Михаил Калашников
Шрифт:
«Это была бы высшая форма служения России», — подчеркнул в ходе беседы Герра.
Калашникову эта идея пришлась по душе. Он слышал, что пистолеты, которыми убили Пушкина, хранятся в маленьком частном музее во Франции. Дантес их вывез. Кто бы ни старался вернуть их в Россию, ничего не получилось. Даже Путин обращался с подобной просьбой к Миттерану. Конечно, Франции тяжело расставаться с такими реликвиями. А вот если не вывозить, а разместить их в Музее русской культуры зарубежья в Париже, вероятно, препятствий было бы меньше. Со стороны родственников Дантеса возражений точно не будет — говорят, что его род уже прекратил свое существование. Так это или нет — дело специалистов. Ну а идея очень хорошая, — сделал
В двух частных домах Герра в Париже расположился богатейший, не имеющий себе равных в мире целый музей русской эмиграции. В нем примерно пять тысяч живописных работ, около 40 тысяч томов книг, из которых треть — с автографами авторов, посвящениями, заметками, а также 20 тысяч единиц хранения архивных документов, не опубликованных до сих пор рукописных материалов. Впечатляют представленные в музее имена: Бунин, Зайцев, Шмелев, Ремизов, Набоков, Бальмонт, Пастернак, Цветаева, Одоевцева, Иванов, Адамович, Анненков, Чехонин, Добужинский, Малявин, Коровин, Серов, Сомов, Бенуа, Шаршун, Серебрякова, Гончарова, Ларионов… В частной коллекции Герра хранятся неопубликованная любовная переписка Набокова, огромный архив Бунина с его интимными письмами, много неизвестных писем Бальмонта.
После 1991 года в доме Герра побывали более тысячи представителей российской интеллигенции — художники, поэты, писатели, музейные работники. Был здесь с визитом Дмитрий Сергеевич Лихачев. В музее есть уникальная коллекция первой русской иллюстрированной открытки, коллекция дореволюционных бутылок, в основном пивных, и дореволюционных аптечных пузырьков с рецептами, а также коллекция русских поддужных колокольчиков. Всему этому не переставал удивляться и восхищаться русский оружейный конструктор Калашников, человек, не понаслышке знающий, что такое настоящее искусство.
Водителем автомобиля, на котором перемещался по Парижу великий конструктор, был некто Курлов — потомок царского генерала П. Г. Курлова. Более тридцати лет его знаменитый родственник служил трем российским императорам, о чем рассказал в красках в своей книге «Гибель Императорской России» (издана на русском языке в Берлине).
Париж настолько покорил Калашникова своей культурной атмосферой, что в Михаиле Тимофеевиче пробудился дремавший дух поэта, театрала и веселого рассказчика. Первая вечерняя прогулка в Париже была пешей. Калашников не спеша рассматривал центр города, особое внимание уделив зданию Гранд-опера. Здесь пробивались ростки неувядающего творчества Бетховена, Моцарта, Россини…
А в последний перед отъездом вечер Михаил Тимофеевич вместе с делегацией прощался с Парижем. На прогулочном катере, плывшем по вечерней Сене, звучала русская народная музыка, изредка прерывавшаяся здравицами и тостами. Калашников держался хотя и непринужденно, но довольно скромно, спокойно наблюдая, как отдыхают люди, прислушивался к аккордам баяна и сбивчивой застольной беседе. И когда вечер уже подходил к концу, он попросил слова. Это было не просто выступление, каких бывает множество в подобных ситуациях. Это был настоящий моноспектакль: берущее за живое художественное слово, декламация стихов Беранже, исполнение украинских народных частушек… Российская делегация и парижские друзья в течение получаса находились под обаянием этого необыкновенного человека, были покорены его искрометным юмором, поэтическим и художественным даром.
Наконец катер причалил к берегу. Спустившись по трапу к машине, Калашников радостно протянул руку своему водителю и со свойственным только ему мальчишеским задором произнес:
— Ну что, навели мы здесь шороха?
— Навели, навели, Михаил Тимофеевич, — послышалось в ответ.
