Михаил Орлов
Шрифт:
Поход в Пруссию не особенно отличался от описанного ранее — тот же беспорядок, те же проблемы, к ним прибавилась и нехватка продовольствия.
25 марта Кавалергардский полк перешёл границу, и вскоре гвардейский отряд присоединился к главной армии.
Знаменитый генерал Ермолов так прокомментировал произошедшее: «Государь император прибыл к армии, и пришла гвардия под начальством цесаревича. Главная квартира императора расположилась в Бартенштейне, великого князя в Шипенбейле. Начались разводы, щегольство, и мы в авангарде с тощими желудками принялись за перестройку амуниции»{81}.
Через два месяца русская армия дралась под Гутштадтом, изрядно потрепав корпуса маршалов Нея и Сульта; вскоре, 29–30 мая, произошёл безрезультатный бой при Гейльсберге; а затем, 2
«Кампания 1806–1807 годов, пожалуй, самая поучительная из всех ведённых нами против Франции. Победив под Пултуском и Гейльсбергом, оставшись “при своих” — и даже с трофеями при Эйлау, потерпев, наконец, почётное поражение под Фридландом, русская армия опровергла легенду о непобедимости Наполеона. Мы потеряли в боях 26 пушек и ни одного знамени, а захватили 6 знамён и орлов [64] и 16 пушек. Ничтожность трофеев и громадные в то же время кровавые потери — 60 000 с каждой стороны, в достаточной степени свидетельствуют о высоком качестве войск обоих противников» {82} .
64
Орлы — символы чести полков французской армии. В 1804–1808 годах по одному орлу имел каждый батальон пехоты и каждый эскадрон кавалерии. С 1812 году орлы полагались только пехотным частям численностью не менее 1200 штыков и кавалерийским — не менее 600 сабель.
В этой войне воевали в основном армейские части, а гвардия — в том числе и Кавалергардский полк — оставалась в резерве.
Князь Волконский так писал о своём друге: «…участвовал в походе с полком в Пруссии в 1807 году, но как полк не был в деле, то не было случая ему выказаться»{83}.
Думается, он не совсем точен — в формулярном списке Орлова значится: «1806-го и 1807-го [находился] в походе против французов и в действительных сражениях 24-го и 25-го числа майя [при] Гутштадте и на реке Посарже. 29-го при Геннесберге и 2-го июня при Фридлянде»{84}. Что ж, Михаил вполне мог выполнять какие-то поручения на поле боя, выступая в роли адъютанта или ординарца. Человек инициативный и деятельный, он вряд ли просто оставался в резерве… Вроде бы за отличие в одном из этих сражений он был даже награждён золотой шпагой «За храбрость».
4 июня шеф кавалергардов генерал-лейтенант Фёдор Петрович Уваров писал Александру I:
«Сражаясь семь дён сряду и хотя день и ночь беспрестанно, что токмо одни русские делать могут, и имев всегда над неприятелем некоторый авантаж, весьма больно и несчастливо видеть армию Вашу порасстроенну; правда, что последнее под Фридландом сражение было кровопролитное и весьма дорого неприятелю стоит, но и армия Вашего Величества потерпела и много хороших генералов, штаб- и обер-офицеров лишилася. Вашему Величеству скажу, как чувствую, что весьма нужно, не теряя ни мало времени, взять меры решительныя на одно иль на другое. Ежели ещё воевать, то неприятелю штык[ом] границу свою заставя, а ежели нет, то нужно стараться кончить скорее, а иначе худо быть может»{85}.
Генерал предлагал Александру I альтернативу; ещё более близкие к государю люди — министр иностранных дел князь Адам Чарторыйский, президент Академии наук Новосильцев, цесаревич Константин Павлович — однозначно говорили о необходимости заключить с Наполеоном мир.
И действительно, 7 июля (27 июня) 1807 года был подписан Тильзитский мир между Россией и Францией. Французские историки трактуют произошедшее так:
«В основе всякого политического союза лежит общность вражды двух договаривающихся держав против третьей: Александр I не мог простить Англии, что она смотрела на коалицию лишь как на орудие для защиты своих собственных интересов; с другой стороны, Наполеон только что знаменитым своим берлинским декретом организовал против неё континентальную блокаду. И вот Александр и Наполеон соединяются в своей общей ненависти к Англии. Союз был быстро заключён»{86}.
