Мифриловый крест
Шрифт:
Дмитрий присвистнул.
– Это же настоящий мегаполис!
– Так и есть. Это почти что официальное название.
– В Европе есть города больше Москвы?
– Вроде бы нет. Лондон примерно такой же, может, чуть-чуть поменьше. Но есть еще Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Мехико, Токио, Шанхай…
– Значит, Москва - один из крупнейших городов мира… а если в нее входит Бутово… мы что, почти в самом центре?
– Да. Считается, что граница центра проходит по Садовому Кольцу.
– Это еще что такое?
– Калужская площадь, Добрынинская
– Понятно. А что это за шум вон за теми домами?
– Ленинский проспект. В вашем мире это называется Калужский тракт.
– А откуда шум?
– Машины.
– Какие машины?
– Автомобили.
– Они так сильно шумят?
– Их много.
Дмитрий посмотрел налево и открыл рот. Я проследил его взгляд и увидел грязно-бежевую "копейку" с помятым капотом, бодро приближающуюся к нам, подпрыгивая на неровностях заснеженной дороги. Лобовое стекло сильно обледенело изнутри и было совершенно не видно, кто сидит за рулем. Должно быть, камикадзе, раз едет с такой скоростью по такой дороге. Я посмотрел направо и увидел, что совсем рядом с нами переулок делает крутой поворот, а перед поворотом дорога покрыта гладким слоем льда. Кажется, сейчас начнется представление…
"Копейка" поравнялась с нами, невидимый водитель нажал на тормоз, машина загремела шипованой резиной и легко вписалась в поворот. Я даже ощутил некоторое разочарование. Извращенец, лучше бы машину поменял, чем ставить крутую резину на такую помойку.
– Это и есть автомобиль?
– спросил Дмитрий.
– Он самый.
– Он ехал очень быстро, гораздо быстрее лошади.
– Предельная скорость для этой модели - сто сорок верст в час. Можно и быстрее, но трансмиссия долго не выдержит. То есть…
– Я понял, если ехать быстрее, автомобиль скоро сломается. Это как лошадь загнать.
– Примерно.
– А сколько стоит такой автомобиль?
– Такой - долларов пятьсот. Кстати, у нас принято называть автомобиль машиной. Автомобиль - слишком официально.
– Понял. Доллар - это сколько рублей?
– Примерно тридцать два.
– Это получается… две с половиной тысячи батонов хлеба. Какой средний месячный доход в Москве?
– Около десяти тысяч.
– Рублей или долларов?
– Рублей.
– Значит, обычный смерд может купить такую машину… за полтора месяца.
– Если ничего не будет есть.
– Естественно. Слушай, а у вас богатый мир!
– У нас хватает людей, еле-еле сводящих концы с концами.
– Это понятно, богатые и бедные есть везде. Но в целом… ладно, хватит стоять на месте, пойдем куда-нибудь.
– Куда?
– Да хотя бы на этот… какой там проспект?
– Ленинский.
– Вот туда. А что это за Ленин, кстати?
– Правитель России в 1917-1924 годах.
– Да, кстати, совсем забыл, какой сейчас здесь год?
– Две тысячи второй.
– Припоминаю, Агафон говорил, что этот мир смещен не только в пространстве, но и во времени. Вроде Агафон говорил, что у вас тоже был Николай Второй?
– Был.
– И что с ним случилось в 1917 году?
– Отрекся от престола.
– Почему?
– Потерял поддержку всех слоев общества. Первое народное волнение стало для него последним.
– А что за волнение?
– Точно не помню, ерунда какая-то. Какие-то деятели вышли на улицы, устроили шествие, вначале призывали к чему-то безобидному, а потом стали кричать "Долой самодержавие!". Полиция отказалась их разгонять… ну и так далее.
– Значит, Николай Второй отрекся в пользу этого Ленина?
– Нет, он отрекся в пользу кого-то другого. Потом начался жуткий бардак, и в конце года власть взяли большевики во главе с Лениным.
– Вроде как Бонапарт во Франции?
– Вроде того.
– Эти большевики правят до сих пор?
– Нет, в 1991 был переворот, теперь правят демократы.
– Демократы? В огромной стране? И что, у них получается?
– Ни хрена у них не получается. До голода дело не дошло, но к этому было близко. А потом президентом стал Путин и демократии стало меньше, а денег в казне больше, и жизнь начала налаживаться.
Дмитрий хихикнул.
– Чему нас учит история?
– риторически вопросил он.
– Как только демократия пытается утвердиться на пространстве, превосходящем один-два города, она превращается в диктатуру, а затем в монархию. Яркий пример тому - Афинский союз. Как только его могущество возрастало выше обычного уровня, сразу же у власти оказывался диктатор, менялась политика, появлялись имперские устремления… по-моему, любому начинающему демократу надо для начала изучить историю греко-персидских войн, а потом задуматься, стоит ли вообще начинать демократическую деятельность.
– Но греко-персидские войны, скорее, проявление воли божьей, - подала голос Татьяна.
– Бог благоволил грекам и они победили, несмотря на то, что все было против них.
– Помню-помню, - я решил блеснуть эрудицией, - Фермопилы…
– Фермопилы - событие местного значения, ничего не решившее в масштабах войны, - отрезала Татьяна.
– А вот гибель флота Мардония - совсем другое дело.
– Совершенно не знаю древнюю историю, - признался я.
– А зря, история иногда бывает поучительна. Нам еще долго идти через эти трущобы?
– Минут пять. Только это не трущобы, а склады.
– Наплевать. Слушай. В 492 году до нашей эры персидское войско под командованием Мардония перешло через Дарданеллы и вторглось в пределы Северной Греции. Все северные полисы сдались без боя и персы дошли до Фермопильского ущелья, не встретив никакого сопротивления. Объединенное ополчение Афинского союза перегородило ущелье спешно возведенной стеной, их позиции казались неприступными. Учти, что оборону занимали не три сотни спартанцев, как двенадцатью годами позже, а пять тысяч афинян. Если бы персы пошли на штурм, они умылись бы кровью.