Миф. Греческие мифы в пересказе
Шрифт:
Старшая, самая пригожая из тех темноглазых сестриц, звалась МАЙЕЙ. Она жила себе застенчивой и счастливой ореадой на приятных коринфских склонах горы Киллены в Аркадии [96] . Счастливой она была, пока однажды ночью великий бог Зевс не явился к ней и не заделал ей ребенка. С великой скрытностью – ибо слухами о Герином отношении к Зевсовым внебрачным чадам полнился белый свет, и те слухи вселяли страх во всякую красавицу, и в Греции, и за ее пределами, – Майя, когда пришел срок, родила в удаленной скрытой пещере здорового мальчика и назвала его ГЕРМЕСОМ.
96
Ныне гора Килини.
Чудо-чадо
Гермес показал себя необычайно шустрым и развитым ребенком из всех, что когда-либо дышали в этом мире. Через четверть часа после рождения он переполз всю пещеру из конца в конец, одновременно болтая с ошарашенной матерью. Еще через пять минут он запросил какой-нибудь свет, чтобы получше разглядеть стены. Света ему не дали, и тогда он стукнул камнем по камню над жгутом из соломы и развел огонь. Ничего подобного раньше никому не удавалось. Встав во весь рост (все еще даже не получаса отроду), этот замечательный младенец объявил, что собирается на прогулку.
– Тугая тьма этого тесного тайника сообщает мне болезненно острую клаустрофобию, – сказал он, изобретая попутно аллитерацию и целое семейство слов, содержащих «фобия». – До скорейшего свидания. Займись прядением или вязанием – или чем там еще, как полагается хорошей матери.
Выбравшись на склон горы Киллены, этот исключительный и поразительный чудо-ребенок принялся мурлыкать себе под нос. Его мурлыкание сделалось мелодичным пением, какому тут же стали подражать соловьи в окрестных лесах – и с тех пор всё пытаются изобразить.
Гуляя по окрестностям, Гермес не ведал, как далеко забрался, но на каком-то поле открылся ему чудесный вид стада снежно-белых животных, что щипали траву и тихонько мычали в лунном свете.
– О! – зачарованно вздохнул он. – Какие чудные мумучки. – Пусть и был чрезвычайно развит, детские словечки он еще не превзошел.
Гермес смотрел на коров, коровы смотрели на Гермеса.
– Идите сюда, – велел он.
Коровы поглядели еще немножко, а затем опустили головы и продолжили пастись.
– Хм. Так вот, значит, да?
Гермес быстро поразмыслил, собрал длинные листья травы и наплел из них некие коровьи подобия подков, а затем приделал их ко всем копытам каждой коровы. Свои крошечные пухлые ножки он обернул лавровыми листьями. Затем отломил ветку юной ивы, оборвал с нее листья, и получился длинный хлыст, каким Гермес принялся умело шпынять коров и, подхлестывая, согнал их в сплоченное и послушное стадо. Для верности он сопроводил их вверх по склону и прямо в пещеру, где его ошарашенная и обеспокоенная мать тревожно ждала его, с тех пор как он столь безмятежно убрел вдаль.
У Майи это был первый опыт материнства, но она не сомневалась: поразительные замашки и причудливое поведение ее сына необычны – даже среди богов. Она знала, что Аполлон еще младенцем победил Пифона, а Афина, конечно, родилась при полном вооружении, но сотворить огонь из одних лишь камней? Гонять скот? И чем это он помахивает у нее перед носом – черепахой? Уж не снится ли ей все это?
– Так, мама, – произнес Гермес. – Слушай. У меня есть мысль. Будь любезна, оглуши черепаху, вытащи мясо и приготовь его. Предполагаю, что получится вкуснейший суп. Я бы посоветовал добавить побольше дикого чеснока, а также чуточку фенхеля. Основным блюдом у нас будет говядина, с чем я сам сейчас разберусь. Одолжи нож – и я вернусь к тебе, не успеешь оглянуться.
С этими словами он исчез в глубине пещеры, и из-за камней донесся душераздирающий крик коровы, горло которой перерезали пухлые младенческие ручки.
После действительно великолепного ужина – и Майе пришлось это признать – она отважилась спросить сына, каковы его замыслы, ибо малыш развешивал перед огнем коровьи кишки. Дожидаясь, пока вонючие потроха высохнут, он проделал мелкие дырочки вдоль края черепашьего панциря.
– У меня есть мысль. – Это все, что ей удалось из него выудить.
Аполлон читает знаки
Знал это Гермес или нет, неведомо, но в первую свою ночь на Земле прошел он довольно далеко. От места своего рождения на горе Киллене к северу через поля Фессалии и вплоть до самой Пиерии, где обнаружил и прибрал к рукам стадо. И вернулся обратно. Детскими шажками это немаленькое расстояние.
А вот чего Гермес точно не мог знать: те белые коровы принадлежали Аполлону, и он их очень ценил. Когда весть об исчезновении стада добралась до хозяина, он в ярости ринулся в Пиерию, чтобы поймать, как ему думалось, злокозненную шайку воров в их логове. Дикие дриады или фавны склонились ко злу, решил он. Они пожалеют, что увели собственность у самого бога стрел. Он лег на поле, где паслось стадо, – чтобы изучить почву со всей пристальностью опытного следопыта. К его изумлению, разбойники не оставили никаких ценных следов. Он разглядел лишь беспорядочные мазки, бессмысленные завихрения и спирали и – если только сам не сошел с ума, – одинокий детский след. Отпечатки, мало-мальски похожие на коровьи копыта, вели не прочь с поля, а к нему!
Кем бы ни был тот, кто угнал стадо, – он насмехался над Аполлоном. Дело провернули бывалые, опытные воры, это уж точно. Его сестра Артемида была самой искусной охотницей из всех, какие ему известны, – не она ли осмелилась? Возможно, измыслила какой-то хитрый способ замести следы. Аресу мозгов не хватило бы. Посейдону незачем. Гефест? Вряд ли. Кто же тогда?
Аполлон заметил дрозда, что охорашивался на веточке неподалеку, одним ловким движением натянул тетиву и сбил птицу. Вскрыв ей брюшко, бог оракулов и авгуров по внутренностям птицы попытался высмотреть знаки.
Судя по расцветке кишечника, загибу правой почки и необычному размещению вилочковой железы, сразу стало ясно, что коровы находятся где-то в Аркадии, неподалеку от Коринфа. А что говорит сгусток крови в печени? Гора Киллена. А еще что? Ага! След все-таки был младенческий.
Нахмурился обыкновенно гладкий лоб Аполлона, синие глаза вспыхнули, а красные, как розы, губы сжались в суровую нитку.
Он отомстит.
Сводные братья
Когда аполлон прибыл к подножию горы Киллены, настроение у него испортилось донельзя. Весь мир знает, что те коровы для него священны. Очевидно же, они редкой и ценной породы. Кто посмел?