Всё так просто? Неужто после очередного поражения ненависть нашего государя к Франции, а точнее — лично к Наполеону, сменилась ненавистью к Англии? Конечно же нет! Просто русский царь понимал, что его воинству следует прийти в себя и подготовиться к новым баталиям. Только потому и был заключён этот позорный для России мир, только поэтому император Наполеон и стал для императора Александра I другом, вследствие чего, пока шли переговоры, новоявленные «друзья», как потом скажет поэт о совершенно иных людях, «встречались каждый день верхом» [65] . Ну а так как в нашем случае речь идёт об императорах, то эти встречи не могли обойтись без лейб-гвардии — как с той, так и с другой стороны.
65
Строки из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина.
«Для охранения главной квартиры Государя Кавалергардскому полку приказано было расположиться по деревням близ Бенигкейтена. В тот же день в Бенигкейтен выслан полуэскадрон кавалергардов с приказанием “содержать там день и ночь патрули и всех, которые будут грабить, и праздношатающихся брать под арест и отсылать в главное дежурство”. Кроме этого полуэскадрона, наряжаемого для содержания разъездов, 13 и 14 июня назначен был от полка 1-й полуэскадрон лейб-эскадрона в конвой Государю. Этому полуэскадрону, под командой В.В. Левашова (впоследствии графа), суждено было быть свидетелем Тильзитского свидания и составлять конвой Государя в первые дни его пребывания в Тильзите»{87}.
Честь высокая, но… сомнительная! Только что отгремел Фридланд, менее двух лет прошло с трагического дня Аустерлица, и мало кто из офицеров русской гвардии мог считать французов друзьями, а их самозваного императора «божьим помазанником». Так что те, кто могли избегнуть этой «чести» — её избегали…
Вот что писал уже известный нам генерал Жиркевич: «Мой генерал мне предлагал отправиться в Тильзит с полуротой при первом батальоне Преображенского полка, отряжённого в главную квартиру Наполеона, для содержания там караулов при государе; но я из патриотизма от сего отказался»{88}..
Подпоручик артиллерии имел такую счастливую возможность — отказаться «из патриотизма», ибо получил предложение, а не приказ. Кавалергарды лейб-эскадрона были обязаны отправиться на историческую «встречу двух императоров», потому как их желания на то никто не спрашивал. Да только гвардейские кавалеристы были не меньшими патриотами, нежели гвардейские артиллеристы, к тому же у кавалергардов к французам были свои счёты за предыдущую кампанию. А потому, когда ротмистр Левашов вывел два взвода на берег Немана, в виду стоявшего на фарватере плота с шалашом посредине — места будущей беседы Александра I и Наполеона, — офицеры спешились без всякой команды, бросив поводья коноводам, собрались в тесный кружок и повели между собой оживлённый разговор, выказывая полнейшее безразличие как ко всему, происходившему вокруг, так и к командам Васеньки, как обычно называли в полку 23-летнего ротмистра…
Демонстрация эта, разумеется, была замечена государем, и возмущённый Александр Павлович выразил затем ротмистру Левашову своё неудовольствие.
Известно, что корнет Михаил Орлов выполнял тогда более важную задачу, чем присутствие в рядах почётной свиты императоров. Отменно владеющий французским языком и вообще — весьма и весьма светский человек, он несколько раз был направлен с различными поручениями в Главную квартиру французов. Обычно, выполнив поручение, молодой офицер не спешил возвращаться, но охотно вступал в разговоры с французами, присматривался к происходившему, важное запоминал и анализировал. В отличие от многих, даже и весьма высокопоставленных лиц, он считал, что худой Тильзитский мир долго не продлится и что, невзирая на все заверения императоров о вечной дружбе и союзе великих держав, русской и французской армиям ещё придётся скрестить штыки. Русские обид не прощали, а Наполеон не собирался отказываться от своих «наполеоновских» планов: быть самым первым, царить над всеми.