Мифы и легенды народов мира. Том 12. Передняя Азия
Шрифт:
— Как каждый человек умрет, так умру и я, и похоронят меня по старинному обряду.
И прибавил к этому юный охотник, что вообще обладать луком — не дело женщины, ведь лук — оружие смелых мужчин [337] . И разгневалась на Акхита Анату.
Поднялась Анату к Илу, пришла к истокам рек в середине двух океанов. Пожаловалась Анату на Акхита и его отца Данниилу, что не уважают они великую богиню, не хотят почитать ее, не исполняют ее просьб. Пожалел было Илу Данниилу и его сына. Но Анату стала грозить Илу и его дочерям: пусть дочери Илу не надеются, что они живут в высоком дворце Илу, все равно она схватит их своей десницей. Пусть и Илу не надеется на свое высокое положение, она вырвет его волосы и окрасит кровью его бороду. И пусть тогда Акхит попробует заступиться за Илу, помочь ему против Анату. Испугался Илу этих угроз и позволил Анату делать с Акхитом все, что она пожелает [338] . Обрадовалась Анату и поспешила снова на землю.
337
Охота издревле была мужским делом, хотя в мифах встречаются и богини–охотницы, как утаритская Анату или греческая Артемида, и женщины–охотницы, как греческие же амазонки. Акхит с юношеской самонадеянностью не только отказывает Анату в ее просьбе, но и прямо оскорбляет ее, что не могло не вызвать гнева богини.
338
Весь эпизод с визитом Анату к Илу весьма примечателен. Хотя Анату столь сильно разгневалась на Акхита, что решила его уничтожить, сделать это без разрешения Илу она все же не могла. Потому ли, что вообще человеческая жизнь находится в руках верховного бога, или же потому, что речь идет об отпрыске царского дома, — неясно. Как и в сказаниях о Балу, в данном случае Анату тоже прибегает к угрозам. Такое описание поведения богини стало уже почти стандартным. И в том и в другом случаях угаритские сказания описывают один и тот же характер — яростный, вспыльчивый, агрессивный. Если вспомнить сказания о Балу, то можно увидеть, что для дипломатических маневров с целью добиться разрешения постройки дворца Балу к Илу подсылается Асирату. Видимо, ни на какие переговоры Анату не способна, она может добиваться своих целей только прямо, прибегая в случае необходимости к угрозам. Недаром испуганный Илу говорит, что на нее нет управы.
Вернувшись на землю, Анату сделала еще одну попытку договориться с Акхитом и предложила ему свою любовь. Но и любовь богини отверг Акхит. Тогда еще больше разгневалась Анату и направилась в город Абулуму, который был городом бога луны Йариху [339] . Там
339
Абулуму считался резиденцией Йариху. Точное местонахождение этого города неизвестно. Его название сопоставляют с названиями ряда городов Палестины и Заиорданья, упомянутых в Библии, и полагают, что это слово может означать город как таковой.
340
Сущность Йатпану пока неясна. Его считают божественным слугой (но непонятно, чьим именно — Йариху или Анату) или воином. Скорее, это один из демонов утаритской религии, помогающий уничтожать врагов. Несколько непонятно, почему Анату, столь могущественная богиня, нуждается в его помощи, чтобы убить Акхита, которого уже предал в ее руки Илу. Может быть, ввиду покровительства, которое Балу оказывает Данниилу, а следовательно, и его сыну, Анату, хотя она сестра и возлюбленная Балу, все же опасается брать на себя полную ответственность за убийство Акхита, а потому делает так, чтобы убийцей–исполнителем стала не она лично, а Йатпану.
341
Хищные и кровожадные орлы и коршуны, естественно, являются священными птицами кровожадной и мстительной Анату.
В это время Акхит, прервав охоту, сел за трапезу. Внезапно налетела на него стая орлов и коршунов. Взвились они над Акхитом, и не видел Акхит, что среди этой стаи летала и сама Анату. Налетела стая на Акхита, и Иатпану в виде птицы дважды ударил Акхита по темени и трижды — по уху. Пролилась кровь Акхита, и вышла из него душа, и дух его, как пчела, вылетел из носа [342] . Умирая, Акхит сломал свой чудесный лук, чтобы не достался он Анату [343] . И перед самой смертью он проклял своих врагов. Было это летом, так что Акхит заклял летние плоды и зерна в колосьях, чтобы и природа оплакала его преждевременную смерть. Увидев мертвого Акхита и поняв, что лук, созданный Котару–ва–Хасису, все равно ей не достался, Анату раскаялась в своем деянии. Вернувшись в свой дворец, богиня оплакала погибшего. Но, вспомнив, что тот сломал лук, снова разгневалась и стала ругать мертвеца. Погубила Анату сына Данниилу, но цели своей все равно не достигла.
