Мигель и Марисол
Шрифт:
Мечи звенели, как крик ласточки, словно из другого мира, движения были одновременно и сверхмедленными, и быстрыми, как пуля. Он был сильнее, он был быстрее. Оставалось совсем немного. Они держались еще за счет двойных ударов и правильной позиции, постоянно угрожающей ему из двух точек. Это не давало ему завершить удар. Но время истекало. Было не страшно. Просто была битва. Нельзя сказать, что Мигель не думал ни о чем. Нет. Совсем нет. Его было двое. И тот второй, думал о Марисол. О городе. О Валентине.
Марисол была нежной. И та вторая Марисол излучала эту нежность. К дедушке, к псу, к брату, ко всем жителям города, к Исабель и ко всем, о ком она слышала столько. Даже к медведю.
Но времени почти не осталось. Он
«Проклятый старик!» – прошипел он.
Но тут странный треск послышался справа от застывших перед последней схваткой воинов. Двух уже почти не детей и одного уже совсем не ребенка. Которые замерли перед последней атакой. Это было как лавина, как камнепад, как обрушение той стены, от которой бежал Мигель. Ветви раздвинулись и большой красивый, как в сказке, олень буквально смел Тень с его места. Сомбра отскочил метров на десять и не успел подняться, как был отброшен еще на столько же. Он поднял взгляд на стоящего в пяти метрах оленя, опустившего рога и готовящегося к прыжку и вдруг вихрем взмыл в небо. Он был ранен. Или как минимум ушиблен. Его тень, шатаясь удалилась из виду и растворилась за кронами. То ли отдаленный гром, то ли стон, то ли рык прокатился по небу.
Мигель бросился к сестре. Она стояла с поднятым мечом. Ее глаза светились, и кольцо на руке било лучами во все стороны. Ни тени страха или отчаяния не было в ее взгляде. Только нежность и странный пронизывающий пространство взгляд, сфокусированный словно на чем-то там, за стеной леса. На ней не было шрамов. Лишь большая прядь волос с правой стороны была отрублена. Мигель был весь в крови. Боли он не чувствовал.
Олень стоял в десяти метрах между деревьев и смотрел туда, где исчезла тень. Он не имел клыков. Не имел невесомости и скорости белки. Он был здесь, в этом мире, большой и красивый. И его сила была совсем не в этом.
– Марисол опустила взгляд на Мигеля, на оленя, потом снова на брата и тихо сказала: «Он имеет намерение победить! Он знает намерение победы. И его намерение нельзя отнять у него! Этому сможем ли мы научиться, Мигель?»
Мигеля начало лихорадить. Нервы дали о себе знать.
Олень медленно прошел рядом с ними и пошел в сторону верхнего дома. Вся троица вскоре вышла на поляну. Дедушка сидел на пороге и курил трубку. Олень остановился на поляне и Исабель подошла к нему. Она положила ему руку на лоб и потом наклонилась щекой к его голове. Они постояли так немного и олень, взмахнув рогами, унесся в лес. Исабель взяла мальчика за руку и повела в дом. Хотя мальчик ли был теперь этот юноша? И дело не в окрепших плечах и твердой мужской походке, и не в прямой осанке. Это был совсем другой взгляд. Не того, вырвавшегося из стены тумана, ребенка.
Поэты-кордебалеты
Раны Мигеля не были такими уж глубокими. Дедушка сделал какой-то нас той из трав. Еще чего-то, Исабель наложила повязки. Боль уже не чувствовалась. Но голова иногда чуть кружилась, и в какой-то такой момент ему показалось, что он слышит, как кто-то тихо читает молитвы. Мигель встряхнул головой.
– Готовы ли мы? – спросил он, пока Исабель доматывала его руку.
– Готовы ли вы? – спросил дедушка?
– Готова ли я? – спросила Марисол.
– Готов ли борщ? – спросила Исабель.
Все посмотрели на дедушку, кроме Исабель.
– Я не знаю? – задумчиво произнес дедушка, – Может все не так однозначно…
Повисла пауза. Дети смотрели на него замерев, затаив дыхание.
