Мифология «голодомора»
Шрифт:
В поисках ответа на эти вопросы мы попадаем на новый виток хаоса. Приключения среднего урожая и валового сбора достойны того, чтобы поместить их в учебники для управленцев, или писать о них производственные романы…
Мы привыкли считать, что валовый сбор определяется постфактум: хлеб собран, обмолочен и по результатам выведена окончательная циферка. Все прозрачно, все под контролем… Колхозы и совхозы могут, конечно, заниматься приписками — но в сторону увеличения фактически собранного урожая, а не наоборот. Наоборот — зачем? Куда девать лишнее зерно, кроме как отправлять в колхозную пекарню или колхозный же свинарник?
Но в то время все обстояло совсем не так. Крестьянам невыгодно было продавать хлеб государству, поскольку все еще существовал рынок (не колхозный, куда селяне привозят овощь огородную, а хлебный), и рыночные цены стояли выше государственных. А в довершение радостей бытия, в начале 1932 года еще и колхозы получили право торговать хлебом и рьяно включились в рыночные игры. Так что ценовых уровней получилось аж целых три: государственный, колхозный и полулегальный частный. А урожай оказался в роли каната, который каждый участник рынка тянул на себя, при этом самый сильный из игроков давал самую низкую цену. Поэтому валовый сбор до 1933 года — очень загадочная графа статотчетов, поскольку значительная часть хлеба утекала частному перекупщику вообще мимо какого бы то ни было учета.
В дебрях арифметики
Еще с 1918 года, с введения продразверстки, на почве сельскохозяйственной статистики столкнулись два встречных побуждения. Крестьяне старались преуменьшить реальный урожай, исходя из которого, рассчитывались обязательные хлебопоставки, а после окончания войны и налоги. Местные власти же, наоборот, стремились по возможности этот урожай преувеличить — во-первых, зная, что крестьяне его преуменьшают, а во-вторых, стремясь выйти в передовики хлебосдачи, со всеми вытекающими отсюда почестями.
По мере развития коллективизации стало ясно, что точно теми же болезнями болеют и колхозы. А как иначе — ведь интерес-то у них был тот же самый. Председатели очень быстро сообразили все выгоды вольного рынка, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и каждый год клялись, что если выполнят план, то в хозяйстве не окажется ни зернышка. Поскольку урожаи «гуляли» не то что от года к году, а от поля к полю — как их проверишь? Можно было только верить или не верить, что в хозяйственных делах не есть хорошо.
Для центральных властей это «верю — не верю» вылилось в нешуточную проблему. План хлебосдачи рассчитывался с учетом пресловутого «среднего урожая» — но как подсчитать сам урожай, чтобы не промахнуться ни в ту, ни в другую сторону? Казалось бы, чего проще — убрать, обмолотить и посмотреть, сколько получится. Однако, во-первых, объемы хлебосдачи по контракту требовалось рассчитать хотя бы к августу, к началу хлебозаготовок — а обмолот, он еще когда будет! Может быть, лишь к зиме руки дойдут. Комбайны, которые убирают зерно и тут же его молотят, селяне пока что видели только на газетных фотографиях, а у реальных колхозов хорошо, если в сарае стояла конная молотилка.
А во-вторых, к тому времени, как хлеб ляжет в амбары, значительную часть зерна крестьяне (независимо от того, состоят они в колхозе или же нет) попрячут либо растащат, и отправленная наверх цифра получится намного меньше реальной.
Под давлением этих прискорбных обстоятельств советская статистика шарахнулась в другую сторону и ввела метод оценки урожая на корню, еще до уборки. Методы такие — их называют биологическими — существуют, и довольно простые. На поле выбирается участок, его убирают, проводят пробный обмолот и подсчитывают результаты. Но…
Но, во-первых, надо иметь исполнителей, которым не лень ездить на поля и все это проделывать. Согласитесь, куда проще повстречать в районе председателя и задать простой вопрос: «Иван Степаныч, как у тебя нынче с урожайностью? Пудов сорок будет? Не будет? Ну чего ж ты так…» Записать в сводке 36 пудов, получить по мозгам от начальства за плохие показатели, переправить тройку на четверку… Вот вы еще скажите, что такого быть не могло!
Во-вторых, даже если статистики и ездили на поля, то в реальности российского, а потом советского аграрного сектора урожайность менялась не то что от региона к региону, но и от колхоза к колхозу, а то и в пределах одного хозяйства. И что же — на каждом поле пробные участки выстригать?
Так что арифметика была если и не совсем потолочной, то близко к этому: в одном и том же регионе можно было насчитать как урожай, так и недород. Что они там намеряли после инструкций, полученных в районе (не преуменьшать, а не то!), и встречи, оказанной им на селе (вы уж не обидьте, родимые…), — великая и страшная тайна. Увеличение выборки, конечно, делало исследование более корректным, но до точности все равно было если не как до Луны, то как до высокого облака.
В борьбе за хотя бы относительно точные цифры правительство пошло по пути дублирования систем сбора данных. Американский ученый Марк Таугер, автор одной из лучших книг о советском сельском хозяйстве, насчитал целых четыре организации, целью которых было собирать и проверять данные об урожаях.
Первая из них — это ЦУНХУ, оно же ЦСУ, работавшее проверенным способом, через своих респондентов на местах, которые посылали данные об урожайности. Кроме того, в феврале 1930 года декретом ЦИК Совнаркома было отдано распоряжение о выборе двух групп статистиков на местах. Сельсоветы должны были отобрать особо доверенных товарищей и поручить им сбор статистических данных. Исполкомам сельсоветов поручалось создать экспертные комиссии для оценки объемов валового и товарного производства в своих районах. Что из всего этого вышло?
В качестве примера Таугер приводит историю с урожаем 1930 года. Официально урожай зерновых в том году оценивался в 83,5 млн т. Однако архивы Госплана называют другое число — 77 млн 200 тыс т. Оказывается, первые данные брались без учета потерь при уборке и перевозке. В августе 1931 года газета «Социалистическое земледелие» писала, что потери при уборке зерновых в 1930 году составили 16,7 млн т, и мы получаем еще одно число — 66,8 млн т. Как видим, разброс данных в пределах 20–25 %, то есть вполне сравним с общим объемом хлебопоставок. И вот интересно: какую из трех цифр брали при расчете хлебопоставок в качестве валового сбора?