Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
Двенадцать осужденных мучеников были построены в шеренгу над темным рвом приготовленных могил. Тишина кругом… Взвод стрельцов, своих же братьев, волнуется, беспорядочно бряцая винтовками, вкладывая обоймы в магазинную коробку… Кривая шеренга замирает в ожидании команды. Герои кровавой тризны в офицерских мундирах с подвешенными никелированными шпагами пытаются закрыть глаза осужденным белой тряпкой, чтобы самим не стыдно было смотреть в невинные лица обреченных, но казаки мужественно срывают повязки с глаз и бросают в лицо басурманам.
Минутное молчание… Послышалась робкая команда… Сверкнули стволы винтовок, рассекая темный мрак ночи, и тихое «пли!» скользнуло по рядам. Щелкнул курок, и громкое эхо рваного залпа прокатилось по окрестности станицы.
Через мгновение взвод стрельцов беспорядочно передвигался с одного места на другое, содрогаясь от криков умирающих. Воинствующие «сигнальщики» с вынутыми шпагами бросились ко рву, но, к их удивлению, там оказались всего три тела, которые корчились в агонии предсмертных мук, а остальные же, несмотря на жгучую боль, скрылись в лесной чаще. Оторопевшие палачи спешно забросали полумертвые трупы песком и приказали расстрельщикам идти к месту расквартирования своей сотни.
Едва загорелся луч восходящего солнца, как в Вешенскую к окружному лазарету стали подходить окровавленные человеческие фигуры, которые стонали от боли ран, покрытых засохшей коркой алой крови.
Встревоженное население вереницей окружило окровавленные фигуры, то расспрашивало, то с жадным любопытством прислушивалось к рассказам казаков о минувшей кровавой ночи. Медицинский персонал сейчас же оказал надлежащую помощь и уложил раненых на свободные кровати.
Страшный рассказ казаков, которые побороли смерть, с молниеносной быстротой прокатился по всему округу, а главное, по фронту. Испуганные отцы, матери, жены и дети спешили в Вешейский лазарет, чтобы увидеть чудом спасенных. К вечеру лазарет был полон прибывшими родственниками, которые горько оплакивали недобитых мучеников.
Военная власть штаба Северного фонта пыталась предотвратить распространение сведений о происшедшем (неудачном для них «инциденте») путем строгого запрещения посещать недобитых казаков кем бы то ни было, но было уже поздно. Брешь оказалась пробитой. Брожение началось.
Враждебное отношение и ненависть к власти с каждым днем все увеличивалась. Члены военно-полевого суда, почуяв беду, поспешно исчезли с кровавого поприща на юг, где еще было тепло и безопасно для их жизни.
До сего я касался только тыловой администрации и ее деяний. Но что же делалось в это время на фронте? Казалось бы, что законное требование вышеупомянутой сотни было задушено самыми беспощадными мерами. Генерал Иванов со своими штабными соратниками как будто успокоился; начальник штаба Северного фронта генерал Замбржицкий приступил к устройству зимовой квартиры: рубили капусту, солили огурцы, помидоры, сушили фрукты, дыни и пр. Совсем укладывались сосать лапу в теплом уголке ст. Вешенской.
Раздетый фронт все больше к больше приходил в негодование. Наконец наступили холода глубокой осени, а обмундирование не доставлялось. Появившийся тиф и мороз стали косить бойцов. Ряды начали быстро редеть. Всякие жалобы, просьбы и, наконец, протесты фронтовиков не могли прожечь толстокожую штабную администрацию. Казаки взбунтовавшейся сотни, о которых упомянуто выше, разновременно вошли в состав 28-го Донского полка и своими рассказами о расстреле невинных казаков, о грабежах в тылу дали новый горючий материал для окончательного воспламенения фронта. Вот это-то и послужило главным поводом начавшихся митингов, братаний и перехода на сторону красных.
Казаки 28-го полка, распропагандированные рассказами своих станичников о бесчинствах, которые происходят в тылу, запросили штаб Северного Фронта о том, почему приведен в исполнение смертный приговор над 12 казаками 1-го Вешенского полка? Штаб ответил: «Через мертвые трупы товарищей марш вперед!»