342
Угаритяне, как и другие западносемитские народы, различали душу и дух. Носителем души была кровь, и с ее пролитием душа покидала тело, в результате чего человек умирал. Дух обитал в носу, и он тоже улетал из человеческого тела в момент смерти.
343
Даже умирая, Акхит фактически не подчиняется Анату: богиня его погубила, но то, ради чего она свершила это зло, все равно ей не достанется. В поэме чувствуется определенный вызов богам.
В это время сам Данниилу сидел на площади под деревом и занимался делами правления. Пришла к нему его дочь Пугату. Была она искусна в делах небесных, знала, как движутся звезды и что происходит в мире. И увидела Пугату, что дерево, под которым сидит Данниилу, засохло, что над домом ее отца Данниилу летает стая орлов и коршунов [344] . Поняла тогда Путату, что погиб ее брат Акхит, и сказала отцу, что произошло с его сыном несчастье. В горе разорвал Данниилу свою одежду, разодрал свой плащ. Проклял Данниилу облако, чтобы семь и восемь лет не лился бы из него дождь и чтобы не было росы и не было прилива в двух океанах, чтобы не звучал голос Балу, дабы вся природа скорбела вместе с ним из-за несчастья Акхита. Еще не знал Данниилу точно, что за несчастье приключилось с его сыном, но самые горькие предчувствия охватили его. После этого поднялся Данниилу и велел Пугату оседлать ему тучного осла. Плача, дочь выполнила приказ отца. Сел Данниилу на осла и отправился в огород. Там он увидел стебелек на грядке, обхватил его и поцеловал: ведь мог бы Акхит, когда этот стебелек вырос, срезать его и положить в амбар. После этого направился Данниилу на хлебное поле. Там он сжал колосок, обхватил его и заплакал: ведь мог бы Акхит, когда вырос колосок, сжать его и положить в амбар. В это время пришли к нему отроки [345] и рассказали, что Акхит погиб, что налетели на него орлы и коршуны, ударили его дважды в темя и трижды по уху, и вышла душа из юного охотника и что виновна в этом Анату, которая сама летала между орлами и коршунами и сама выпустила душу из Акхита. И понял Данниилу, что оправдались самые худшие его предчувствия. Подкосились его ноги, задрожала спина, затрепетали бедра, лицо его покрылось потом. Вознегодовал Данниилу на богиню и на всю природу, которая не уберегла юного Акхита.
344
Смерть Акхита оплакивает вся природа, как и заклял ее умирающий царевич. Полет стаи хищных птиц предвещал несчастье. Конечно, толковать знамения мог не каждый, но недаром подчеркивается, что Пугату знает движение звезд.
345
Отроки — личные слуги царя.
Решил Данниилу найти тело погибшего сына, чтобы похоронить его [346] . Но, так как тело Акхита растерзали орлы и коршуны, надо было найти тех птиц, в животах которых находились куски мяса и кости павшего охотника. Их собирался Данниилу собрать, оплакать и похоронить в земле. И Данниилу обратился с мольбой к своему покровителю Балу, чтобы Балу сломал крылья орлам и чтобы те пали перед ногами Данниилу [347] . Балу услышал эту мольбу. И вот пала перед Данниилу стая орлов. Данниилу рассек им животы, но не нашел там ни мяса, ни костей Акхита. Он вновь взмолился к Балу, и тот оживил невинных орлов, и они улетели. В это время Данниилу увидел отца орлов Хархабби и попросил у Балу погубить его. Но и в животе Хархабби не нашел Данниилу ни мяса, ни костей сына. По просьбе Данниилу Балу оживил Хархабби, и тот улетел. Потом увидел Данниилу мать орлов Цамалу и вновь взмолился к Балу. Сломал Балу крылья и перья Цамалу, и пала она перед ногами Данниилу. Данниилу рассек ей живот и увидел в нем мясо и кости Акхита [348] . И не стал Данниилу просить Балу оживить Цамалу, ибо она не только погубила Акхита, но и, поглотив его мясо и кости, лишила его погребения, совершив, таким образом, великое нечестие.