– Свекла вариться дольше картошки. Но некоторые любят хрустящую. Поэтому…
Но ему не дали договорить, Мигель затянул «Нуууууууууу!», Марисол полезла за ромашковым веником, дедушка ретировался на другую сторону стола и оттуда стал говорить о неоднозначности кулинарии в вопросах свекольных супов. Добраться до него с ромашкой не получалось, потому что он перемещался. Мигель уже смеялся. Грустно, но смеялся.
Вдруг Марисол замерла. Дедушка открыл широко глаза.
– Дедушка, – вдруг выпалила Марисол, – Это ты был?
– Почему?
Мигель загнулся от смеха. Он совсем забыл про свои раны и про весь этот дневной кошмар.
– Уууууууууууууууууу! – затянула Марисол, – Ты или не ты?
– Где?
– Тут!
– А что ты ромашкой! Давай! Я и тут тебя пижмой склоню!
– Уууууууууууууууу – взвыла Марисол! – Какой пижмой! – и снова ринулась в атаку.
Дедушка перемещался. Достать его пока не получалось.
Мигеля совсем отпустило.
– Ты или не ты? – кричала ему Марисол.
– Ну, я думаю, это как со свеклой, – сказал дедушка и замер, посмотрев вверх, – и казалось сам удивился своему тезису.
– Да?
– Думаю, да.
– Уууууууууууууууууууууууууу! Все не понятно!
– Вот! – сказал дедушка, – Почему? – он с вызовом обратился к девочке.
– Уууууууууууууу! – завыла Марисол и пошла в ромашковую атаку уже по полной.
Кружения вокруг стола прервались четким: «Все! Суп!» Исабель внесла борщ. Он дымился, парился и пах так, что все сразу забыли все и стали драться за тарелки.
– А что это за Церкви? – спросил вдруг Мигель.
Все замерли с ложками и посмотрели на него.
– Какие? – спросил дедушка.
– За рекой.
Марисол посмотрела на дедушку, фыркнула и сказала:
– Церкви заречные!
– Маковки беспечные! – добавил дедушка.
– Нету к ним мосточка! – добавила Марисол.
– С красного лужочка! – добавил дедушка.
Исабель смотрела с интересом.
– Хмммммммм! – протянул Мигель – Поэты-кордебалеты! – но задумался.
Исабель тоже прыснула смехом, хотя продолжала с интересом смотреть на Мигеля.
Ласточка мелькнула за окном, коснулась крылом стекла, и едва-уловимый писк донесся словно из ниоткуда.
Мигель почувствовал, что очень хочет спать и вспомнил первый день в верхнем доме. Когда Исабель уложила его на кушетку, сложив меч и лук. И он посмотрел на нее. Она тихо, но очень ласково улыбнулась, взяла его за руку и уложила на кушетку. Голова поплыла в сон, а на том конце шел непримиримый диспут о том, кто, где, когда и почему был и о влиянии свеклы на расположение объектов, вперемешку с цветочно-травными стычками. Потом прилетела ласточка и стала кружить над ним. Молитва стала слышна сильнее, громче, и удивительный старичок спокойно стоял у красивой иконы, которую Мигель не мог рассмотреть. Ее изображение расплывалось. А ласточка кликнула, и он проснулся в пустыне. Справа была стена и какие-то руины. Медведь шел вдоль стены тумана, и он крикнул ему. Медведь сказал: «Не сдерживай удар, отпусти его». «Мы обязательно встретимся!» – закричал ему Мигель. Ласточка позвала, и он хотел побежать за ней, но вдруг увидел всадника на белом коне. Он скакал на горизонте красно-желтой пустыни и никак не мог оказаться ближе самого горизонта. И что-то очень нежное он почувствовал к нему, родное, но вдруг звук рушащейся стены разорвал пространство, и он рванулся что есть силы. Было не просто страшно! В жилах похолодело, а в висках застучало, и он уже почти пропал под этой стеной, но ласточка пискнула и коснулась его крылом. И он оказался дома. Кто-то беседовал на кухне, и он встал и тихонько стал подкрадываться к ним. «Они найдут ключи, но это не столь важно», – произнес хрипловатый мужской голос. «Бедная моя принцессочка! Ну, где же она?» – ответил женский молодой голос. «Думаю, что с принцем! Надеюсь, что так», – ответил мужской голос. «А где же Армандо? Бедный закованный Армандо! Ученый Армандо! Нежный и добрый Армандо! Но он же рвал любые цепи». «Да. Ты это принцу расскажи!»