Мифы славянского язычества
Шрифт:
Хотя описывают летописцы ярость поклонников Перуна при низвержении его в волны Волхова или Днепра, со всем тем положительно можно сказать, что Перун не успел еще сродниться с славянами. Такое мнение подтверждается тем, что нигде, ни в песнях, ни в сказках, ни в пословицах, ни в языке нашего народа, не сохранилась ни малейшая память о нем, и без летописи Нестора и договоров, заключенных нашими варяжскими князьями, мы не знали бы о его существовании. Напротив у южных славян, словаков, хорватов и сербов имя Перуна до сих пор живет в устах народа, хотя и ниспало до степени бранного слова (Паром имеет значение черта).
На юге имя литовского Перкунуста переходит в Паром, Пером, Бером и даже Прам и Брам, почему Юнгманн и Гануш полагают его тождественным с индийским Брамою. В новой Греции, где, как
Jovi Sancto
Brontonti
Aur. Poplius
Он читает ее так: Jovi Sancto, Beroni tonanti и пр., т. е. Юпитеру Берону [Перуну] громовержцу.
Явления грома и молнии почти всегда неразрывно связаны с явлениями бури, ветра и дождя; посему религиозные олицетворения этих явлений нередко между собою смешаны, взаимно меняясь значением друг друга, что и дало повод Касторскому отнести всех богов атмосферы к одному их общему началу Перуну. Таким образом, Касторский принимает богов Погоду, Стрибога, Похвиста и пр. за односторонние изображения Перуна, тождественные, однако же, с общим их родовым понятием бога грома. Но, рассматривая здесь Перуна в первоначальном его значении громовника, т. е. как олицетворение явления грома, мы не имеем причины допустить такое преобладание грома над другими атмосферными явлениями. Такое замечание Касторского может быть справедливо только относительно позднейшего значении Перуна в эпохе чистого идолопоклонства, когда божество и явление, им олицетворяемое, потеряли свое конкретное единство и явление подчинилось личному произволу кумира.
Ветер по физическим своим свойствам может быть освежительным и благодатным или холодным, бурным и разрушительным; поэтому можно положить, что наши предки, так глубоко вникнувшие во все тайные законы природы, должны были иметь двух различных богов ветра — зефира и бури. Таковы были, вероятно, Похвист (Посвист) и Стрибог; но как бог бури, развившийся до степени кумира, мог, подобно богам бесплодия и болезни, перейти впоследствии в благодатного отвратителя бури, то нам никоим образом определить невозможно, кто из этих двух божеств олицетворял зловредный элемент ветра. Этим объясняется странное противоречие наших мифологов в объяснении значения наших славянских эолов. Карамзин зовет Похвиста богом ясных дней и сильных ветров; Венелин, напротив, переводит его malus aer. Ткани сравнивает его с Негодой, другие же с Погодой (Подаго). Наконец, по словам Дамиановича, Посвист есть западный ветер, предвещатель радостей грядущего лета и счастливый супруг Хоры, богини первой части года, т. е. лета; он переносит людей, посылаемых богами, на назначенные им места.
Подобное противоречие поражает нас и при имени Стрибога у поляков и чехов Стршибека, Стрши— и Стри-гона. О Стрибоге знаем мы из Нестора, что кумир его находился в Киеве, но яснее определяет нам его значение безымянный писатель «Слова о полку Игореве»: «се ветры Стрибожи внуци веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы». Слово стри сохранило до сих пор на моравском языке значение воздуха, что и показывает нам происхождение имени Стрибога гораздо яснее, чем предположение Гануша, что имя нашего Эола есть сокращение слова быстрый, которое он старается отыскать в германском Пустерике или Пистрихе.
Кроме этих главных божеств, встречаются еще некоторые племенные названия богов ветра, о которых, впрочем, кроме весьма сомнительных догадок, ничего верного нам не осталось. Так, некоторые ученые называют польскую Немизу богинею ветров, польского Васпулича богом вихря и бури и вместе прислужником Перкуна, сербскую Фертуну — богинею ветров, наконец, принадлежит сюда отчасти и чешское поверье о рарашках, подымающих пыль столбом во время бури и вихря.
В тесной связи с громом и ветром находится дождик. Подобно ветру, он имел, вероятно, двойственное значение доброго и злого; к нему примыкают понятия росы и сырости и связывают его, таким образом, с понятием водяных божеств, которые имеют большую аналогию с богами дождя и сырости. Так, мы имели уже прежде случай упомянуть о Макоше или Макошле, обоготворяемому у нас в Киеве и которого Стредовский и за ним многие другие называют богом дождя, производя имя его от корня мокрота; этот же корень встречается и в именах водяных духов змоков и в хорватском названии богини Мочины или Мочирны, приведенный Венелиным как синоним Грумины — богини дурной, мокрой погоды.
Наконец, самое состояние погоды имело в славянском мифе свои особенные названия, которые, конечно, неразрывно связаны не только с предыдущими божествами грома, ветра и дождя, но и с богами солнца; быть может, что они даже только одни прозвания этих различных богов. Так, тихое и ясное время обоготворялось почти у всех славян под именем Погоды или Подаги, сырая же холодная погода называлась Негода, т. е. непогода. Наконец, еще принадлежит сюда Догода, которого одни считают за погоду, другие за непогоду.
Мороз и холод имели также свои олицетворения; так, мы уже говорили о боге Лед. Замечательнее в этом отношении в скандинавской мифологии сказание о Кари, сыне Форниотра (т. е. Перуна), боге воздуха и холода. Он имел двух сыновей: Lokul (glades) и Snaer (nix) и одну дочь Mioll; по Вольмеру же он имел сына Фроста (Хроста) и внука Snio (снег). Во всем этом предании ясно выступают славянские корни: лед, снег, молния и пр. Теперь у нас существует Каре или Кари в значении злых духов кароссов или мароссов, которых самое имя намекает на тождество с словом мороз. Эти духи бегают по полям и дуют в кулаки; от пяток их отдается треск, от дунья в кулаки свист ветра, вот отчего и говорят, что мороз трещит. Этим объясняется выражение: «мурашки по коже дерут», ибо здесь мурашки явно не что иное, как уменьшительное имя мароссов, т. е. мороза, которое, в свою очередь, по корню своему относится к богине смерти, зимы, сна и холода Моры, Мары или Морены.
Здесь нельзя нам не обратить еще раз внимания на перенесение значения языческих богов на христианские имена святых апостолов и угодников нашей церкви. В особенности это перенесение видно в песнях и преданиях сербского народа, где, кроме громовника Илии, встречаем еще святую Марию как хранительницу молнии, святого Пантелея, покровителя дождя, святого Фому как владетеля облаков, святых апостолов Петра и Павла как покровителей земных плодов: пшеницы и винограда, святого Николая как владетеля над водами и, наконец, святого Савву как покровителя льда и снега.
Так сказал им он и подняшеся. И делили они дары Господа, Что Господь подарил им в веденье: Святы Петр и апостол Павел Виноград и пшеницу взяшеся. Святый Илия громы небесные, А Мария стрелы и молнии. Святый Фома — владыко над облакы, Пантелей — покровитель дождика, Святый Спас — покровитель хлебушко, Николай — владыка над водами, Святый Савва — над льдами и снегами, Иоанн — над собором ангельским.