346
Погребению мертвеца придавалось особо важное значение. Мертвец не может успокоиться, пока он не будет погребен в глубокой могиле. Непотревоженность праха считалась важнейшим условием загробного существования. Поэтому первой задачей Данниилу было найти тело погибшего сына и по всем правилам его похоронить.
347
Птицы, летающие над землей, могли находиться в ведении не верховного бога Илу, а непосредственного владыки земного мира — Балу. Поэтому-то Данниилу и обращается с мольбой именно к нему.
348
В мифах птицы часто имеют собственные имена. В данном случае такие имена имеют отец и мать орлов. Эти имена пока ни в каких других дошедших до нас угаритских текстах не встретились.
Взял Данниилу мясо и кости Акхита, заплакал над ними, возвысил свой печальный голос. Потом собрал он останки сына, сложил их в урну и захоронил эту урну в тайном месте, чтобы никто не узнал, где покоится прах Акхита, и не мог потревожить его гробницу. И особенно заклял Данниилу орлов, птиц Анату, погубивших Акхита, чтобы не летали они над гробницей его сына и не тревожили его вечного сна. И за то, что не помогли Акхиту и не спасли его, проклял Данниилу источник вод и горькую траву [349] . Данниилу понимал, что не могла одна Анату погубить его сына, что помог ей искусный Иатпану, живущий в Абулуму, городе бога Йариху. Значит, весь этот город виновен в гибели Акхита. И пошел Данниилу к городу Абулуму и проклял его [350] . После этого вернулся Данниилу домой, пришел в свой дворец и собрал всех плакальщиц и рыдальщиц, дабы оплакали они вместе с ним погибшего юного Акхита. И до седьмого года продолжалось оплакивание Акхита. И плакали вместе сам Данниилу и близкие его, и плакальщицы и рыдальщицы, которых он созвал в свой дворец. А на седьмом году отослал он из своего дворца всех плакальщиц и рыдальщиц [351] .
349
Данниилу обвиняет практически всю природу в гибели сына. В мифологическом плане здесь ясно выражена тесная связь между человеком и окружающим миром.
350
Для архаического сознания характерно представление о виновности целого сообщества за преступление его части. Город мыслился единым целым, и каждый гражданин его был ответствен за его дела, и весь город был ответствен за дела каждого гражданина. Пережитки таких представлений существуют и по сей день.
351
В этом эпизоде описывается траурная церемония. Согласно иудейской религиозной традиции, траур должен продолжаться семь дней. Этот срок был, по–видимому, характерен и для других западносемитских народов, что связано с уже отмеченным священным характером числа «семь». Естественно, в фольклорном произведении, тем более когда речь идет о герое, семь дней превращаются в семь лет.
После этого Данниилу принес жертвы богам, небесам, звездам. Его плясуны и музыканты совершили ритуальную пляску. Закончился на этом траур Данниилу [352] .
Когда закончился траур по Акхиту, задумала его сестра Пугату отомстить за своего брата. Пришла она к Данниилу и попросила благословить ее, дабы дать ей силу для свершения мести. И Данниилу чрезвычайно обрадовался этой просьбе и сказал дочери:
— Убей убийцу своего брата, уничтожь уничтожившего твоего родственника! [353]
352
Траур завершался жертвами богам и ритуальной пляской. Ритуальные танцы были широко распространены у народов сиро–палестинского региона. Библия описывает подобные пляски царя Давида перед Ковчегом Завета, и это являлось особой формой служения Богу. Правда, в угаритской поэме пляшет не сам царь, а специальные плясуны. Но смысл пляски остается тем же самым.
353
Принцип талиона, т. е. «кровь за кровь, смерть за смерть», был широко распространен в древности. На нем основывается обычай кровной мести, идущий из родового общества. Это — вариант принципа ответственности целого сообщества за преступление его части. У Данниилу, по–видимому, не было больше сына, и обязанность мести приняла на себя дочь.
И тогда пошла Пугату к морю, сбросила в него свои одежды, омылась морской водой, украсила себя пурпуром, намазалась миррой [354] . После этого привязала она к своей нижней рубахе палицу, к поясу меч, а сверху надела обычную женскую одежду. И, как только взошло солнце, направилась Пугату от людей полевых к шатрам Йатпану [355] . Дошла она до них уже при закате.
