Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия
Шрифт:
Правда, в мае 1997 года мы с Наташей неожиданно удостоились чести быть приглашенными на обед к министру. Обед состоялся в мидовском особняке, и участвовали в нем ведущие журналисты, ряд ученых. Нас включили в состав приглашенных, видимо, благодаря позитивной статье о внешней политике России, которую мы накануне опубликовали в «Общей газете».
В ходе обеда Примаков объяснил, почему Россия согласилась подписать документ о сотрудничестве с НАТО. Одновременно пожаловался на нападки прессы на его деятельность. С того дня «рейтинг» Примакова в наших глазах возрос. Я стал признавать его умение говорить вроде бы не очень складно, но зато весомо, с достоинством, хитро
Во второй половине 1990-х годов Дипакадемия выпускала постоянно возраставшее число научных изданий – монографий, учебников, учебных пособий, сборников статей, материалов форумов. Мы печатали не только своих авторов, но и посторонних, прежде всего мидовцев. Некоторым из них нужны были публикации для защиты диссертаций, и мы шли навстречу.
Весной 1997 года Примаков на коктейле в Дипакадемии вспомнил, что, когда он руководил российской разведкой, подчиненные издавали воспоминания о работе своей службы. Предложил Дипакадемии взять шефство над написанием мемуаров отставными дипломатами.
Мы, естественно, согласились. Попытались работать с ветеранами в тандеме, но им это было не нужно. Поэтому писали они сами, а Дипакадемия публиковала. Выпустили несколько томов, получили похвалу от министра. Но в конце концов нам это надоело. Ведь вся наша издательская деятельность финансировалась из заработанных коллективом ДА внебюджетных средств. Мы сказали ветеранам, что больше печатать их мемуары не сможем, они обиделись.
В ректорате развернулись споры в отношении издательской деятельности в целом. Проректор по финансово-хозяйственным вопросам сомневался, что наши книги кому-то нужны. То есть пускаем деньги на ветер. Я, как и положено проректору по науке, доказывал, что мы обязаны выпускать книги, без этого нам не возобновят лицензию на образовательную деятельность. Вуз, не выдающий на-гора печатную научную продукцию, скатывается вниз до уровня техникума.
Другое дело, что результаты нашей издательской деятельности не становились достоянием широкой научной общественности. Книги выходили мизерными тиражами (по 100–200 экз.), половина которых передавалась в библиотеку ДА, некоторое число экземпляров мы рассылали мидовскому начальству и в ряд библиотек, остальные экземпляры или пылились на складе, или выставлялись на продажу в книжном киоске Дипакадемии. Ни наш издатель «Научная книга», ни сама ДА не имели структур, которые занимались бы настоящим маркетингом научной продукции. Хозяйственники не горели желанием тратить силы и время на это трудоемкое и невыгодное дело. Дипакадемия по закону не могла реализовывать свои книги на коммерческой основе.
Кашлев злился, требовал, чтобы наша печатная продукция продавалась в крупных книжных магазинах. Я отсылал его к проректору по финансово-хозяйственным вопросам, тот давал обещания наладить систему сбыта. Но, увы, ничего не менялось.
А вот наши диссертационные советы работали на полных оборотах. В них получали научные степени и молодые аспиранты, и солидные деятели из мира политики и экономики. Защитились министр иностранных дел Киргизии, посол Палестины, вице-спикер сирийского парламента, дипломаты из Ю. Кореи, Афганистана, ряда других стран, российские мидовцы.
Я был назначен членом экспертного совета ВАК по истории, и при мне там периодически похваливали диссертационные советы и Дипакадемию в целом. Однажды встал вопрос о перезащите диссертации из Института востоковедения, вызвавшей нарекания. Где устроить перезащиту? Один из членов совета предложил МГИМО. Ему возразили: не тот уровень! Тогда
Я с удовольствием пересказывал эту и подобные истории своим коллегам в Дипакадемии. Но почивали мы на лаврах недолго. В октябре 1998 года в нашем совете защитил кандидатскую диссертацию бывший известный телеведущий Мукусев. Работа мало походила на научное исследование, скорее это была публицистика мемуарного содержания. Мне активно не понравились ни диссертация, ни поведение Мукусева и его научного руководителя профессора Сироткина на защите. Оба господина вели себя по-хозяйски, не очень обращая внимание на меня, председателя, и на остальных членов совета. Но я не стал принципиальничать, пропустил работу. И зря. В ВАКе ее забраковали.
В декабре 1998 года защитилась сотрудница ИАМП, и мне тут же позвонили из кадров МИДа. Со ссылкой на каких-то неназванных профессоров наш мидовский куратор подверг защиту резкой критике. Мол, у вас уже бухгалтеры становятся политологами. Пришлось оправдываться, наступив на горло собственной гордости.
Но все это были только цветочки, настоящие проблемы возникли в 1999 году. 1 марта у нас защищал докторскую диссертацию Фарид Мухаметшин. Ранее он учился в ДА, стал кандидатом наук, потом работал в аппарате российского правительства, а к 1999 году занимал авторитетный пост руководителя представительства Татарстана при Правительстве РФ.
Фарид располагал широкими связями и в Москве, и в родном Татарстане. При этом отличался эрудицией, глубокими знаниями и, помимо всего прочего, был приличным, приятным, уважительным человеком. На защиту съехались весьма влиятельные люди, в том числе главный муфтий страны, президент Академии наук Татарстана, высокие московские чиновники и академики.
В диссертации речь шла о роли ислама в современной России, и защищал ее Мухаметшин блестяще. Все выступившие, а их оказалось гораздо больше обычного, очень хвалили диссертацию. После защиты состоялся пышный банкет, такого никогда ни до, ни после ни один диссертант не устраивал. Столы с яствами и дорогими напитками стояли чуть ли не в каждой аудитории на Большом Козловском. На банкете звучали тосты в честь новоиспеченного доктора наук.
Но в ВАКе неожиданно возникли затруднения. Спровоцировала их еще одна защита, состоявшаяся 27 мая. Бывший помощник ректора Романовского В. Курьянов несколько лет до этого защитил кандидатскую по Прибалтике, а теперь, расширив тему, представил докторскую. Еще много ранее данного события на меня начала давление группа профессоров ДА, требуя не принимать диссертацию Курьянова к защите. Профессора утверждали, что его докторская – фактически повтор кандидатской, что работа в любом случае слабая, примитивная, к тому же у автора недостаточное количество научных публикаций.
У меня самого были претензии и к диссертации, и к поведению Курьянова. В свое время, после защиты кандидатской, он нахамил моим помощницам по диссертационному совету. Да и теперь вел себя не вполне прилично, отказывался вносить положенную за соискательство плату и т. д. Но все-таки я решил не обижать человека, допустил к защите.
Процедура защиты получилась бурной. Некоторые члены совета диссертацию критиковали, и из 17 человек 2 проголосовали против присуждения Курьянову искомой степени, 3 воздержались. Было очевидно, что с такими результатами диссертация попадет в ВАКе под особый контроль. Усугубилась ситуация тем, что главный оппонент докторанта профессор Ю.В. Борисов написал донос и, используя личные связи, смог вручить его лично председателю ВАКа.