Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия
Шрифт:
Я пытался убедить шефа, что никому в США эта брошюра на русском языке не нужна. Он злился, а когда вернулся, признал – впечатлять брошюрой оказалось некого, руководители вузов Кашлева не принимали. Он долго вслух завидовал американским коллегам: президенты университетов, мол, гребут деньги лопатами и при этом ничего не делают, живут в свое удовольствие.
Развивались контакты Дипакадемии с японцами, учеными из различных университетов и исследовательских центров. В своем большинстве они производили хорошее впечатление эрудицией, умом, пониманием российских реалий.
Особо запомнились супруги Хакамада, оба русисты, в 1960-х годах обучались в аспирантуре МГУ. Он – сводный брат нашего политика Ирины Хакамады. Профессор Хакамада выступил в ИАМПе с любопытной лекцией о специфике российской экономики. Согласно Хакамаде, в России утвердился не рыночный, а базарный капитализм. На базар несут товар случайные люди, они не заботятся о репутации, приобретении постоянных клиентов. Сбыл любой товар, в том числе и бракованный, – и с глаз долой, без забот о будущем. Удастся ли нам цивилизоваться, превратить базар в рынок? Хакамада ответ на сей вопрос не давал.
Позднее, в начале XXI века, мы несколько разочаровались в Хакамаде. Он подверг критике президента Путина за то, что тот не поддержал американскую операцию в Ираке. Испугался, мол, нажима со стороны антизападников-экстремистов. Мы пытались растолковать Хакамаде, что линия Путина отражает и его собственные взгляды, и взгляды всей нашей элиты, да и общества в целом. Для России было бы противоестественно поддержать немотивированное нападение недавнего противника в холодной войне на суверенное государство, традиционно дружественное Москве. После дискуссии на данную тему Хакамада исчез с горизонта, то ли обиделся, то ли разочаровался в нас.
Впрочем, может быть у японцев так принято? Сегодня человек нужен – общаешься, завтра – нет, игнорируешь его. Так ведут себя, в частности, японские дипломаты. Некий Кавабата работал в начале 1990-х годов в японском посольстве в Москве, постоянно контактировал с нами. Тепло попрощавшись, вернулся в Японию. В начале 1998 года, будучи главным аналитиком японского МИДа по России, нанес краткий визит в Москву, напросился в гости. Наташа устроила шикарный обед. А еще спустя пару лет он вернулся на работу в свое посольство в российской столице. И за несколько лет очередного пребывания в России не только не давал о себе знать, но даже при случайных встречах на дипломатических приемах делал вид, что меня не узнает.
Захаживали в ИАМП японские военные, которых неизменно волновали два вопроса – ядерная программа Северной Кореи и куда идет Китай. КНДР представлялась им текущей угрозой, Китай – главной угрозой на длительную перспективу. Симпатий ни к корейцам, ни к китайцам они не питали. Это к вопросу о том, влияет ли цивилизационная близость на отношения между государствами. Очевидно, что далеко не всегда.
Оживленный характер носили наши обмены с германскими коллегами. В немецких вузах и исследовательских центрах мы находили много интересного и поучительного. При этом удивлял рабочий график коллег. Наш знакомый, профессор и руководитель исследовательского института Академии Бундесвера под Мюнхеном, приезжал в офис один раз в неделю, прочитывал лекцию слушателям, встречался с подчиненными в институте. Все остальные дни проводил в альпийском доме, километров в сорока от Академии. Там и выполнял остальную, возложенную на него нагрузку: во-первых, писал книгу на основе щедрого гранта в 100 тысяч марок; во-вторых, проверял и редактировал аналитические записки подчиненных, пять за год. Почту сотрудники доставляли ему регулярно на дом.
За все эти не очень по нашим меркам обременительные хлопоты профессор получал зарплату в 120 тысяч марок. Его жалованье превосходило наше в 30 раз, а нагрузка в десятки раз уступала нашей. Мы ежегодно должны были отредактировать около 100 аналитических записок, обеспечить выход в свет до 80 монографий, учебников и учебных пособий, провести 40–50 защит докторских и кандидатских диссертаций, организовать 15–20 научных форумов.