Узнав о приходе Пугату, Йатпану понял, зачем она пришла, и не решился вступить с ней в открытый бой. Он сделал вид, что дружески принимает пришедшую, и дал ей вина. Пугату выпила вино, и тогда решил Йатпану ее отравить. Он велел подсыпать в вино яд, который приготовляют демоны и который сам делает человека безумным и немым. Пугату выпила вино с ядом. Но не знал Йатпану, что Балу покровительствует Данниилу и Пугату. И сделал бог так, что не подействовал яд на дочь Данниилу. Поняла Пугату коварство Йатпану и еще больше вознегодовала. Вытащила она свою палицу, обнажила свой меч и свершила месть за погибшего брата. Так погиб искусник Йатпану за то, что погубил он Акхита. Торжествуя, вернулась Пугату во дворец к отцу и рассказала ему о свершении мести. Возрадовался Данниилу, но в глубине души своей продолжал скорбеть об Акхите. И решил он отправиться в загробный мир к божественным предкам рапаитам [356] .
354
Вероятно, это ритуальное омовение и следующий за ним, тоже ритуальный, туалет с целью очищения и последующего свершения чрезвычайно важного дела, в данном случае — мести за убитого брата.
355
Возможно, здесь противопоставляются земледельческое общество, каковым явно было Харнаму (вспомним огород и хлебное поле Данниилу), и общество скотоводческое, кочевое, члены которого живут в шатрах. Противопоставление этих двух типов общества характерно для регионов, находящихся на стыке двух природных зон. Такие общества были и взаимозависимы, и в то же время враждебны друг другу. Возникавшее из этого психологическое напряжение, в частности, ощущается в тех местах Библии, которые относятся к сравнительно древнему ее слою. Не случайно в глазах скотоводов, в том числе древнейших евреев, первопредок земледельцев–ханаанеев, Каин, стал и первозлодеем.
356
Текст поэмы о Данниилу и Акхите в дошедшем до нас неполном виде обрывается на рассказе о том, как Пугату выпила во второй раз отравленное вино, а конец эпизода восстанавливается логически и по похожим библейским параллелям. Рассказ же о Данниилу и рапаитах является сюжетом другого произведения, содержание которого, однако, тесно связано с предыдущей поэмой. В сохранившихся табличках нет указания на запись поэмы о рапаитах жрецом Илимилку, но исследование показало, что записи и той и другой поэмы относятся к одной серии и датируются одним временем.
Идя к рапаитам, Данниилу обратился с мольбой к Илу, чтобы тот помог ему в разговоре с рапаитами. И Йлу обещал ему помочь и с этой целью призвать их к себе в собрание богов. И вот, придя к рапаитам, Данниилу обратился к ним с призывом принести жертву Илу и прийти к нему в собрание богов. Выслушали рапаиты слова Данниилу и услышали призыв Илу идти в его дом и принять участие в божественном пире. И собрал Илу в своем дворце богов. Пришли к нему Балу, играющий на разных музыкальных инструментах, и мощная и величавая Астарта, и царственная могучая Анату, летающая по небу как птица [357] , искусный Котару–ва–Хасису и другие боги. И запрягли в ослов свои колесницы рапаиты, и направились к дворцу Илу. Двигались они долго и лишь на третий день прибыли к двору Илу. Ели они еду Илу и пили вино Илу, и продолжалось это шесть дней. На седьмой день обратился к Илу Балу с призывом помочь, наконец, Данниилу. И тогда приказал Илу рапаитам воскресить Акхита. И по воле Илу воскресили рапаиты Акхита, вылили они святое масло на его голову и преломили хлеб перед ним [358] . Воскресший Акхит был помазан царским наследником. И было сказано Данниилу, что будут у него и сын, и внук и будут они царствовать над харнамийцами [359] .
357
То, что Анату принимает активное участие в пиршестве Илу, устроенном им явно по призыву Данниилу, свидетельствует о примирении последнего с ней. Возможно, уничтожив Иатпану, царь удовлетворил чувство мести. С другой стороны, и Анату как будто раскаялась в своем злодеянии. Сам пир мог быть формой примирения, хотя Данниилу на нем, кажется, не появляется. На пиру среди прочих богов присутствует Балу. Он выступает под двумя именами — Балу и Хадду. Имя Хадду в утаритской литературе встречается редко. Является ли упоминание этого имени в данном случае литературным приемом или отражает какие-то различные религиозные концепции, неясно. Первое маловероятно — все-таки перед нами священный текст, в котором литературные приемы подчинены религиозным целям. В библейском Пятикнижии мы тоже встречаем именование Бога и как Йахве, и как Элохим. На этом основании библеисты уже давно установили существование, по крайней мере, двух составных частей этого священного текста и говорят о двух «авторах» — Йахвисте и Элохисте (сейчас, правда, выяснено, что текст Пятикнижия имеет более сложную структуру). Может быть, и в утаритской религиозной литературе наблюдалось нечто подобное.
