Миф об идеальном мужчине
Шрифт:
“Милый, прости! Мы с Дашей решили уехать. Не ищи нас – мы расстаемся навсегда. Позже сообщим тебе о месте нашего пребывания”.
– Вот суки, – сказала Ольга легко. – Папанька-то не просто так окочурился. Он с горя окочурился, когда узнал, что две его крали свалили к лучшему другу. Вот суки, право слово…
Лифт остановился, и они вышли из ухоженного подъезда под жадно-любопытным взглядом вахтерши.
– Димка, ты молодец! – сказала Ольга, едва только они оказались на крыльце. – Нет, ты не просто молодец, ты умница! – Она потянулась и поцеловала его в твердую
– Да ладно тебе, – пробормотал Дима. – Куда теперь? К врачу? Или в морг?
– Сначала к врачу, а потом в морг, – покладисто согласилась Ольга. – И тормозни у автомата, я должна Ларионову позвонить, рассказать про то, какой ты гениальный сыщик.
– Спасибо, – неловко сказал Дима.
Несмотря на то, что слова, которые ему наговорила Ольга, были приятными и залечили почти все раны, на душе у него было скверно. Он вспоминал голливудской красоты девушку, у которой только что умер отец и которая только и думала о том, как бы поскорей отделаться от скучных похоронных обязанностей и улететь в Италию, где много солнца и моря и было двадцать пять градусов, когда она улетала, узнав, что ее отец умер от разрыва сердца, прочитав записку, оставленную ему матерью.
– Я готов, – сказал Полевой, – поехали?
– Поехали, – согласился Андрей и не двинулся с места. Полевой знал такие его настроения. Они означали, что майора нужно на несколько минут оставить в покое, тогда вскоре он очухается и поведает миру о своих сомнениях и тревогах. Если начать приставать, майор разозлится, заорет и ничего хорошего из работы уже не выйдет.
– Хочешь Люську посмотреть? – спросил Полевой минут через десять. Молча сидеть ему надоело, и он решил, что необходимое время уже выдержал.
– А? – рассеянно переспросил майор.
– Не “а”, – сказал Игорь. – Люську хочешь посмотреть?
– Давай, – согласился Андрей. Он ничего не понимал в детях, тем более в чужих, но всегда покладисто смотрел, понимая, что отказом можно глубоко оскорбить тонкие чувства любящего родителя.
Игорь с гордостью вытащил из внутреннего кармана несколько глянцевых снимков и выложил их на стол перед майором.
– Это первое сентября. Правда, она красавица?
– Вся в тебя, – сказал Андрей искренне и сел прямо. На фотографиях было море радостных детских мордашек, кое-где перекрытых чудовищно огромными букетами цветов и чужими бантами. Осторожно, за уголок, Андрей взял одну фотографию и повернул к свету.
– Вот здесь особенно на тебя похожа, – сказал он с удовольствием. – Надо же как… Девчонка, а на тебя похожа, как две капли…
Фотографии… Да, фотографии. Первое сентября. Целая толпа разновозрастных детей.
Что же он забыл? Что-то же было такое, что насторожило его… Нет, даже не насторожило, а вызвало чувство смутной тревоги. Он опять взглянул на фотографии. На первом плане совсем малыши. Улыбаются щербатыми ртами, уже потерявшими молочные зубы, но еще не приобретшими коренных… За ними – ребята постарше. Стоят смирно, но видно, что им это дается нелегко. Родители, учителя, снова дети…
Совсем маленькие и постарше. Постарше…
Андрей схватился за телефон и опрокинул свою кружку. Кружка упала и покатилась по полу.
– Ты чего? – спросил Полевой. – Вспомнил что-нибудь, Андрюха?
Он называл майора Андрюхой очень редко. И почти никогда – на работе.
– Да, – сказал Андрей, слушая гудки в трубке. – Да, вспомнил.
Он едва заставил себя дослушать автоответчик, предлагавший оставить сообщение, и заговорил быстро:
– Ирина Николаевна, возьмите трубку, это майор Ларионов. Это очень срочно и важно, Ирина Николаевна, я знаю, что вы дома, пожалуйста, возьмите трубку. Это майор Ларионов…
Он не договорил до конца.
– Здравствуйте, Андрей, – тихо сказала Ирина Мерцалова. – Я вас узнала.
– Ирина Николаевна, – Андрей говорил преувеличенно спокойно. Этот нарочито спокойный тон Игорь Полевой хорошо знал. – Скажите, пожалуйста, почему в ваших альбомах нет маленького Сергея? Все фотографии начинаются лет с девяти, наверное…
– С семи, – поправила Ирина. – Надо же, вы не спросили, а мне даже не пришло в голову, что вы не знаете… Сережку усыновили, когда ему было семь лет. До этого он жил в детдоме.
– Я так и думал, – пробормотал Андрей, но умолчал о том, что так думал он последние секунд тридцать. – А в каком детдоме он был?
– В детдоме? – переспросил рядом Полевой. – Мерцалов – в детдоме?
Андрей кивнул.
– Где-то в Удельной, по-моему, – сказала Ирина задумчиво. – Точно, в Удельной. Мы как-то раз туда ездили даже. Сережка деньги им какие-то возил, и медикаменты, и подарки. Он не слишком долго там был, но все помнит. А про настоящую семью ничего не помнит, кроме того, что мать умерла, а потом пришли чужие люди и забрали его в детдом.
– Ирина Николаевна, я пришлю к вам человека, он заберет у вас альбомы. Ненадолго, – попросил Андрей, чувствуя ее внезапное напряжение. – Мы вернем их вам в целости и сохранности…
– Хорошо, – сказала она. – А если вам это нужно срочно, я могу сама подвезти.
– Нет, – сказал Андрей твердо. Он был совершенно уверен, что никуда ехать она не может. – Мы сами.
– Ну, хорошо, – сказала она с сомнением. – Спасибо, что позвонили, Андрей, – добавила она, и Ларионов чуть не упал со стула. – Я… благодарна вам, что вы не забыли о… Сережке.
– Что вы такое говорите, Ирина Николаевна, – пробормотал Андрей и повесил трубку.
– Детдом? – спросил Полевой. – Он что, детдомовский?
– Выходит, так, – ответил Андрей. Он не мог сидеть и поэтому встал и оперся руками о подоконник.
Сергей Мерцалов был детдомовским ребенком, как и Клавдия Ковалева.
Вот тебе и таинственная связь процветающего доктора и бедной аптекарши. Они оба выросли в детдомах. Насколько Андрей понял, в разных. Но они оба – детдомовские…
Он выругался и повернулся лицом к Игорю.