Мифы русского народа
Шрифт:
Села женщина прясть накануне пятницы и пряла до полуночи. Вдруг подходит какая-то девушка под окно и спрашивает у этой женщины:
— Прядешь?
— Пряду, — та отвечает.
— Ну, на тебе сорок веретен и напряди их до рассвета, чтобы полны были, пока я вернусь из другого села. Как напрядешь, выкинь в окно.
Догадалась та женщина, кто это под окно подходил. Был у нее моток ниток. Схватила она его и стала наматывать на веретена. Намотает и в окно выкинет. Намотала все сорок веретен, встала из-за прялки, стала Богу молиться. На рассвете Пятница под окно приходит, видит — женщина Богу молится.
—
Женщина стала просить у Пятницы прощенья:
— Прости ж ты меня, святая Пятница, не буду я больше работать в этот день и детям накажу.
Связь языческой Мокоши с водой, влагой также была перенесена на Параскеву Пятницу и нашла отражение в некоторых поздних обрядах, например, в обычае бросать в колодец пряжу в качестве жертвы Пятнице.
И, конечно, напоминанием о древних жертвах богине является обычай кормления Пятницы, существовавший на Украине еще в конце XIX века. В ночь с четверга на пятницу хозяйки застилали стол чистой скатертью, клали на него хлеб-соль, ставили немного каши в горшке, покрытом миской, клали ложку и ждали, что Пятница придет ночью ужинать. Накануне дня св. Параскевы (28 октября по ст. ст.) эта пища заменялась более праздничной — разведенным медом.
Хорс Дажьбог, Симаргл, Стрибог и Сварог
Среди кумиров, поставленных Владимиром «близ двора теремного», был идол бога, который в летописи назван двойным именем Хорс Дажьбог. Что это за бог и почему его так называли? Одно из имен — Дажьбог — явно славянское. Смысл его достаточно ясен: Дажьбог — это бог, который дает благо, наделяет богатством. Это божество солнца, ибо именно солнце дает жизнь всему на земле, от него зависит урожай, а следовательно, благополучие. Ипатьевская летопись за 1144 год подтверждает догадку — упоминает о боге «именем Солнце, его же нарицают Дажьбог. Солнце же царь … еже есть Даждьбог». Имя Дажьбога сохранилось и в нескольких поздних песнях. В одной из них, записанной на Украине, соловушку спрашивают, почему он так рано прилетел из теплых стран. Соловушка отвечает, что не сам он прилетел, а его выпустил из своей правой руки сам Дажьбог и послал замыкать зиму и отмыкать лето. В другой украинской песне жених, отправляющийся на восходе солнца на свадьбу, встречает Дажьбога у трех дорог и просит его покровительства.
Есть основания предполагать, что жители Древней Руси считали Дажьбога своим божественным покровителем и родоначальником. В «Слове о полку Игореве» русские дважды названы внуками Дажьбога, в частности, когда речь идет о поражении войска князя Игоря («встала обида в силах Дажьбожа внука»). И возможно, именно к Дажьбогу обращается Ярославна в «Слове о полку Игореве», называя его «светлое и тресветлое солнце».
Откуда же у славянского Дажьбога появилось второе имя — Хорс? Древнерусские книжники не понимали его значения, о чем свидетельствуют многочисленные искажения в письменных источниках: Хорса называют то Гурсом, то Гурком, то Гусом (при том, что имена «своих» богов — Перуна, Волоса, Мокоши, Дажьбога даже в поздних памятниках письменности, как правило, не искажаются). А в новгородских и вообще в северорусских землях никаких свидетельств о Хорсе нет. Чуждость Хорса специально подчеркивалась в древнерусских текстах, например, в «Беседе трех святителей» он назван «жидовином».
Однако известно, что божество с именем Хорс почиталось в Иране, и имя это означало «сияющее солнце». А в Киеве, помимо славянского населения, жило еще несколько влиятельных этнических групп, в том числе и иранцы — вооруженные воины из Хорезма, где почитание Солнца было главным государственным культом [20] . Выходит, что появление Хорса в пантеоне князя Владимира (при наличии у славян собственного бога солнца Дажьбога) было продиктовано чисто политическими причинами.
