Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад
Шрифт:
– Хочу плясать на этом городишке, пока не стопчу его в прах. Закопать его в землю, чтоб никто, кроме меня, не нашел. Хочу, чтоб школьные годы никогда не кончались. Все хочу съесть, всех перетрахать, все перенюхать и всех победить. И чтобы моя Кролик Банни сидела у меня на коленях, когда я помчусь на другой край света, погасив фары.
– А я не хочу, чтоб меня обвели вокруг пальца, – ответила я, но он-то уже вошел, и я была этому только рада. Казалось, трахаться с ним – все равно что мчаться по полю без конца и без края. – Не хочу, чтоб втравили в залет, в любовь или во что другое.
– Не боись, – пропыхтел он. – Ты-то своего никогда не упустишь. Просто меня всегда помни. Помни, не забывай.
Тут мне почудилось, будто мы вместе помчались куда-то, быстрей и быстрей, а он откинул с моего лица волосы… глядь, а это не волосы, это длинные черные уши, нежные, точно воспоминания, а спустя еще миг уши опять сделались волосами, спутанными, влажными от нашего пота. А как только настал бешеной скачке конец, я укусила его и сказала:
– А Койот никогда не упустит свое.
– Отчего нет? Не в первый же мы с тобой раз!..
Стоило мне подняться с «лошадиного» одеяла, из меня, будто Койотово
Позже, ближе к ночи, я откопала в бардачке сигарету и уселась на крыше помятой, до неприличия ржавой кабины своего пикапа. Койот стоял у самого озера, в сторонке от остальных, там, где волны, чуть пенясь, набегали на берег, а ветви ив трепетали, тянулись в сторону, словно ища, за кого бы, за что б ухватиться. Рядом стоял Бобби Жао – руки в карманах джинсов, бедро отставлено вбок, точно выпяченная губа, шляпа снова на голове, лицо скрыто в тени. Они говорили о чем-то, но я ни словечка не разобрала: все остальные ухали и хохотали, как целая стая филинов. Из-за горизонта вышла луна, огромная, как донце пивного бочонка, и в ее свете лицо Койота сделалось тонким, ангельским, таким юным, победным, а, главное, скромным – посмотришь, и даже сомнений не возникает, будто выбор все время был за тобой. Взял он Бобби Жао за руку, и оба замерли в лунном луче, только пальцы их медленно, потихоньку сплелись. Ветер сорвал с головы Бобби эту самую соломенную шляпу, как будто и ему она пришлась не по нраву, но поднимать ее Бобби не стал. Он просто смотрел и смотрел на Койота, а его светлые волосы в свете луны отливали синевой. Тут Койот крепко, до боли, поцеловал его, и Бобби ответил на поцелуй, словно только этого и ждал с самого рождения. Койот запустил руки ему под рубашку (о, в этом он был настоящий мастер), обнял покрепче, и, как только губы их разъединились, оба заулыбались.
Ну, а я за ними подглядывала. Я всегда и за всеми подглядываю. Подглядывать кто же не любит? В такие минуты кажешься себе Господом Богом, который видит все, что и где происходит, а если захочет, так помешает… только тогда ведь подглядывать будет не за чем.
Вскоре из-за лугов с раскатами грома налетела гроза, обрызгав их поцелуи осенним дождем.
Внезапно всех до смерти заинтересовало, кого на этот год выберут Двором «Дьяволов». Даже меня. В торговом центре раскупили все эти блестящие бальные платья «от Августа», с длинным разрезом от щиколотки к бедру, а больше они отчего-то завезти не могли, точно мы стали островом, таинственным образом отрезанным от континента стразиков и вырезов в форме сердечка. Большинство наших собирались пойти на бал в материнских платьях, пошитых на выпускной, хотя, можете быть уверены, споров предварительно все эти придурошные оборочки с плеч, а край подола подняв как можно выше. Конечно, Дженни Килрой (драмкружок, Ассоциация Молодых Предпринимательниц), еще год назад пошившая все костюмы для постановки «Музыканта» [18] , взялась за пятьдесят долларов превратить старое мамино платье а-ля вишневый кекс в подвенечный наряд этакой постапокалиптической оторвы, но работала моя подруга исключительно медленно… Одним словом, любая, кого ни выберут королевой выпуска, имела шестьдесят шансов против сорока подняться на сцену в платье для бабушкиных похорон.
18
Легендарный бродвейский мюзикл, экранизированный в 1962 г.