358
Обычно считается, что жесты рапаитов означали помазание царя на царство. Действительно, есть множество библейских параллелей, описывающих помазание нового царя. Но до того как новый царь вступит на престол, должен умереть (или каким-либо иным образом лишиться власти) старый. Однако в поэме Данниилу — все еще действующий государь; к тому же Илу предрекает ему, что он доживет, по крайней мере, до рождения внука. Поэтому, думается, обряд, совершенный рапаитами, связан, скорее, с возвращением Акхита в мир живых. Упоминание о предмете, который преломили рапаиты, содержалось как раз в пропуске текста, поэтому хлеб — лишь гипотеза.
359
Уже говорилось, что, может быть, в религиозной истории Угарита Харнаму играла большую роль, чем Дитану. Поэма заканчивается молитвой к главе рапаитов — Царю вечному с пожеланием, чтобы мощь его, и музыка его, и сияние его пребывали в Угарите «во дни Шапашу и Йариху и прекрасные годы Илу», т. е. пока существует этот мир. Не говорит ли это о том, что и царская династия Угарита происходила из Харнаму?
МИФЫ, ЛЕГЕНДЫ И ПРЕДАНИЯ ФИНИКИИ [360]
Сотворение Вселенной [361]
Финикийцы по–разному рассказывали о сотворении вселенной. Некоторые считали [362] , что в начале всего был мрачный воздух, подобный ветру, и не менее мрачный хаос. И так было всегда, и не имели они конца. Но затем воздух (и он же — дух) полюбил самого себя, и появилось желание, а потом Мот. Это была и смерть, и возрождение от нее. Этот Мот был то ли илом, то ли водянистой гнилью. Из него произошли семена всякого создания, всякого творения, одним словом — всего существующего [363] . Потом появились существа, еще не имевшие никаких чувств. А от них уже произошли другие существа, обладающие разумом, и получили они имя Стражей неба. По своей форме походили они на яйцо [364] . Одновременно возникли также солнце, луна, звезды и великие светила [365] . А потом воспламенились и Мот, и все небесные тела. От такого воспламенения все прониклось светом. А от этого света загорелись моря и земли. В результате все накалилось, пришел в движение воздух, отчего произошли ветры, в небесах собрались тучи, которые пролились на землю мощными потоками. Земля, нагревшись, стала извергаться, и мощные землетрясения потрясли вселенную. И все завертелось в могучем вихре, в котором самые разные вещи и существа сталкивались друг с другом. Из их столкновений произошли гром и молнии. Грохот был такой, что Стражи неба, которые до этого спали, теперь проснулись и задвигались. А вместе с ними задвигалось все остальное [366] . И из соединения всего этого и произошли мужчины и женщины. Они дали имя ветрам, освятили плоды земли и стали поклоняться им.
360
Как уже отмечалось, оригиналы записей финикийских мифов до нас не дошли. Финикийские монеты и немногие надписи дают лишь намеки на мифологию, которая, судя по всему, должна была быть довольно богатой. Изложение этой мифологии Санхунйатоном, дошедшее до нас только в грекоязычной передаче Филона Библского, сохранилось лишь в части, касающейся мифической предыстории Финикии (см. примеч. 76). К счастью для нас, к финикийским мифам и легендам порой обращались греческие и римские писатели. В дальнейшем изложении использованы некоторые их рассказы, о которых можно с уверенностью или большей долей вероятности говорить, что они в конечном счете восходят к финикийским источникам.
361
Рассказы о происхождении вселенной присутствуют в мифологии любого народа. Правда, некоторые народы обращали как будто мало внимания на этот момент истории мира. Так, повествования о возникновении вселенной играли сравнительно небольшую роль в мифологии древних греков, хотя и были им известны. Мы практически ничего не знаем, как представляли сотворение вселенной римляне, но это объясняется значительным растворением собственно римской мифологии в греческой. Нам не известны соответствующие мифы Угарита. Несомненной причиной этого является случайность археологических находок. Мы уже знаем, что бога Илу утаритяне называли Творцом творения. Следовательно, существовали и мифы о самом творении. До сих пор основная масса мифологических текстов Угарита была связана с храмом Балу. Но Балу никогда не считался создателем мира. Можно надеяться, что в случае открытия храма Илу (если таковым не являлся «храм с ритонами», о котором будет сказано дальше) там удастся обнаружить и записи мифов о творении. Пока что можно с большими основаниями предполагать, что они не только существовали, но и имели нечто общее с известными финикийскими и библейскими рассказами.