Куда бы судьба ни забрасывала Калашникова, из какой бы дальней поездки он ни возвращался, его с неистовой силой тянуло в Ижевск. Возвращался на свою родину он всегда с радостью и надеждой. Поезд домой уходил с Казанского вокзала Москвы.
М. Т. Калашников:
«Вот и Казанский вокзал, столь привычный для меня за более чем пятьдесят лет проживания в Ижевске. Этот вокзал принимал и провожал меня сотни раз. Особенно часто я тут бывал в мои депутатские годы. Признаться, самое лучшее настроение у меня бывало, когда объявляли посадку на родной поезд “Москва — Ижевск”. Садишься в вагон и непременно встретишь хороших знакомых. Есть с кем поговорить в дороге, отужинать.
Особенно незаметно время в дороге проходит, когда в купе едешь с ветеранами-оружейниками. В бесконечных воспоминаниях о былых годах и товарищах незаметно наплывает станция Агрыз, от которой до Ижевска рукой подать. А из вокзала до дома добираться не просто. С чемоданами на трамвае до ближайшей остановки, а потом пешком до квартиры или прямо на завод. Груз-то в чемоданах или в свертках чаще всего был “железный”. Это могли быть опытные образцы оружия или новые конструктивные узлы. Заводского легкового транспорта не было. Наш опытный цех имел в своем распоряжении один мотоцикл с боковым прицепом. Это теперь самый маломальский начальник пользуется служебной “Волгой” или “Одой”, а тогда служебным автомобилем пользовался только один руководитель — директор завода».
Жизнь Калашникова — это вечная дорога, сплошные поездки, проводы и расставания.
Анна Кудряшова, дочь представителя «Рособоронэкспорта» Алексея Алексеевича Кудряшова, в течение десяти лет сопровождавшего Калашникова в его зарубежных поездках:
«Случалось так, что эти поездки были через Москву и, минуя гостиничный номер, Михаил Тимофеевич попадал к нам домой. Поезд из Ижевска приходил в 5 утра. И в череде постоянных приездов и отъездов, моих занятий и каждодневной суеты, я — школьница — спросонья встречалась с ним, общалась, пила кофе. И это было естественно и привычно. Осознание же того, что великий человек находится рядом, тут, у меня дома, пришло, конечно, позже. Когда я сама стала свидетелем приемов на государственном уровне, чествований, награждений, а также всеобщего людского изумления, почитания и обожания, которые высказывали и высказывают ему люди, особенно военные.
Не привыкший к высокомерию, добрый, простой, искренний и необычайно обаятельный, в ответ Михаил Тимофеевич лукаво улыбается, цитирует любимых Некрасова и Есенина (иногда и свои стихи) и постоянно шутит. Юмор — неотъемлемая черта его характера. Как и оптимизм, и вера, и каждодневный труд».
Результаты труда М. Т. Калашникова впечатляют настолько, что каждый музей в нашей стране и за рубежом посчитает за честь разместить его образцы в своих экспозициях.
В июле 2005 года в Патриарших палатах Кремля проходила выставка уникальных кортиков, изготовленных в художественной мастерской «Практика» (город Златоуст Челябинской области). Коллекцию «Оружие Калашникова» представлял директор «Практики» Виктор Наумов. Она включала пять серий, каждая из которых была посвящена одному из наиболее известных образцов стрелкового оружия, созданного легендарным конструктором: АК-47, АК-74, АКС-74У, РПК и ПК.
Представленные на выставке кортики делились на пять категорий ценности: бронзовую, серебряную, золотую, платиновую и бриллиантовую. Главными отличительными их особенностями являлись особая форма деталей эфеса, изображение герба СССР, а также автографа Калашникова на клинке и его портрета на ножнах. Принадлежность к каждой серии выделялась соответствующими элементами декора.
«Изготавливая эти кортики, Златоустовские мастера превзошли сами себя, — заявил на презентации М. Т. Калашников, сказав, что дал согласие на продажу кортиков коллекционерам. — Это послужит дальнейшему прославлению российского оружия».