Мидвичские кукушки

Уиндем Джон

На этот раз доктор согласился. Зеллаби налил два бокала бренди с содовой. Он уже поднес свой бокал к губам, как вдруг неожиданно снова поставил его.

— Боже мой! — сказал он. — И Феррелин тоже?..

С минуту он разглядывал ее портрет над камином, а потом с ошеломленным видом медленно покачал головой. Он откинул назад свои седые волосы, взял бокал и залпом отпил половину, после чего несколько минут угрюмо рассматривал ковер. Наконец он встряхнулся, допил оставшееся бренди и заговорил в обычной манере:

— Напрашиваются

три — нет, наверное, четыре — возможности. Однако, поскольку вы об этом не упомянули, я буду считать, что все, что могло произойти во время Потерянного дня, не является тем, что первым пришло бы в голову как нормальному человеку, так и извращенцу. Мы можем это исключить?

— Со всей определенностью, — согласился доктор.

Зеллаби кивнул.

— Итак. У некоторых низших форм жизни можно вызвать партеногенез, не так ли?

— Но, насколько известно, ни у млекопитающих, ни у любых высших форм это невозможно.

— Понятно. Запомним эти слова — «насколько известно». Далее, есть возможность искусственного осеменения.

— Есть, — согласился доктор.

— Но вы так не думаете?

— Трудно сказать. Это кажется невероятным.

— Далее, — продолжал с мрачным видом Зеллаби, — возможна имплантация, которая может привести к тому, что кто-то — Хаксли, кажется, — называл «ксеногенез», то есть к рождению существа, не похожего на родителя — или, вернее сказать, носителя?

Доктор Уиллерс нахмурился.

— Вы думаете, что могло быть и такое? Я надеюсь, что нет. Мне понятно, конечно, что вам может прийти в голову и такое, наверное и кое-кому из персонала Фермы, но неужели всему поселку?..

— Да, — сказал Зеллаби. — Возможно, таких предположений и не будет, но в нынешних обстоятельствах неизбежно появление самых жутких фантазий.

— Пожалуй, вы правы. Я старался не думать о такой возможности. — Доктор Уиллерс плотно сжал губы и покачал головой. — Мы должны сделать все, чтобы проверить это, пока не началась паника. Поэтому советую вам с максимальным пренебрежением высмеивать любые гипотезы такого рода, если вы их услышите, а я попрошу о том же Кримма и его людей.

— Неплохой способ мягкой цензуры, — согласился Зеллаби. — Трудно представить, как все это ощущает женщина. Могу сказать одно — если бы мне предстояло, даже при самых благоприятных обстоятельствах, произвести на свет новую жизнь, такая перспектива внушала бы мне страх. Но если бы у меня были основания подозревать, что на свет появится какая-то необычная форма жизни, я бы, наверное, просто сошел с ума. С большинством женщин этого, конечно, не случится, они более устойчивы психически, но с некоторыми такое случиться может, поэтому лучше всего будет убедительно отмести такую возможность.

Зеллаби замолчал, размышляя и все более мрачнея.

— О Боже, — внезапно сказал он.

— Что еще? — спросил доктор.

— Я сейчас сообразил, что нам не сохранить этого в тайне — по крайней мере, надолго. Как только наша история попадет в газеты, она станет постоянной темой; они будут особенно обсуждать последнее предположение, оно по-настоящему дьявольское и вполне способно доставить удовольствие читателям, скажем, «Рефлектора». Нас будут трепать не меньше шести месяцев, причем сплетни в цене будут только расти. Это их работа, доктор. Подборки статей с различными точками зрения, ежедневные комментарии — они выжмут сенсацию до последней капли, и мы не сможем сделать ничего, чтобы остановить их.

Доктор несколько минут думал, потом тяжело сказал:

— Вы правы, конечно. Этого я не предусмотрел. Есть только один выход — они не должны ничего узнать.

— Гм, — скептически сказал Зеллаби. — Гм.

— Это вполне возможно, — настаивал доктор. — Прежде всего, в это не так-то легко поверить. Они будут подозревать, что это мистификация, — в конце концов, их уже не раз мистифицировали. Прежде, чем они возьмутся за тему, им потребуется куча доказательств. Помните, они возьмутся только за что-то стоящее, не второстепенное. Они должны быть уверены, что не превратятся в конце концов в посмешище. Кроме того, их будет беспокоить возможность диффамации, из-за чего их положение окажется весьма ненадежным — я только сейчас начинаю понимать, насколько ненадежным.

— Я вполне разделяю вашу точку зрения, — заметил Зеллаби. — Но это вовсе не обязательно заставит их отказаться от такого шанса.

— Я думаю, способ есть. Конечно, придется привлечь Кримма. Он сможет связаться со Службой безопасности, как только возникнут какие-то признаки интереса со стороны прессы. Не забудьте, они все еще занимаются делом Потерянного дня. Но самое главное, я уверен, — это хранить все в тайне. Никто за пределами Мидвича не должен ничего знать. Тогда у нас будет шанс.

— Несомненно — если только это получится, — согласился Зеллаби.

— Черт возьми, Зеллаби, это необходимо сделать. Наш долг перед этими женщинами — проследить, чтобы было сделано все возможное. Они мои пациентки. И я не хочу, чтобы толпа охотников за сенсациями свела их с ума.

— Мы сделаем все возможное, — согласился Зеллаби и продолжал, внимательно глядя на доктора: — Надеюсь, вы простите меня, доктор, если я скажу о том, о чем вы наверняка уже думали. Вам, конечно, уже приходилось отказываться от шанса на всемирную славу?

— Слава бывает разная, — ответил Уиллерс. — Иную и врагу не пожелаешь. Я веду записи, которые, возможно, когда-нибудь будут опубликованы.

Зеллаби кивнул и вернулся к предыдущему вопросу.

— Шесть месяцев, — сказал он. — Это может удаться. Но мы должны сделать все, что в наших силах. Когда наступит развязка, все станет проще.

— И станет легче, если дети будут нормальными, — согласился Уиллерс.

— А если дети не будут нормальными?

Доктор, побледнев, взглянул на него и покачал головой.