362
Этот вариант изложен преимущественно по Санхунйатону–Филону.
363
В самом начале Библии рассказывается о сотворении мира. Там мы тоже находим неупорядоченный хаос и Дух Божий, который носился над этим хаосом и океаном. В биб–лейской Книге Премудрости Соломона также говорится о создании Богом мира из безобразного вещества. Важно также указание на то, что Мот был то ли илом, то ли водянистой гнилью. В обоих случаях ясна связь с влагой. И в Библии разделение верхних и нижних вод являлось одним из этапов творения. Вспомним, что и в угаритской мифологии важную роль играла борьба Балу с богом моря Йамму. Наличие таких схожестей, конечно, не означает заимствований представлений одного народа другим. Речь идет о представлениях, существовавших в аморейско–ханаанейской общности. В то же время ясна и принципиальная разница между библейским описанием сотворения мира и тем, какое нам сохранил Филон. У Филона первые божества рождаются от первоначального духа, и процесс создания мира проходит несколько этапов: дух, желание, Мот, семена всего сущего. В Библии Дух Божий непосредственно творит мир Своим словом. Возможно, это объясняется жреческой редакцией библейского текста, произведенной после или в ходе утверждения единобожия (монотеизма). Специалисты считают, что сухой, даже несколько протокольный стиль описания сотворения мира в первой главе библейской Книги Бытия свидетельствует о такой обработке первоначально более красочных описаний. В других книгах Библии, в том числе у более ранних пророков, например у Иеремии, встречаются детали, напоминающие эти более яркие народные представления. С другой стороны, нельзя быть уверенным, что Филон точно воспроизвел изложение Санхунйатона. На это воспроизведение могли оказать влияние религиозные и философские представления греческого мира. Так, в поэме Гесиода «Происхождение богов» тоже говорится о первоначальном хаосе, в котором зародились Земля и некоторые другие божественные персоны, в том числе Любовь (Эрос), а затем уже от них родились и другие божества. Идеи о первоначальном самозарождении существовали в особом греческом религиозном течении, орфизме, который в последние века до нашей эры и в первые века нашей эры приобретал все большую популярность. Поэтому не исключено, что Филон мог волей или неволей привнести в изложение финикийских мифов элементы, которые ранее не были им свойственны. Впрочем, у нас нет твердых оснований говорить, кто у кого заимствовал; вполне возможно, что подобные представления греки, и среди них сторонники орфизма, наоборот, могли заимствовать на Востоке, в том числе у финикийцев. Изложение других вариантов рассказов о возникновении вселенной делает такое предположение достаточно вероятным. Интересно появление в рассказе о сотворении мира бога Мота. И в угаритской и в финикийской мифологиях бог смерти Мот (Муту) пред–ставлен ужасным. В угаритской поэме о Данниилу и Акхите его даже называют кровавым. Но, с другой стороны, кровь— вместилище жизни. Возможно, на более раннем этапе развития религиозно–мифологических представлений Мот являлся не только и, может быть, не столько богом смерти как таковой, но всякого коренного изменения существования, т. е. перехода не только от бытия к небытию, но и от небытия к бытию. В таком случае роль Мота в творении мира становится вполне понятной.
364
Представление о яйце как первоначале мира было свойственно многим народам и религиям. Орфики, о которых только что говорилось, тоже представляли первоначальный мир в виде яйца.
365
То есть планеты.
366
Во времена Филона очень популярным было философское учение стоиков. Стоики, в частности, утверждали, что именно из мирового пожара рождается новый мир. Еще задолго до них греческий философ Гераклит говорил, что мир является мерами загорающимся и мерами затухающим огнем. Такие представления могли оказать влияние на Филона. Но надо иметь в виду, что основатель учения стоиков Зенон сам был финикийцем, он приехал в Афины и там учил своей философии. Что касается Гераклита, то он, как и другие первые греческие философы, жил в Малой Азии, где были довольно сильны восточные влияния. Поэтому вероятнее, что представление о вселенском пожаре, давшем начало мировому движению, пришло к грекам с Востока, и не исключено, что именно от финикийцев, которые уже давно активно торговали с греками и могли передать им какие-то свои представления о начале мира.