушил в себе эгоиста, но я должен чем-то жить. Иногда ко мне, пишущему за столом, сзади подходит жена, гладит мою голову, целует "в маковку" и уходит.
Я суеверный, мне трудно порой отделаться от какой-нибудь мысли. Сейчас я подумал, что не буду специально готовиться к рыбалке, иначе мне не повезет. Перенял от жены? Она в молодости часто говорила: я загадала. Вот и я загадал: возьму с собой только то, что найдется в гараже.
В моем гараже нашелся старый рюкзак, метров двадцать лески с палец толщиной и несколько ржавых крючков разного калибра.
В субботу утром мы с моим доверчивым коллегой в составе банды рыбаков (так я окрестил эту колоритную группу, бородатую и, как показалось, хронически хмельную, после первых минут знакомства) выехали на "вахтовке" по грунтовой дороге, тянущейся по лесотундре вдоль бывшей сталинской узкоколейки.
Выгрузившись, свернули с дороги и долго шли по лесу. Наконец заблестела вода - нашему взору явилась речка Правая Хетта, витиевато живущая (если смотреть с вертолетной высоты) среди лесных грив, озер и болотных проплешин Ямальского Севера. Во множестве мест ее крутой змеиный зигзаг творит полуостров, омывая часть суши с трех сторон. Накачав спрятанную в кустах резиновую лодку, мы, в три заплыва, переправились на другой берег, край очередного полуострова, где нас равнодушно встретила рыбацкая сторожка. Это была не та лесная избушка, которая множественно описана в классических таежных романах, где путника ждет запас дров, муки, крупы и даже сухарей, табака и патронов. В этой были только соль и спички россыпью, видимо, кем-то оставленные за ненадобностью. А внешне из себя она представляла современный вариант вигвама, как шутят рыбаки, - конструкцию из лиственничных жердин, обшитых досками, обтянутых черной изоляционной пленкой, с дощатыми нарами и полками.
Свечерело. Торопливый костер перешел в основательное огнище. Волосатый Распутин многолико, с десятка литровых бутылок, одобрительно сверкал гипнозными очами на бушующих рыбаков, пугающих песенным ревом еще недопуганные остатки северной природы. Настоящие бродяги - всегда демократы: никогда не будут приставать с расспросами, убеждать попробовать то-то, сделать так-то. Это был тот самый случай: на меня, казалось, никто не обращал внимания, в то же время я не чувствовал себя лишним. Что касается моего коллеги, то быстро опьяневший, как от внезапного счастья, коллега у костра был беспомощен и страшен одновременно. Мне показалось, что цивилизация начисто выхолостила из его генов программу, отвечающую за естественные движения и звуки, которые обычно непременно проявляются раствором алкоголя соответствующей концентрации даже у безнадежно далеких от натуры "цивилов" в десятом колене. Словно пляшущий мутант, с желтыми, огненными пятаками вместо глаз и очков, он выделывал у пламени какие-то невероятные, невиданные мной доселе движения, и пронзительно ритмично визжал, как будто кто-то в кустах без устали давил на устрашающий клаксон. Кажется, это, по логике моего коллеги, было возвращением к природе.
Так и прошла ночь - у костра, под неусыпным, допинговым бдением "Распутина". Нары вигвама понадобились лишь некоторым. В том числе моему, в конце концов обессилившему коллеге. "С утра пойдем рыбачить", - как новость невнятно шептал он мне на ухо под самое утро, прежде чем заснуть до самого вечера. В этом грядущем этапе поведения рыбаков, не без сарказма подумал я, была практическая необходимость: консервы съедены, к вечеру, чтобы пережить еще одну ночевку, нужна уха. Действительно, с похмельным рассветом, демонстрируя присущую настоящим рыбакам выносливость, ночные собутыльники разбрелись по полуострову, направляясь в основном в глубь, в сторону от реки. Именно там, по рассказам коллеги, находились кишащие рыбой девственные озера. Однако на самом деле, судя по тому, что "вигвам" появился здесь достаточно давно, несколько лет назад, - что следовало из рассказов, говорить о невинности этих мест можно было лишь с большой натяжкой.
Оказалось, что у всех рыбаков, несмотря на их, мягко говоря, неинтеллигентный вид, отличная, соответствующая хобби, экипировка. Особое мое удивление касалось удобных телескопических удочек, а также спиннингов самых разных расцветок. Можно было подумать, что "банда" на самом деле представляла собой участников соревнований по спортивной рыбной ловле. Моя амуниция, из ржавых крючков и куска толстой лески, стыдливо прячущаяся в кармане, безнадежно уступала данному великолепию. Именно по этой причине я не увязался ни за кем из "профессионалов", а ушел в противоположную сторону - пересек полоску леса, спустился к берегу реки, подальше от того места, куда вчера выгрузила нас резиновая лодка, и где мою бедность никто не мог созерцать. Я выбрал место с невысоким обрывом, где сказочная темнота вод, согласно не столько опыту, сколько минутному наитию, сулила надежду на необычный улов.
Дьявольские ли пары "Распутина", которого, ради справедливости сказать, я прошедшей ночью старался потреблять по минимуму, или некий антагонистический протест, движущая сила революций, - что-то из этого, а может и все вместе, подсказало мне идею демонстративно поймать самую большую рыбину, желательно гигантскую щуку, дабы доказать свою рыбацкую состоятельность, на самом деле мало зависящую от экипированности.
Я нашел подходящую, недлинную, но толстую березовую жердину. Привязал к этому несгибаемому удилищу леску "миллиметровку", маниакально радуясь ее прочности. Из четырех крючков и той же лески, с помощью прочнейшего узла, названия которого до сих пор не знаю, связал приличный якорек, который, ввиду своей массивности сам мог быть грузилом. Однако для большей обстоятельности роль донного утяжелителя я доверил моему ключу от гаража, очень кстати оказавшемуся в кармане.