20
Земли Хорезма располагались вокруг Аральского моря. В переводе с иранского Хорезм означает «солнечная земля». Подробнее об иранской этнической прослойке в Киеве и появлении Хорса в пантеоне кн. Владимира см.: Топоров В.Н.Об иранском элементе в русской духовной культуре // Славянский и балканский фольклор. М., 1989. С. 23–60.
Впрочем, у историков есть основания считать, что жители южных земель Древней Руси, примыкавших к приазовским степям, достаточно оживленно торговали, а иногда и воевали с иранцами и могли воспринять некоторые религиозные воззрения последних, в том числе и представления о Хорсе, которые затем принесли в Киев. Недаром в «Слове о полку Игореве» говорится, что князь-оборотень Всеслав, который по ночам оборачивался волком и успевал в этом облике добежать до Тьмутаракани (города, который находился как раз в Приазовье), великому Хорсу «путь прерыскаше», то есть пересекал.
Идол, поднятый в середине XIX века со дна реки Збруч, позволяет нам представить себе, как выглядели изображения богов, которым поклонялись наши предки
Идол Перуна на миниатюре Радзивилловской летописи
Так могли выглядеть маски Велесова дня
Святая Параскева или, по-другому, Параскева Пятница переняла многие черты языческой Мокоши
Вологодская икона XVI века
Резная отделка старинной прялки изображает женское божество, которое принято называть «мокушкой»
«Мокошь» и всадники Вышивка на полотенце
Загадочный Симаргл из пантеона князя Владимира — это, скорее всего, иранский Симург, которого изображали в виде грифа
Ритуал добывание священного живого огня. Реконструкция
Некоторые ученые предполагают, что вышитые кругами полотенца и передники — не что иное как народные календари
Вышитый календарь с обозначением православных и языческих праздников
Но если Хорс, при всей странности его имени для славянского языка и уха, все-таки олицетворял собой всем понятный и важный культ Солнца и имел славянского «двойника» Дажьбога, то еще одно божество — Симаргл, введенное Владимиром в пантеон, вовсе не имело никаких корней в славянской культуре. О том, кто такой Симаргл, нет ни слова в русских источниках, и его имя также подвергается искажениям (в разных рукописях оно пишется то Симарьгл, то Семарьгл, то Сеймарекл) и даже разделяется на две части, в результате чего Симаргл превращается в Сима и Регла («и веруют в Перуна, и в Хорса и в Сима и в Регла и в Мокошь»). Но, кажется, это божество — тоже иранского происхождения. Одним из наиболее популярных иранских мифологических персонажей была сказочная птица Симург, которую изображали или в виде грифа, или в образе полусобаки-полуптицы и которая в XVI–XVIII веках была даже государственной эмблемой Ирана. И вероятно, загадочного Симаргла также следует считать «знаком внимания» князя Владимира по отношению к иранским воинам, что еще раз доказывает: киевский пантеон имеет мало общего с реальными религиозными верованиями наших предков [21] .
21
Птичий облик иранского Симурга, попавшего в древнерусский пантеон под именем Симаргла, позволил некоторым ученым предположить связь этого божества с древнерусским мифологическим существом Дивом, который также имел птичий облик. Див упомянут в «Слове о полку Игореве» как существо, сидящее на верхушке дерева и своими криками предвещающее беду русскому войску («Див кличеть връху древа»), а в другом случае бросающееся с дерева на землю («Уже връжеся Див на землю»). Народные представления о Диве были записаны в XIX веке на Русском Севере: «Див — птица-укальница, серая, как баран, шерсть на ней, как войлок, глаза — как у кошки, ноги мохнатые, как у зверя; птица она вещая — села на шелом — ожидай беду. Сидит она на сухом дереве и кличет, свищет она по-змеиному, кричит она по-звериному; с носа искры падают; из ушей дым валит» (Цит. по: Барсов Е.В.Слово о полку Игореве как художественный памятник киевской дружинной Руси. Т. 1. М., 1887. С. 370.). Как видно из этой записи, Див — птица-предсказательница, крик которой предвещает поражение в битве или иную беду. Имя Дива родственно древнерусскому дивий:«дикий», «свирепый, злой». Предполагают, что после принятия христианства и исчезновения культа Симаргла/Симурга (если он все же успел сформироваться в Древней Руси), его функции постепенно перешли к мифологическому существу Диву. Подробнее об этом см.: Ворт Д.Див-Simurg // Восточнославянское и общее языкознание. М., 1978. С. 127–132.