Мифологема как часть сказки

Термин "мифологема" стал активно использоваться в филологической теории сравнительно недавно, и понимание его далеко неоднозначно. Автор учебного пособия "Лингвокультурология" В.А. Маслова видит в мифологеме то, "что забыто человеком, но сохранено в сокровенных глубинах слова и сознания".

В энциклопедическом справочнике "Современное зарубежное литературоведение" мифологема определяется иначе: это "термин мифологической критики, обозначающий заимствование у мифа мотива, темы или её части и воспроизведение

Мифологем в культуре существует великое множество. В данной статье выделяются 3 мифологемы: "Золушка", "Гадкий утёнок", "Иванушка-дурачок".

Большинство русских народных волшебных сказок в своём сюжете имеет героя недалёкого, обделённого знаниями, но обладающего смекалкой, доброй и чуткой душой, положительными чертами характера и физической силой. Без каких бы то ни было действий с его стороны ему неожиданно улыбается удача (мотив Ильи Муромца, 30 лет просидевшего на печи, прежде чем стать богатырём), и вся его жизнь кардинально меняется. Он, ранее ни на что не годный, никому не известный, или просто ничем не примечательный, начинает совершать подвиги и даже умудряется получить приз, обычно выражающийся в руке прекрасной царевны и половине царства её отца. Прибавление к имени различных слов, наподобие "дурачок" или других обидных характеристик иллюстрирует народную мудрость, что иногда дурак может быть умнее мудреца. Например, в сказке "Иван Бесталанный и Елена Премудрая" о главном герое говорится: "…всякое дело у Ивана из рук уходит, не как у людей; всякое дело ему не в пользу и впрок, а всё поперёк…старается Иван сделать по-доброму, как лучше надо, да нет у него удачи и разума мало" [Русские народные сказки 1985: 254]. Но, благодаря своим положительным качествам характера и упорству, герой достигает желаемого: возвращает сбежавшую жену и влюбляет её в себя. Естественно, что в сказках проявляется, таким образом, мечта простого человека из народа выбиться "в люди", стать равным, невзирая на происхождение, боярину или, позже, дворянину.

В сказках народов всего мира есть разнообразные аналоги русскому герою. Да и в русских народных сказках имя "Иван" может заменяться любым другим, или просто может указываться социальное положение человека.

Миф о Золушке проник в русскую культуру в 17-18 вв., но ещё задолго до этого в русских народных сказках можно было найти сюжеты, рассказывающие о горькой доле сироты (или падчерицы). А ведь это и есть основа мифологемы "Золушка". Вспомним, хотя бы, такие русские народные сказки, как "Хаврошечка", "Кобылья голова", "Морозко", "Дочь и падчерица" и др.

Если говорить о третьем из выбранных мифов, то следует признать, что мифологема "Гадкого утёнка" в русских народных сказках или совсем не встречается, или встречается крайне редко. Прочтение 186 сказок из сборника "Русские народные сказки" не выявило ни одной, сюжет которой совпадал бы с указанной нами мифологемой. Зато этот "миф" довольно часто встречается в сказках стран Западной Европы и Востока.

Учёные, занимавшиеся вопросами о происхождении, развитии и бытовании сказок в социуме, строго отделяли их от мифов. Пропп категорично заявляет: "Отношение сказки к мифу представляет собой большую проблему, которая занимала нашу науку со времени её возникновения и занимает её по сегодняшний день" [Пропп 2000: 29]. Выдающийся фольклорист даёт подробное объяснение отличия сказки и мифа: "Сказка имеет развлекательное значение, миф – сакральное" [Там же]. Учёный замечает: "Мифы – не только составные части жизни, они – части каждого человека в отдельности. Отнять у него рассказ – это значит отнять у него жизнь. Мифу здесь присущи производственные и социальные функции, и это не частное явление, это – закон. Разглашение мифа лишило бы его священного характера, а одновременно и его магической или, как говорит Леви-Брюль, "мистической" силы. Лишившись мифов, племя было бы не в состоянии удержать своё существование… Сказка, уже лишённая религиозных функций, сама по себе не представляет собой нечто сниженное сравнительно с мифом, от которого она произошла. Наоборот, освобождённая от уз религиозных условностей, сказка вырывается на вольный воздух художественного творчества, движимого уже иными социальными факторами, и начинает жить полнокровной жизнью" [Пропп 2002: 312-313]. Далее советский фольклорист пишет: "Мифы рассказывались отнюдь не с развлекательными целями, хотя сюжеты и были очень интересны. Мифы связаны с культами. Культы должны были подействовать на божества, а божества – помогать людям. Разница между мифами и сказкой есть, следовательно, разница социальной функции… Миф есть рассказ религиозного порядка, сказка – эстетического. Миф есть более раннее образование, сказка – более позднее" [Там же: 34]. Учёный делает следующий вывод: "Миф и сказка отличаются не столько сами по себе, сколько тем, как к ним относятся" [Там же: 34-35]. Проппа поддерживает и отечественный филолог-индоевропеист, исследователь памятников античности И.М. Тронский, считающий, что "миф, потерявший социальную значимость, становится сказкой" [Тронский 1934: 534]. Э.В. Померанцева замечает: "Утеряв связь с мифом, сказка может, однако, ещё долго сохранять в представлении её исполнителей и слушателей магическое значение. Этим объясняются имеющиеся у ряда народов запреты на рассказывание сказок или, наоборот, обычаи рассказывать их в определённые моменты производственной и общественной жизни" [Померанцева 1963: 10-11].

Конец ознакомительного фрагмента.