Мифы Ктулху
Шрифт:
Старик цыган взял себя в руки — и добавил уже более спокойно:
— Во-первых, дурак он уже потому, что ничего толком не знает. Ни черта! — И Чикно постучал мне по запястью согнутым пальцем.
— Я так и подозревал, — кивнул я.
— Ах, вот как, подозревали? Ну значит, и не ошиблись.
Не приходилось сомневаться, что презрение его — не наигранное. Но следующие его слова потрясли меня куда сильнее, нежели все предыдущее. Чикно нагнулся ко мне и с неожиданной прямотой сообщил:
— Эти твари — они не из волшебной сказочки, знаете ли. Они не в игрушки играют.
И тут я понял то, чего до сих пор не осознавал. Чикно и впрямь знал «их», знал — и воспринимал с равнодушным прагматизмом, как ученый — атомную бомбу. Думаю, вплоть до сего момента я в «них» толком не верил; я надеялся, что все это какая-то странная иллюзия или что, подобно привидениям, они не могут вторгаться в дела людей
— Так что же, ради всего святого, они делают?
Чикно допил свой бокал и небрежно обронил:
— А вас, приятель, это не касается. Вы тут все равно ничего поделать не можете. И никто не может. — Цыган грохнул бокалом о стол. — Понимаете, это же их мир, как ни крути. А мы — всего лишь ошибка. И они хотят отобрать мир назад. — Он поймал взгляд бармена и указал на пустой бокал.
Я послушно отправился к стойке и принес еще рома. Теперь мне не терпелось уйти и как можно скорее переговорить с Эрхартом. Но как тут уйдешь — чего доброго, старикан обидится!
Из затруднения меня вывел сам Чикно. После третьего двойного рома он внезапно утратил всякую вразумительность. И забормотал что-то на непонятном языке — должно быть, на цыганском. Несколько раз он упомянул какую-то Лиз Садерн (причем произносил это имя как «Соудерн»); позже я вспомнил, что так звали одну из ланкаширских ведьм, казненных в 1612 году. Я так и не узнал, о чем именно старик рассказывал и действительно ли ссылался на пресловутую ведьму. Глаза его остекленели, хотя сам он, несомненно, пребывал в уверенности, что со мною общается. Под конец мною овладело жутковатое ощущение, что беседует со мной не старик Чикно, а кто-то другой, в него вселившийся. Полчаса спустя цыган уронил голову на стол и задремал. Я подошел к бармену.
— Мне страшно жаль, что так вышло. — И я указал на спящего.
— Ничего страшного, — заверил бармен. По-видимому, он уже понял, что я с цыганом не в дружбе. — Я позвоню его внуку. Он заберет старика домой.
Из ближайшей телефонной будки я позвонил Эрхарту. Экономка сообщила, что хозяин спит. Я уже собирался зайти разбудить его, но передумал и повернул обратно в гостиницу, жалея, что потолковать мне не с кем.
Я попытался разобраться в мыслях и найти хоть какой-то смысл в речах Чикно. Если он не отрицал существования ллойгор, тогда с какой стати Эрхарт заблуждается? Но я слишком много выпил и смертельно устал. Лег я в полночь, но спал плохо, меня мучили кошмары. В два часа утра я пробудился с жутким ощущением того, что ллойгор — это страшная явь, хотя в сознании моем они смешались с чудовищными образами из снов — маркизом де Садом и Джеком-потрошителем. Чувство опасности было настолько сильным, что я включил свет. Стало заметно лучше. Я решил, что стоит записать мой разговор с Чикно и дать Эрхарту прочесть его — вдруг полковник сможет восполнить недостающие части головоломки. И я подробно изложил нашу с цыганом беседу на бумаге.
Пальцы у меня онемели от холода. Я снова задремал; проснулся от того, что комната словно бы слегка вибрировала: очень похоже на легкое землетрясение, что я некогда пережил в Мексике. Я опять уснул и проспал до утра.
Прежде чем приступить к завтраку, я спросил за стойкой, нет ли почты на мое имя. Да, была; пришел ответ от Лоэрдейла из Брауновского университета. Я жадно прочел письмо, закусывая копченой селедкой.