Верный выигрыш обещали ставки на победу Сары Джейн. К тому времени Сара Джейн уже забеременела, и Джессика тоже, но, по-моему, они сами еще об этом не знали. Животы их оставались плоскими, как равнинные штаты, помада цвета сахарной ваты – безупречной, как Рембрандтово полотно. Никого не пучило, никого по утрам не тошнило. Окруженная кольцом подруг, Сара блистала, как розовый бриллиант в перстне нувориша. Средний балл 4.0, клуб верховой езды, главная из чирлидерш, подающая в софтбольной команде, первое сопрано джазового хора, и в младших, и в старших классах играла Джульетту и даже посещала шахматный клуб. На шахматы ей было плевать, но шахматный клуб неплохо украшал портфолио абитуриента, а шахматисткой она оказалась устрашающе сильной (первое место в весеннем фримонтском закрытом блиц-турнире, и это – после каких-то семи месяцев занятий). Сару даже никак невозможно было невзлюбить. Вся ее безупречная жизнь тянулась вперед и вдаль, точно дорога из желтого кирпича, но всякий знал: Сара не против взять с собой и тебя. Если, конечно, захочешь. Если согласен, как и она, остаться в нашем городке и предоставить ей рулить им, как она вознамерилась.
Джессика с Эшли неотлучно сопровождали ее в любое собрание и на любой парад. Девчонки вроде Сары всегда ненавязчиво, самым естественным образом, растят из девчонок вроде Джессики с Эшли адъютантов – «подружек невесты», скромные одуванчики, на фоне которых их розы будут выглядеть еще ярче. Все трое знали, что тут почем, все трое позаботились, чтоб ничего не изменилось, будто три ведьмы из «Макбета», переодетые в плащики с маргаритками, надушившиеся материнской «Шанелью» (а на ресницах – водостойкая тушь), предсказывающие одну только вечную любовь друг к дружке – и пусть весь мир отступит перед этой любовью в сторонку. Вот такой нам выпал очевидный расклад: королева Сара и ее верные визири. Но, разумеется, их трое, а мест при дворе четыре, и потому я рассчитывала, что одно из них достанется Дженни Килрой – благодаря ее самоотверженным стараниям соорудить всем нам что-нибудь выдающееся.
И вот настало утро пятницы. Вечером – бал, до решающего матча с Бобби Жао и его «Ковбоями» – ровно неделя. Ровно в семь утра Койот завыл, все мы проснулись, открыли шкафчики, смотрим – а внутри висят они, сотня великолепных платьев! Лучше всего, что мы могли бы выбрать, не один час обшаривая вешалки в торговом центре, где вечно нет то твоего размера, то нужного цвета, то модели достаточно скромной, на папин взгляд, то достаточно нескромной на твой собственный вкус, и вся эта роскошь – здесь, за дверцей шкафа, с бутоньерками на запястье у бедра! Так и вышло, что в том году всех нас пригласил на выпускной бал Койот [19] . А в моей комнате висело нечто сверкающее, озарившее стену ромбами солнечных зайчиков – нечто цвета самой спелой из тыкв, какую только на свете сыщешь, нечто с таким глубоким декольте и такое короткое, будто приглашает весь мир, не сходя с места, влюбиться в меня навеки. Стоило надеть его – в голове тут же заискрилось, запенилось, словно я уже час попиваю шампанское, словно шелк и вправду способен пьянить сквозь кожу. Тогда я надела на запястье и бутоньерку из цветков кукурузы – крохотных, еще не распустившихся зеленых початков.
19
Согласно традиции, бутоньерку на запястье для Бала выпускников девушке дарит тот, кто приглашает ее на бал.
