Миф о вечной любви
Шрифт:
– Девушке ночью опасно таксовать…
Против этого аргумента у Рыбалкина нашелся козырь:
– Мы все монтировки с собой возим. Подозрительных типов или большие компании желторотых говнюков Санька брать не будет, перекинет диспетчеру. Короче, Наумыч, не дрейфь, доверенность у нее на машину есть, никто не прибодается.
Зашла Зубровка со шваброй и ведром, жестами показала, мол, я буду тихонечко убираться, ее не выгнали, она принялась вытирать пыль. Но следовало заканчивать совещание – не при ней же о судьбе Глеба говорить, Наумыч и сдался:
– Ладно,
– Спасибо, – Санька растрогалась чуть ли не до слез. – А «мерс» я запущу, клянусь, запущу.
– Хвастунья, – фыркнул Наумыч. – Сегодня выезжаешь… Да! А город ты знаешь? Молчи уж! Поставим навигатор, без него не поедешь.
Санька помчалась в следственный изолятор, ведь Глебу нужны вещи и сигареты, а Наумыч снял с аппарата звонившую трубку.
– Таксопарк? – спросил стальной голос.
– Да, – ответил Наумыч.
– С вами говорит майор Баталов, уголовный розыск.
– Слушаю вас.
– Нас интересует, имеется ли в вашем парке автомобиль «Пежо» красно-коричневого цвета с тонировкой стекол, превышающей норму. В номере последней цифрой должна быть пятерка.
В уме сразу почему-то завертелось: Глеб, Глеб, Глеб…
– Машина этой марки и цвета есть, только без тонировки.
– А номер с пятеркой на конце?
– А номеров, простите, я наизусть не помню, – не без удовольствия ответил Наумыч, но майор нашелся:
– Посмотрите, у вас же есть списки автотранспорта? Я подожду.
Ссылка на занятость не поможет, майор со своими парнями приедет лично и начнет тут хозяйничать. Наумыч положил трубку на стол, намеренно долго шуршал бумагами, взяв минуту на размышление, ведь в данных обстоятельствах всякое слово может оказаться злом. Номер Глеба он посмотрел первым – да, пятерка стоит в конце, это его огорчило. Огорчило потому, что Глеб уже на нарах, а похожей машиной интересуется уголовный розыск – что это значит? Ничего хорошего, разумеется. К сожалению, таких точных и множественных совпадений практически не бывает, Наумычу показалось, что через машину Глеба органы ищут некое подтверждение его вины. В то же время закралось подозрение, что майор не знает, кому принадлежит «Пежо». Странно. Непонятно.
– Алло, – сказал в трубку Наумыч. – И пятерка стоит.
– Кто на ней работает?
– Ну, Нефедов, а что? Он у нас один из лучших…
– А тонировка на стеклах?..
– Я же говорил, нет. Наши водители без тонировок работают.
– Что ж, спасибо.
– Обращайтесь, – буркнул он, положил трубку и подпер подбородок ладонью, задумавшись. Невзначай произнес вслух: – Что за напасть на мужика, а?
У Зубровки реакция была отличная, никакой заторможенности вопреки утверждениям, будто алкоголики живут в замедленном темпе и в другом измерении. Она живо выпрямилась, испугавшись, что недовольный тон относится к ней:
– Ты мне, Наумыч?
– Нет, я сам с собой.
У Зубровки был дефицит общения, потому она цеплялась за любой повод, чтоб поговорить. Над ней подшучивали, но беззлобно, могло показаться, что к ней относились как к пустому месту, а это не так. Во времена запоев трудовую дисциплину она не нарушала и орудовала шваброй из последних сил, что говорит об ответственности. Зная про болезнь Зубровки, которая проглатывала ее скудный бюджет, ей подбрасывали что-либо из еды, приносили одежду. Она стала своей и по праву подключалась ко всем проблемам, искренне сочувствуя тем, кто в этом нуждался, поддерживая их хотя бы словом. Так и сейчас Зубровка поплелась к столу, зачастив:
– Вот это вот – сам с собой – не надо. Плохо это, Наумыч. Сначала человек привыкает с собой говорить, а потом ему диагноз: окончательно больной. А че стряслось? С Глебом что-то, да?
– С чего ты взяла? – подозрительно нахмурился Наумыч.
– Ты же сам про него сказал.
– Когда это?
– А тока што, когда по телефону с кем-то говорил. Потом сказал про напасть, вот я и решила: напасть напала на Глеба. Так, да?
– М-да, напала, – длинно выдохнул он. – Глеб в тяжелом положении.
– В аварию попал?
– Типа того.
– Та ты што! – От удивления Зубровка приложила к впалой груди ладони, отчего, казалось, что вдавила грудь еще больше, и вытаращила глаза. – Глеб?! А-яй!
– Ничего, ничего, его отпустят. Это случайность… Слушай, чего ты ко мне пристала? Работай давай.
С Лелей, первое впечатление от которой было не совсем приятным, неожиданно разговор построился просто, она быстро пошла на контакт, что порадовало Крайнего. Перед ним сидела красивая женщина, вполне адекватная в отличие от жены убитого (слепой и наивной), рассказавшая, что позавчера видела Рудольфа с девушкой у гипермаркета. Не замедлил себя ждать и ее вывод:
– Она – женщина, которую Руди любил, это не временная страсть, поверьте. По моим наблюдениям, он должен был вот-вот расстаться с Олесей.
– Вам ни о чем не говорит фамилия Нефедов?
– Глеб Нефедов? А что?
– Он подозреваемый номер один и пока единственный. В гараже найдены улики, указывающие на него, да и сам Глеб признает, что мотив у него был, хотя причастность к убийству категорически отрицает.
Леля опешила, даже подалась назад, и, если б она была немой, выражение ее лица все равно красноречиво передало бы мысль: вы в своем уме, уважаемый?
– Не согласны с нашей версией? – догадался Крайний.
– Хм… – растерялась Леля. – Не знаю, что и думать. Глеб… он слишком правильный, чтоб убить… особенно женщину… и так жестоко… Нет, крышу, конечно, у людей сносит, но у слабых людей…
– А Нефедов сильный? Вы его хорошо знаете?
– Школа, институт… Этого достаточно?
– А не расскажете, что там за история была? Олеся говорит, она предала Глеба.
– Ой, это когда было! – покривилась Леля и спохватилась: – Можно, я сначала отвезу Олесю, ей же к похоронам надо готовиться, а к вам приеду, например, завтра утром и все расскажу? Рассказ-то не из коротких.