Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!

Чу Бен

Расовая чистота?

Прежде всего надо заметить, что Сунь Ятсен был не прав. Население Китая никак не подходит под определение «единой беспримесной расы» с «общей кровью». Оно, напротив, чрезвычайно многообразно. Само государство официально признает существование по крайней мере 56 малых народностей, проживающих главным образом в приграничных районах Китая. Сюда относятся монголы из покрытых травой степей на севере, маньчжуры на северо-востоке вблизи корейской границы, тибетцы на западе в Гималаях и множество народностей, таких как мяо и чжуаны, на тропическом юге, на границах с Бирмой и Вьетнамом. Этнические различия между этими группами чрезвычайно глубоки, достаточно сравнить между собой уйгуров-мусульман из Синьцзяна и исповедующий анимизм народ ли с острова Хайнань. Некоторые из этих народностей

очень многочисленны. К примеру, в Китае живет вдвое больше монголов, чем в самой Монголии. О Китае не раз говорилось, что это не определенная нация, а скорее многонациональная империя, маскирующаяся под нацию.

Некоторые возражают, что общая численность национальных меньшинств составляет всего лишь 105 миллионов из 1300-миллионного населения Китая и что 93 процента граждан страны относит себя к единой этнической группе — ханьцам. Тем не менее это утверждение также ошибочно, поскольку оно не принимает во внимание культурные и, более того, генетические различия между самими ханьцами. Из предыдущей главы видно, что между отдельными группами ханьцев в Китае не меньше языковых различий, чем между народами, населяющими континентальную Европу. Заявление, что ханьцы представляют собой монолитную в биологическом смысле группу, опять же не выдерживает критики. Ученые, обследовавшие разные группы населения на территории Китая, пришли к выводу, что ханьцы, живущие на севере страны, отличаются по своим генетическим особенностям от тех, кто проживает на юге; это заставляет предположить, что истоки их происхождения лежат в разных географических областях.

В некоторых местах расселения ханьцев встречаются интереснейшие вариации. Так, например, ханьцы, обитающие в Лицяне на границе пустыни Гоби, в засушливом северо-западном районе Китая, известны своими необычными зелеными глазами и светлыми волосами. Согласно легенде, в 53 г. до н. э., после поражения, нанесенного парфянами армии Красса в битве при Каррах, один из отрядов римских солдат бежал в Китай. В 1950-х оксфордский профессор китайской истории Гомер Хазенпфлаг Дабс выступил с теорией, что этот затерянный римский легион оказался в конце концов в Лицяне. Дабс предположил, что некоторые необычные боевые построения, описанные в древнекитайских текстах, могли соответствовать римским методам ведения наступления. Достойно сожаления, что при раскопках не было обнаружено ни римских монет, ни латинских надписей в поддержку теории профессора. Тем не менее светловолосые китайцы из Лицяня служат подтверждением того, что генетическая история ханьцев более туманна, чем кажется многим.

Несмотря на то что ханьские китайцы могут быть сходны по определенным физическим признакам, идея о том, что они представляют собой единую «расу», не менее фантастична, чем заявление, что они все — потомки древнего Дракона. Подобно «англосаксам» или «латиноамериканцам», ханьцы являются целостным биологическим сообществом лишь в нашем воображении.

Рыхлый слой песка

Известно, что для людей часто то, во что они верят, важнее правды; убежденность китайцев в том, что они являются совершенно обособленной частью человечества, уходит корнями в далекое прошлое. Профессор истории Гонконгского университета Фрэнк Дикоттер приводит множество примеров широко распространенного враждебного отношения к чужакам, особенно к кочевникам с севера, со стороны интеллектуальной элиты задолго до непрошеного появления европейцев на территории Китайской империи в середине XIX века. В старых текстах о представителях северных племен постоянно говорится как о дикарях или как о домашней скотине. Китайские филологи, придумывая иероглифы для обозначения этих людей, даже использовали некоторые элементы иероглифов, называющих животных. Идея «окитаивания», то есть включения чужаков в китайское культурное пространство, приравнивалась к понятию очеловечивания. Поэтому, когда должностные лица осажденной цинской империи заявили, что европейские оккупанты принадлежат к той же низшей категории живых существ, что лошади и собаки, они попросту продолжили давно существовавшую традицию нетерпимости по отношению к иностранцам.

