Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет
Шрифт:
Они, например, купили завод «Апатит», долженствовавший выпускать удобрения, но остановившийся и погрязший в долгах. Купили задешево, но по договору должны были инвестировать в восстановление завода крупные суммы. Инвестировать не стали, справедливо рассудив, что руководство завода инвестированные деньги украдет, или что еще обиднее, просто разбазарит. Им не было жалко денег, я уверен.
Неправильно думать, будто бы хороший бизнесмен помешан на деньгах. Он помешан на собственной эффективности, во всяком случае, когда в стране маразматический социализм сменяется диким капитализмом. Он уверен, что букву закона или букву договора можно не соблюдать, если это устраняет неэффективность.
Завод заработал. Чего ж вы еще хотите? Неужели не понятно, что соблюдать договор неэффективно, а эффективно заключить договор, нарушить договор, а потом переписать договор? Тем более, если сюзерен согласен, и ты верный слуга.
Средневековая какая-то этика. Эффективно к неуклюжей стране и населяющим ее некомпетентным людям относиться как к детям — обманывать их, а потом говорить, что обман был для их же блага. Так, похоже, считали в начале девяностых годов либералы включая Ходорковского. Так, похоже, и до сих пор считают власть имущие, ради нашего же блага обманывающие нас про мир в Чечне, про выгоды монетизации льгот и про удвоение валового внутреннего продукта.
История с заводом «Апатит» станет на процессе Ходорковского и Лебедева одним из пунктов обвинения.
За истечением срока давности суд не сможет признать Ходорковского и Лебедева виновными по делу «Апатита», но особо подчеркнет в приговоре, что приватизация завода, дескать, все же произведена была незаконно. При этом новые владельцы заработавшего завода не станут отказываться от его прибылей, а государство не станет отказываться от налогов, уплачиваемых заводом, восстановленным незаконно. И никто не станет разбираться, ожил бы завод «Апатит», если бы Банк МЕНАТЕП инвестировал в него денег, сколько положено было по договору, или так бы и стоял до сих пор в руинах. Никто не станет разбираться, возможно ли было заводу «Апатит» сполна платить в девяностые годы налоги, равнявшиеся тогда стараниями коммунистического нашего парламента 102 % оборота. Никто не станет думать, что стало бы, если бы завод не был приватизирован единственно возможным тогда незаконным способом.
К середине девяностых годов предприимчивые финансисты, имевшие доступ к закрытой информации довели свою локальную эффективность до совершенства. Они научились жить в стране, в которой не умело жить подавляющее большинство населения.
Теперь уже, когда поступки Михаила Ходорковского времен приватизации принято считать преступлениями, а об аналогичных поступках всех остальных думать не приказано, театральный режиссер Светлана Врагова в телевизионной программе Андрея Караулова «Момент истины» впервые рассказывает, как Банк МЕНАТЕП отобрал у нее квартиру. Она говорит, что ей не повезло жить от Банка МЕНАТЕП в непосредственной близости в прекрасном старом доме.
И Банк МЕНАТЕП решил расселить ее дом, купив каждому жильцу квартиры в других районах, а дом забрать себе. Светлана Врагова говорит, что из всего ее подъезда выселяться в другую квартиру отказались только она и сосед ее сверху. Сосед вскоре был убит (Светлана Врагова не утверждает, что убийцы имели отношение к МЕНАТЕПу). А она сама однажды вернулась домой с дачи и застала свою квартиру разоренной. Мебель и библиотеку куда-то вынесли, стены сломали. У дверей стояли охранники
Неэффективно было упираться и хотеть жить в квартире, где прожила пятнадцать лет. Не стоило вообще иметь человеческие чувства — они не эффективны.
Однако же госпожа Врагова говорит, что, оставшись бездомной, стала звонить своим высокопоставленным друзьям-чиновникам. Вот это было уже по-настоящему эффективно: кто-то из высокопоставленных друзей госпожи Враговой позвонил кому-то из начальников МЕНАТЕПа, и МЕНАТЕП купил госпоже Враговой хорошую, по ее выбору и в удобном для нее районе, квартиру взамен захваченной.
Госпожа Врагова рассказывает, что через несколько лет встретилась случайно с Михаилом Ходорковским на приеме в Кремле. И Ходорковский извинился.
Он, вроде бы сказал: — Простите, я не знал, что это были вы.
И если он действительно так сказал, то слова его значили: «простите, я не знал, что выселяю из дому сильного и эффективного человека, одного из нас, избранных». И если он действительно так сказал, то, стало быть, все еще не понимал, что человека нельзя выселять из дому, не потому что он сильный, эффективный или избранный, а потому что он человек.
В этой истории я всем сердцем сочувствовал бы Светлане Враговой, если бы не два обстоятельства. Во-первых, ничего с тех пор не изменилось: сейчас начнется коммунальная реформа, тысячи людей будут выселены из домов, где прожили жизнь, и Светлана Врагова, вероятно, не станет звонить за всех этих бездомных своим высокопоставленным друзьям, как не звонит уже теперь за бездомных беженцев и бездомных офицеров, потому что не слуга ведь она беженцам и бездомным.
Во-вторых, Светлана Врагова подписала открытое инспирированное Кремлем письмо, одобряющее арест Ходорковского. Зачем? Поступила на службу к государю? Средневековая этика? Ходорковский уже осужден, он уже в тюрьме, зачем пинать поверженного? Хорошо ли русскому интеллигенту восславлять тюрьму и суровость суда, если на памятнике Пушкину написано: «восславил свободу», «милость к падшим призывал»?
К середине девяностых предприимчивым финансистам удалось разобраться и с приватизацией той собственности, которую коммунистическая Дума ревностно, но бездарно от приватизации оберегала — с нефтью, с металлами, с землей.
Либеральный политик Немцов убеждал красный парламент, что нельзя же устраивать приватизацию наполовину и даже удачно шутил про коммунистов: «Они говорят, что земля — это мать, ее продавать нельзя. А в аренду сдавать можно?» Крупнейшие нефтяные и металлургические предприятия страны не приносили прибыли.
Предприимчивым финансистам больно было на это смотреть, понимая, сколько пропадает денег. Но увещевания и шутки Немцова не помогали выставить нефтяную и металлургическую отрасли на продажу.
Помогла блестящая, хоть и донельзя циничная идея предприимчивого финансиста Владимира Потанина, главы ОНЭКСИМ банка. Говорят, это именно он придумал залоговые аукционы. Государство не могло продать нефтяные компании и металлургические заводы частным лицам ни за ваучеры, ни за деньги. Но закон не запрещал государству попросить у частных банков денег взаймы под залог нефтяных компаний и металлургических заводов. А потом, когда оно, государство, не в состоянии будет вернуть долг, отдать, соответственно, заложенные нефтяные компании и металлургические заводы.