Казаки, которые не знали уныния, с бодростью переносили до этого тяжести боевой жизни, вдруг охладели, утеряли дух воина, и пыл победоносного порыва окоченел. Казаки в обращении с начальниками вели себя вызывающе, приказания стали не исполняться, настойчивые требования командиров частей с применением дисциплинарных наказаний только увеличивали озлобление. Казаки 28-го, Вешенского, Казанского и Мигулинского полков от неповиновения и митингов перешли к открытому братанию с солдатами красной армии; растерявшиеся командиры метались из штаба в штаб, употребляя все усилия, чтобы спасти полки от окончательного разложения, но было поздно. Жирный росчерк пера членов военно-полевого суда, утвердивших силу смертного приговора над 12 казаками, возымел свое действие.
Вскоре частичные братания превратились в непосредственные переговоры целого участка; красные парламентеры без опасения появлялись в частях Донской армии. Обескураженные командиры частей, считая дальнейшее пребывание в частях опасным, бросились кто куда попало.
В то же время властью окружного атамана Верхне-Донского округа генерала Белоусова были созваны экстренные станичные сборы для изыскания мер предотвращения дальнейшего разложения фронта. Сборы были собраны одновременно в станицах: Вешенской, Мигулинской, Казанской и др. по одному и тому же вопросу, а потому я коснусь только сбора в Вешенской, в которой находился штаб Северного фронта.
Собравшиеся старики и представители хуторов заслушали доклад станичного атамана, сотника Варламова6, о создавшемся положении на фронте, но в то же время потребовали от атамана объяснения: почему фронтовики митингуют и какие к тому причины? Атаман не смог отвечать на такие вопросы, ссылаясь на свою некомпетентность. Сбор просит тогда генерала Иванова пожаловать на сбор и дать исчерпывающие объяснения по вопросу о положении на фронте, но последний не идет. Представители станичного сбора категорически потребовали через станичного атамана, чтобы генерал Иванов немедленно прибыл. Генерал Иванов является на сбор и, крича и размахивая руками, обратился к сбору со следующими словами: «Господа, вам что от меня нужно?» Сбор отвечает: «Просим вас доложить нам
о положении на фронте, так как, по словам наших сынов, жизнь которых мы вверили вам, они обращены в толпу оборванцев, которых пожирает эпидемия и стужа зимы. Генерал Иванов ответил: «Я
– командир Северного фронта, генерал-лейтенант Иванов, по этому вопросу разговаривать с вами не желаю!» Сделав крутой поворот, вышел вон, сопровождаемый криками негодования заволновавшегося сбора. Станичный атаман пытался восстановить нарушенный порядок заседания, но ничего не помогало.
Старики, оскорбленные ответом генерала Иванова, потрясая кулаками в воздухе, покинули заседание и разошлись по домам. Наутро, в первых числах декабря, усилием станичного атамана сбор снова был собран для решения вопросов, объявленных в повестке вчерашнего дня, но представители станичного сбора заявили: «По нашему отцовскому суждению, волнение фронтовиков произошло не на почве коммунистической пропаганды, а на почве тех острых недостатков в обмундировании и других предметов, которые ощущает фронт. Правительство же и командование вместо того, чтобы все отдать для тех бойцов, которые безропотно умирают в окопах в холодной степи, горячо заботится о тыловых увеселениях; крик страждущих казаков на фронте не слышен, а с нами, седыми стариками, разговаривать не желают… Так пусть они желаемый для себя порядок восстанавливают сами, а мы уезжаем по домам».
В то время, когда в станицах происходил шум сборов, на фронте, в крестьянской избе, подписывались мирные условия верхнедонцев с красными. А в степи озлобленные казаки ловили переодетых бегущих офицеров, снимали с них погоны, но не препятствовали уходить на юг.
В первых числах января 1919 года фронт полками Верхне-Донского округа был брошен, и казаки, то в одиночку, то вереницами, пешие и конные тащились в свои хутора. Полки же Донской армии, комплектованные из южных округов, с частичными сопротивлениями спешно отступали на юг, бросая различного рода тяжести, штаб же Северного фронта и окружная администрация в бурную зимнюю ночь бежали в станицу Чернышевскую7.