После крушения империи и перехода Китая к республиканскому правлению положение дел оставалось столь же неприглядным. Газеты и популярные литературные произведения первых десятилетий XX века были полны расистских ремарок и изображений, а в школьных учебниках

то и дело встречались пассажи наподобие следующего: «Человечество подразделяется на пять рас. Представители желтой и белой рас довольно сильные и умственно развитые. Поскольку люди других рас слабые и тупые, белая раса их уничтожает. Только желтая раса способна соревноваться с белой расой. Это то, что называется эволюцией. Только желтая и белая расы могут называться высшими среди современных рас. Китай населен людьми желтой расы».

Несмотря на историю ксенофобии, имеющую истоки в далеком прошлом, китайцы сравнительно недавно стали воспринимать себя как «расу» в биологическом смысле. Ученые конца XIX века, такие как Томас Гексли и Герберт Спенсер, использовали вульгаризованную трактовку дарвиновской теории естественного отбора для обоснования собственной теории о различиях между человеческими расами и о естественном соперничестве между нациями. Труды Спенсера и Гексли попали в Китай в переводах китайского ученого, обучавшегося в Военно-морской академии в Гринвиче. Переводы, сделанные Янь Фу, привели к популяризации идеи о китайской расе и ее предполагаемой борьбе за выживание, борьбе, которая представлялась китайским интеллектуалам тем более осязаемой в свете разнообразных военных поражений, на протяжении столетия наносимых Китаю европейцами.

Несомненным упрощением было бы утверждение, что невинные китайские души были заражены европейским расизмом, тем не менее расистские идеи — это еще один пример усвоения китайцами западных интеллектуальных инноваций. Как ни трудно себе это сегодня вообразить, было время, когда теории расового и национального единства представлялись последним достижением прогрессивной научной мысли. Викторианское общество не видело в Спенсере и Гексли расистов, а, напротив, относилось к ним с почтением как к серьезным ученым и мыслителям. Вышесказанное можно отнести и к Китаю того времени.

Именно вследствие ассоциации расы с прогрессом это понятие занимает столь видное место в «Трех народных принципах», прославленном манифесте Сунь Ятсена, посвященном созданию устойчивого республиканского строя. Сунь считал воспитание расового самосознания у китайцев одним из основных механизмов модернизации государства. Разъезжая по миру с целью сбора средств для восстания, он постоянно думал о будущем Китая. Несмотря на декларированную идею пробуждения в китайцах чувства солидарности, основанного на первоначальных инстинктах общей крови и желтой почвы равнин Северного Китая, на деле Сунь пытался создать современное китайское государство по образцу бисмарковской Германии или мадзиниевской Италии. Сунь хотел скрепить китайскую нацию, определяемую им как «слой рыхлого песка».

Повторяющаяся агрессия со стороны Японии в годы, предшествовавшие и следовавшие за образованием Китайской республики, делала усилия по сплочению нации еще более актуальными. Токио пытался оправдать свое вторжение в Маньчжурию в 1930-х фальшивой риторикой о стремлении просто помочь меньшинствам Тибета, Монголии и в особенности Маньчжурии сбросить с себя многовековое иго китайского владычества и достичь самоопределения. Угроза со стороны Японии еще более повысила в глазах националистических лидеров важность пропагандирования среди китайцев идеи о том, что они являются единой и монолитной расой. Казалось, что не только процветание страны, но даже просто ее выживание зависело от этого чувства расового единства. Как замечает историк Ван ГунУ, сплочение китайцев представлялось «единственным средством спасения страны от развала».

В определенном смысле националисты весьма преуспели. В наши дни китайцы порой называют себя «сыновьями и дочерями Желтого императора». Обычно эти слова произносятся с такой степенью убежденности, что нам представляется, что это народное верование, уходящее корнями в долгую историю Китая. На самом деле культ Желтого императора был создан в основном в начале XX века. Он являлся одним из центральных элементов пропагандистских усилий республиканского правительства Суня и его преемников. В период между революцией 1911 года и падением республики в 1949 году насчитывается шестнадцать официальных обращений, в которых Желтый император называется основателем китайского государства. Официальным лицам предписывалось собираться на месте предполагаемой гробницы божества в провинции Шэньси, чтобы выразить ему свое почтение. Мифическому персонажу даже присвоили день рождения, 4 апреля, и этот день был объявлен национальным праздником.