Койот танцевал со всеми девчонками без разбору. Когда музыка убыстрялась, он запрокидывал голову и выл, и все мы хором ему подвывали. Когда ритм замедлялся, он вытаскивал из толпы какое-нибудь одинокое создание, серую мышку, даже не думавшую, будто у нее имеется хоть один шанс. Остальные просто тянули руки в стороны и танцевали со всяким, кто подвернется – к примеру, Джессика полночи провела с зубрилами из математического кружка, целовавшими ее в шейку и учившими мнемонике. Все вокруг колыхалось, кружилось вихрем. Музыка звучала разом со всех сторон, пол содрогался от нашего топота. В ту ночь мы были невероятно сильны, до краев переполнены пережитым за этот год, и к пуншу никто не притронулся – никому он не требовался: мы просто во всем подражали Койоту, а Койот веселился вовсю. Широко раскинув в стороны руки, я закружилась волчком, отступила от Дэвида Горовица (группа поддержки, спринт на 100 метров), и рука с бутоньеркой из кукурузных цветов на запястье, отыскав нового партнера, повлекла меня дальше, навстречу новой мелодии. Где-то вдали, в ином мире, за пределами спортивного зала, заныли гитарные струны. Открыв глаза, я увидела в собственных объятиях Сару Джейн: платье – безукоризненный белоснежный колокольчик из пены кружев и блесток, глаза резко, сурово подведены черным, на губах же, наоборот, играет сердечная, благожелательная улыбка цвета роз. От нее пахло мускусом и жимолостью. От нее пахло Койотом. Танцуя, она склонила голову мне на грудь, а я, обвив рукой ее талию, почувствовала, как легка наша шахматная королева, королева скаковых лошадей, джаза, средних академических баллов, пирамид, обратных сальто, дважды, трижды, стократ Джульетта… Ее рука рассеянно заскользила вверх-вниз вдоль моей спины, будто я – парень. Перед глазами все расплылось, развешанные повсюду гирлянды рождественских огней утонули в цветах «Дьяволов», в красном и золотом, а королева софтбольной команды встряхнула солнечно-светлыми волосами, подняла голову и поцеловала меня. Ее поцелуй отдавал вишневой жвачкой и виски. Целуя меня, Сара Джейн запустила пальцы мне в волосы, давая понять, что все это – не случайность, а я еще крепче прижала ее к себе, но тут песня кончилась, и она, изумленная, озадаченная, шагнула назад. Помада ее потускнела, в глазах отразилась боль, будто во взгляде оленихи, внезапно раненной в бок. Развернувшись, она отбежала к Джессике с Эшли, и все трое, прижимая к животам ладони, словно там, внутри, встрепенулось нечто пока незнакомое, безымянное, устремились к Койоту.
И вот на сцену вышел директор школы: настало время объявить, кто в этом году станет Двором «Дьяволов». Топот, буйство и вой выпускного класса потрясли старика не на шутку, однако он, как ни в чем не бывало, извлек из кармана каталожные карточки, подобно всем школьным директорам во все времена поправил галстук в полоску, постучал по микрофону и назвал первое имя. И это имя оказалось моим. Вокруг поднялся рев, множество рук потянулось ко мне, подталкивая вперед, а я никак не могла понять, что происходит. Он должен был назвать Сару Джейн, иначе и быть не могло… однако это я, я поднялась на сцену и, после того, как мистер Уитмор, футбольный тренер, возложил на мою голову корону, повернулась к толпе. Внизу, в первых рядах, красовался Койот – в смокинге, в развязанной «бабочке», недлинной черной рекой стекающей с шеи на грудь. Подмигнул он мне, сверкнул карим собачьим глазом, а директор тем временем назвал еще три имени – Джессики, Эшли и Сары Джейн. Встали они вокруг меня, точно три богини судьбы, мистер Уитмор увенчал их головы тонкими сверкающими диадемами, и все трое уставились на меня, будто я приняла передачу в зачетной зоне, вывела команду вперед, а на часах – три секунды до конца матча. Повернулась я к ним, смотрю, а их диадемы вдруг превратились в венки из пшеницы, веток цветущих яблонь и тяжелых, огромных, как солнца, апельсинов, а моя корона, отраженная в их глазах, тоже похожа на стразы не больше, чем на мороженое. Тогда я сняла ее, взяла в руки, будто живую – корону из кукурузы, только не желтой, обыкновенной, какую растят в Айове, но той, синей с черным, первозданной кукурузы, что появилась на свет в те времена, когда солнце еще не сочло уместным подняться в небо, а из верхушек початков торчат серебристые рыльца, и все это связано, сколото цветами календулы и вороньими перьями…
Миг, и в руках моих вновь заблестели розовые стразы, а на головах принцесс – голубой цирконий, и Двор «Дьяволов» занял положенные места, а если кому требуется спросить, кто же стал королем, тот, значит, просто пропустил весь рассказ мой мимо ушей.
После этого матч промелькнул, точно в кино. Бобби просто не мог мяча в руках удержать. Казалось, он всей душой разобижен: отчего вдруг изменник-мяч предпочел ему какого-то хулигана в кожаной куртке, у которого даже пикапа своего нет? А уж посмотришь, как он заново перебирает, перестраивает в голове давным-давно сложившийся список колледжей – прямо-таки сердце разрывается! Однако мы победили со счетом 24:7, и Койот увел Бобби Жао с поля: да ну, дескать, не расстраивайся, подумаешь – один проигрыш, а перед тем, как поехать праздновать победу, я видела их обоих под трибунами. Стояли они там, в тайном, темном мирке, прижавшись лбом ко лбу, обнимали друг друга так, точно каждому хочется пробраться к самому сердцу другого, их шлемы лежали у ног, точно короны древних, и выглядело все это просто прекрасно.