Сдружились мы с испанцами – с представительством Мадридского университета в Москве, с мадридской Дипакадемией, приняли ряд испанских делегаций. Из разговоров с ними становилось очевидно, что Испания продолжала быть расколотой между франкистами и антифранкистами. Влияло то, на чьей стороне воевали деды и отцы наших собеседников, как воспринимали они политические и социально-экономические реалии при Франко и ныне. Один из моих знакомых, доктор Антонио Ромеа, как-то отметил: «Хотя я из семьи коммунистов, сам ранее состоял в компартии, но понимаю, что, победи в гражданской войне республиканцы, и Испанию ждала бы судьба Румынии или Болгарии, мы корчились бы в тисках тоталитарного режима».
Как-то Дипакадемия организовала презентацию книг испанского посла. Мероприятие могло бы получиться интересным, поскольку посол являлся одной из важных фигур переходного периода Испании от диктатуры к демократии. Но Кашлев в очередной раз все испортил. Неожиданно предложил выступать всем на испанском языке. Посол и заммининдел И.С. Иванов дискутировали по-испански, а зал скучал, не понимая, о чем шла речь.
В феврале 1999 года в Дипакадемию пожаловала группа шведских школьных учителей во главе с нашим знакомым Боди Петерсоном. Он уже гостил в ДА в 1991 году. Будучи удовлетворен теплым приемом, обещал «расквитаться» встречным приглашением мне и Наташе почитать лекции у него на родине. Но уехал, и след его простил. И вот, семь лет спустя, опять объявился. Мы и на сей раз проявили гостеприимство: кормили и развлекали шведов как могли. Перед отъездом Петерсон заявил, что его группа желает отблагодарить меня с Наташей. Предложил выбрать ресторан, который нам по вкусу. Мы назвали китайский ресторан «Шанхай».
Сели за стол, сделали заказ, поужинали, поговорили. Правда, разговорить шведов оказалось непросто. В ответ на наши расспросы скандинавские гости в основном мычали: да, нет или что-то совсем невразумительное. Но вот настал момент оплаты счета. Шведы немедленно оживились и активно защебетали между собой. По итогам щебета Петерсон обратился ко мне с просьбой передать официанту следующее. Каждому шведу необходимо выписать отдельный счет. В его, Петерсона, счет надо включать мою и Наташину еду. В счет еще одного скандинавского гостя следует добавить мои напитки, в счет третьего – Наташины. Далее швед, условно скажем № 4, оплатит напитки шведа № 6, а швед № 5 – напитки шведа № 7 (между этими людьми имелись какие-то старые долги).
Я перевел просьбы официанту. Тот ничего не понял, вызвал мэтра, который понял ненамного больше. Пришлось идти в бухгалтерию и долго вести переговоры. Вмешался даже директор этого довольно большого ресторана. Он изумился: «Многое на своем веку повидал, но такого крохоборства не встречал!»
Постоянный характер приобрели наши обмены со странами Ближнего и Среднего Востока. В ДА приезжали высокопоставленные дипломаты, видные ученые, руководители вузов из Израиля. Общались мы и с иранцами, сирийцами, палестинцами, ливанцами. Как-то удавалось ладить со всеми, и получалось это довольно искренне. И также искренне мы печалились, что никак не помирятся между собой эти древние народы Ближнего и Среднего Востока.
Много усилий прилагали мы для получения грантов по программам Европейского союза, Западноевропейского союза, Фонда Эберта и других организаций. Удавалось лишь в отдельных случаях. У швейцарцев, например, выпросили компьютеры, но на условии того, что мы должны были собирать, обрабатывать и помещать в Интернет информацию по вопросам безопасности в Европе.
Как и в предыдущие периоды, Дипакадемия регулярно организовывала крупные научные форумы. 4 июня 1997 года мы провели конференцию по проблемам Закавказья. Собрали не только ведущих российских специалистов по региону, но и дипломатов и ученых из Азербайджана, Армении, Грузии. Звали также иранцев и турков, но те не откликнулись.