Михаил Иванович Глинка
Шрифт:
Весной 1847 года Глинка познакомился в Севилье со знаменитым норвежским скрипачом Уле Буллем. В середине мая Глинка и дон Педро оттуда «с сожалением» уехали.
После недолгого пребывания в Мадриде через Сарагосу и Памплуну они отправились во Францию. Верхом на лошадях проехали по горным тропам среди скал Пиренеев и 6/18 июня 1847 года добрались до По. Три недели в Париже, по несколько дней во Франкфурте, Киссингене, Вене, Варшаве и, наконец, вероятно, 28 июля/9 августа — приезд в Новоспасское.
В жизненном пути великого русского композитора завершился еще один очень значительный период.
Смоленск.
Суровую красоту иссушенных зноем равнин и гор Испании сменила мягкая прелесть летней русской природы, апельсиновые рощи по берегам Гвадалквивира — свежая зелень липового парка у полноводной Десны. Домашний уют после трех лет скитаний по постоялым дворам. Неспешное течение долгих летних дней.
В деревне «жилось сначала весело», вспоминала впоследствии Л. И. Шестакова. Младшая сестра Глинки, Ольга Ивановна, готовилась выйти замуж за Н. А. Измайлова, в усадьбу съезжались родные и гости. «Всякий день музыканили очень много». Глинка был здоров и охотно певал романсы, собственные и Даргомыжского, или вместе с доном Педро — испанские песни под аккомпанемент его гитары. Сестру Людмилу он учил обращаться с кастаньетами. Вскоре, однако, у него стали пропадать сон и аппетит; нервы «раздражились», и это раздражение все время усиливалось. Не дождавшись дня свадьбы, Глинка уехал в Смоленск, намереваясь отправиться оттуда в Петербург и «вверить» себя доктору Гейденрейху. Сильное недомогание задержало его в Смоленске на всю зиму. Из Новоспасского поспешила приехать к нему Л. И. Шестакова. Болезненные явления через некоторое время прекратились, а «тихой и домоседной жизни», которой зажили тогда брат и сестра, оба они посвятили несколько благодарных строк в своих воспоминаниях. «Мы не выезжали... но у нас бывали многие... Брат был весел; музыка, пение его и Педро оживляли общество. День за днем проходили приятно...» — писала Людмила Ивановна. «Я сидел безвыходно дома, утром сочинял»,— вспоминал Глинка в «Записках». Он написал тогда несколько фортепианных пьес, в том числе «Молитву» и Вариации на шотландскую тему и два романса. Первый из них, «Милочка»,— светлое воспоминание об Испании (для него композитор взял мелодию хоты, услышанную им в Вальядолиде). Второй, «Ты скоро меня позабудешь» на слова молодой поэтессы Юлии Жадовской,— печальное обращение к любимому существу, полное глубокой любви и покорности перед неизбежным концом, стал новым шагом в развитии вокально-декламационного стиля Глинки.
Мария Ивановна Стунеева-Глинка (1813—?), сестра М. И. Глинки. Портрет работы неизвестного художника
Ольга Ивановна Измайлова-Глинка (1825—1859), младшая сестра композитора. Фотография
Романс «Ты скоро меня позабудешь» на стихи Ю. В. Жадовской. Страница из «Музыкального альбома с карикатурами», составленного А. С. Даргомыжским и Н. А. Степановым
Варшава. Литография
Сельский вид в окрестностях Варшавы. Рисунок И. Пальма (из альбома Глинки)
Романс
«Песнь Маргариты» на стихи И. В. Гёте в переводе Э. А. Губера
«Ночь в Мадриде» (Испанская увертюра №2). Титульный лист первого издания
Павел Петрович Дубровский (1812—1882), филолог-славист, писатель. Фотография
Уединенная, творчески сосредоточенная жизнь композитора в зимнем заснеженном Смоленске в конце января 1848 года прекратилась. Прервал ее торжественный обед в честь Глинки, устроенный в зале Дворянского собрания. За ним потянулись многочисленные балы и вечера в домах местных сановников, на которых ему часто доводилось «потешать публику пением и игрою». Неудивительно, что эта «суматошная жизнь» привела Глинку в отчаяние, он решил уехать за границу, но в ожидании паспорта прежде всего спешно уехал в Варшаву.
В польской столице небольшой круг друзей и добрых знакомых встретил Глинку радостно. «У нас гостит дорогой наш земляк М. И. Глинка»,— писал П. П. Дубровский С. П. Шевыреву 26 марта/7 апреля 1848 года.— «Нельзя выразить, как мы восхищаемся здесь его музыкальными произведениями, которые он сам исполняет. Вы слышали его, следовательно, знаете. Теперь он замышляет написать Илью Муромца...» С Дубровским Глинка читал сочинения русских писателей и Шекспира, «приятные вечера» проводил в семействе Коньяр и занимался пением с певицами-любительницами. В квартире на Рымарской улице он завел птиц («Были соловьи, варакушки, горихвостка и другие...»). Вечерами и у Глинки часто собирались знакомые, «затевались танцы... Кроме птиц, летавших в ближайшей комнате за сеткой, в зале бегали два ручных зайца и барабанили иногда по ногам гостей»,— вспоминал Глинка в «Записках».
И все же «приятное житье» его в Варшаве началось с неприятного столкновения с польским наместником И. Ф. Паскевичем-Эриванским. Грубый самодур, князь «наскакал» на улице на Глинку и дона Педро, по незнанию русских обычаев не снявшего шляпы при его проезде. Правда, вскоре Паскевич узнал о том, что оскорбил самого Глинку, и постарался загладить неприятное впечатление от своей выходки, пригласив его к себе. Во дворец князя Глинку привлекали, конечно, не ласковый прием и кахетинское вино, а оркестр, хоть он был и «не совсем хорош».
Но все же с ним Глинка получил возможность заниматься, слушать классическую и собственную музыку (Польский из «Ивана Сусанина», «Арагонскую хоту», «Молитву»). Для него он написал (из четырех испанских мелодий) симфоническую пьесу «Воспоминание о Кастилии» (первый вариант Испанской увертюры № 2).
В ту же пору творческого подъема летом и осенью 1848 года Глинка, «принявшись за дело», сочинил также замечательные романсы: «Слышу ли голос твой» (на слова М. Ю. Лермонтова), «Заздравный кубок» (на стихи А. С. Пушкина), шутливо посвященный им «Вдове Клико», иначе говоря, шампанскому вину, и лучший из них — «Песнь Маргариты» (на слова И. В. Гёте); по образной глубине и силе трагической выразительности эта песня-романс примыкает уже к вокальной лирике последнего периода глинкинского творчества, основу которого составляет «жизненно-драматическое начало» (Т. Н. Ливанова).
«Камаринская». Фантазия для симфонического оркестра. Автограф
С оркестром Пашкевича, иногда собиравшимся на репетиции у Глинки дома, композитор, по свидетельству П. П. Дубровского, «пробовал некоторые части» своего гениального нового сочинения «Свадебная и плясовая», названного впоследствии «Камаринской». Значение этого сочинения для русской симфонической школы неизмеримо. «Вся она в „Камаринской“, подобно тому, как весь дуб в желуде»,— сказал о ней П. И. Чайковский.