Письмо содержало в себе по большей части литературоведческие сведения: подробные рассуждения о Лавкрафте и его психологии. Но отдельные страницы меня немало заинтересовали. Лоэрдейл писал: «Сам я склонен верить, на основании писем, что одним из самых сильных переживаний в юности Лавкрафта стала поездка в Кохассет, захудалый рыбацкий поселок между Квоночонтаугом и Уикапаугом в южном Род-Айленде. Подобно лавкрафтовскому Инсмуту, эта деревушка вскорости исчезла со всех карт. Я там побывал и скажу, что Кохассет во многом соответствовал описанию Инсмута (помещенного Лавкрафтом в Массачусетс): "больше заброшенных домов, чем людей", атмосфера распада, спертый рыбный запах. Более того, в 1915 году, как раз когда Лавкрафт оказался там, в Кохассете проживал некий капитан Марш, немало поплававший в южных морях. Возможно, он-то и рассказал юному Лавкрафту истории о зловещих полинезийских храмах и обитателях морских глубин. Ключевая легенда — ее упоминают также Юнг и Спенс — повествует о богах (или демонах) со звезд, которые некогда правили нашей Землей, утратили свое могущество через занятия черной магией, но однажды вернутся и снова подчинят себе Землю. В той версии, что цитирует Юнг, эти боги якобы создали
По моему мнению, все остальные составляющие "мифа" Лавкрафт заимствовал у Мейчена, а может, и у Эдгара По, который порою намекает на что-то похожее. Вот взять хоть "Рукопись, найденную в бутылке". Никаких свидетельств того, что с "домом с заколоченными ставнями" на Бенефит-стрит либо с любым другим особняком в Провиденсе связаны какие-то зловещие слухи, я не нашел. Мне будет крайне интересно ознакомиться с вашими заметками на тему первоисточников у Мейчена. Я думаю, Мейчен вполне мог где-то услышать байку о некоем "таинственном" фолианте вроде того, что вы описываете, но ничто не подтверждает, что Лавкрафт напрямую имел дело с подобной книгой. Я уверен, что любая связь между его "Некрономиконом" и рукописью Войнича, как вы и предполагаете, это чистой воды совпадение».
Когда я дошел до фразы про богов, «которые однажды вернутся и снова подчинят себе Землю», а также и до ссылок на полинезийские легенды, у меня волосы встали дыбом. Ибо, как писал Черчвард: «Остров Пасхи, Таити, Самоа… Гавайи и Маркизские острова — это лишь жалкие осколки той огромной земли и ныне стоят как часовые над безмолвной могилой». Полинезия — это все, что осталось от континента Му.
Письмо не сообщило мне практически ничего нового: обо всем этом я уже знал либо догадывался. Однако ж в результате беседы с Чикно возникла проблема практического свойства: насколько серьезна угроза, нависшая над Эрхартом? Может, полковник и прав, утверждая, что ллойгор сами по себе не слишком-то могущественны, но Чикно и его семейка — дело другое. Даже если посмотреть на вещи скептически: дескать, вся эта история — чистой воды суеверия и фантазии. — Чикно представлял собою опасность вполне реальную. Бог весть почему, но Эрхарта цыгане ненавидели.
Гостиничный регистратор тронул меня за рукав.
— Вас к телефону, сэр.
Это был Эрхарт.
— Слава богу, что вы позвонили! — воскликнул я. — Мне необходимо поговорить с вами.
— Так значит, вы уже слышали?
— Что слышал?
— Ну, про взрыв. Чикно погиб.
— Что?! Вы уверены?
— Практически да. Хотя от него мало чего нашли.
— Я сейчас буду.
Так я впервые услышал о великом лландалффенском взрыве. На столе у меня лежит книга с названием «Логике неподвластно» за авторством покойного Фрэнка Эдвардса — не слишком-то достоверная подборка тайн и чудес. Есть в ней и глава «Великий лландалффенский взрыв», в ней утверждается, будто речь идет не иначе как о ядерном взрыве, вызванном, вероятно, сбоем в двигателях «неопознанного летающего объекта». Эдвардс цитирует ракетного ученого Вилли Лея, [127] согласно которому сибирский кратер 1908 года образовался в результате взрыва антиматерии, и проводит параллели между лландалффенской катастрофой и падением метеорита близ реки Подкаменная Тунгуска. А я вам скажу, это полная чушь. Я своими глазами видел место происшествия, и разрушений там для ядерного взрыва, даже для небольшого, недостаточно.
127
Вилли Лей (1906–1969) — немецкий исследователь, писатель, популяризатор науки, один из ранних сторонников идеи пилотируемых космических полетов.
Однако ж я забегаю вперед. Эрхарт встретил меня на полпути к своему дому — и мы вместе покатили в Лландалффен. Произошло там вот что: примерно в четыре часа утра имел место грандиозный взрыв. Наверное, это взрывная волна и разбудила меня ни свет ни заря. Местность там, по счастью, пустынная, вот разве что наемного рабочего в его доме в трех милях оттуда взрывом сбросило с кровати. Самое странное — шума почти не было; фермер решил, что это подземный толчок, и заснул снова. Двое поселян, возвращаясь домой с вечеринки, утверждали, будто услышали глухой звук — что-то вроде отдаленного грома или гула взрывных работ, — и подумали, уж не потерпел ли крушение самолет с грузом бомб. В семь утра наемный рабочий оседлал велосипед и поехал посмотреть, в чем дело, но ничего не обнаружил. Однако ж он рассказал о происшествии своему нанимателю, и где-то после девяти оба отправились на разведку в машине фермера. На сей раз фермер свернул на окольную дорогу и поехал в сторону цыганского табора, что раскинулся милях в двух оттуда. Первой их находкой стала вовсе не часть человеческого тела, как утверждает мистер Эдвардс, но ослиная передняя нога. Нога валялась посреди дороги, а далее деревья и каменные изгороди буквально сровняло с землей. На сотни ярдов вокруг эпицентра взрыва — поля площадью в два акра, на котором цыгане стояли табором, — были разбросаны обломки кибиток и прочий мусор.