Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.
Шрифт:
На заявлении Михаила Шолохова заведующий Заготконторой Василий Меньков наложил резолюцию:
«Зачислить помощником бухгалтера. Приказ № 48 от 2 декабря 1921 года»3.
Прошение Шолохова о приеме на «какую-нибудь» канцелярскую должность свидетельствует о том, что, во-первых, работа в исполкоме, очевидно, его не устраивала, во-вторых, работать на должности, связанной с материальными ценностями, он не желал и, в-третьих, служба в Заготконторе, где имелись немалые запасы хлеба и продуктов, была более привлекательной и отводила явную угрозу голода. В то же время зачисление на должность помощника бухгалтера говорит о том, что его способности были достаточно высоко оценены.
Несколько лет спустя Шолохов напишет рассказ «Алешкино сердце», где будет упомянута Заготконтора № 32 и политком Синицын, прообразом которого, безусловно, послужил Василий Меньков.
Спустя месяц приказом по Верхнедонскому продкому от 10 января 1922 года конторщик (так называли должность Шолохова) Шолохов Михаил Александрович переводится «в инспекторское бюро вышеупомянутой Заготконторы на должность делопроизводителя со 2 января с. г.»4.
По роду своей деятельности в Заготконторе Шолохов, как и в Каргинском исполкоме, соприкасался с разными людьми: председателями хуторских исполкомов, казаками-посевщиками, мог встречаться с членом коллегии окрпродкома Семеном Вахниным. Заготконтора размещалась в одном доме с Каргинским исполкомом, куда входило более двух десятков хуторов: от Грачева до Вислогузова, от Грушенского до Топкой Балки. Шолохов имел полное представление о том, что происходило в каждом хуторе, как жили казаки.
23 февраля, согласно распоряжению Доноблпродкома № 1852 от 8 февраля, Михаил Шолохов в составе группы продработников округа «командируется в г. Ростов в Донпродком на продкурсы5, на этом его каргинской Заготконторе № 32 и в станице Каргинской заканчивается.
Участие Михаила Шолохова в кружке самодеятельности, как и сверстников, в общем-то продолжалась недолго. К осени 1922 года многие его товарищи разъехались в разные города на учебу. Самодеятельность стала заметно сворачиваться, и прежде всего потому, что не было Шолохова, не было его пьес. С конца 1929 года в пустовавшем бывшем кинотеатре еще показывали немое кино (полы уже были взломаны), затем в него стали ссыпать подсолнечную шелуху, а в начале тридцатых годов, проведя реконструкцию, там устроили механические мастерские.
В 1939 году среди жителей станицы и ближайших хуторов был проведен письменный опрос (наиболее активные комсомольцы умудрялись подписываться дважды), по результатам которого было принято решение о закрытии церкви и устройстве в ней клуба, библиотеки, игральных залов – площадь позволяла.
При большом скоплении народа местные смельчаки-верхолазы забрались на колокольню, сбросили позолоченный крест, колокола. Иконы сожгли, рясы растащили по домам, колокола переплавили на вкладыши к подшипникам. Алтари с позолотой пустили на устройство большой сцены и подсобных помещений. Настенные росписи жирно замалевали, в паникадило вместо свечей вставили электрические лампочки. Как в столичном театре, горела позолотой сцена. В большом зрительном зале поставили новые венские стулья.
По поводу торжественного открытия клуба был устроен красочный фейерверк с бенгальскими огнями. Но клуба не получилось: метровой толщины кирпичные стены даже в знойное лето не пропускали тепло; голоса со сцены уходили под купол и отдавались неразборчивым эхом. Началась новая перестройка: зрительный зал укоротили вдвое, поставили вместо печки железную бочку с трубой в окно, на дрова пошли дубовые полы, но обогреть зал было невозможно. Тогда и порешили: клуб сделать в церковной караулке, а церковь использовать под склады – в нее стали ссыпать зерно. До самой Отечественной войны в караулке ставили спектакли, показывали кино.
Заканчивая повествование о развитии самодеятельности в станице Каргинской и участии в ней юного Шолохова, надо упомянуть об ансамбле песни и пляски донских казаков, созданном в конце тридцатых годов и какого в то время не было в Вешенской. Выступал ансамбль перед станичниками, в Ростове, ездил даже в Москву, где выступал в Доме Союзов и занял одно из первых мест на конкурсе самодеятельных коллективов. В качестве премии получил комплект односторонних баянов и щипковых инструментов.
Как рассказывали участники ансамбля, не обошлось без тревоги: перед выходом казаков на сцену неизвестные люди в штатском пожелали заглянуть внутрь баянов – не заложили ли казачки в них бомбы.
На одном из выступлений в станице Вешенской присутствовал Шолохов. После концерта он встретился со своими земляками, поздравил их с успехом, высказал свои замечания и предложения, сводившиеся к пожеланию больше исполнять старинные казачьи песни…
Рано или поздно всякому детству приходит конец. С этой порой распрощался и Михаил Шолохов: к нему пришла зрелая юность, а вместе с ней бурно ворвалась первая любовь.
Каргинская – большая станица, было в ней много нарядных и красивых девушек, но судьба распорядилась так, что впервые он полюбил худенькую, замкнутую, не ходившую на игрища и посиделки дочь Федора Стратоновича Чукарина – Катю.
Подруги, видя настойчивые ухаживания Михаила, пытались отговорить ее, что он ей не пара: слишком проста и скромна была она в сравнении со стремительным, иногда несдержанным Михаилом.
А любовь наперекор всем принимала серьезный характер. В один из дней перед отцом Кати был поставлен вопрос о свадьбе. Надо многие годы знать Федора Стратоновича, чтобы представить его в состоянии бурного негодования: он пригрозил убить дочь, если она не выбросит из головы мысли о Михаиле. Как родной отец, казак-атаманец Федор Стратонович, конечно, вынашивал надежду отдать свою единственную дочь в богатый двор, за состоятельного казака. Михаила он назвал «бесштанным» женихом, место которому не в его курене, а на клубной сцене – играть недорослей-мухобоев и прочих денщиков. Длинная навыпуск стираная-перестираная рубашка под широким ремнем с медной бляхой, поношенные брюки и стоптанные башмаки – вот весь гардероб сына бывшего компаньона купца Лёвочкина.
И это не все: Федор Стратонович знал Михаила давно и не только по службе в исполкоме и Заготконторе. Не раз слышал о его проделках: кто на Рождество снял у соседа с петель калитку и переставил на другое место? Мишка Шолохов (а то и просто Мишка-шолошонок)! Кто на Пасху испоганил яйцами-болтухами стену побеленной хаты? Опять Мишка Шолохов! Кто девчатам рассказывает анекдоты, от которых уши покрываются маком? Опять Шолохов!
Противопоставить родителям свою волю Катя не могла. Любовь под запретом разгоралась все ярче, продолжала тайно бурлить весенним половодьем.
Дружила Катя с моей старшей сестрой, одно время они жили в Вешенской у нашей дальней родственницы. Видела сестра, как Михаил вечерами ходил под окнами их дома в ожидании свидания.
Двоюродная сестра Михаила рассказывала мне, что тогда у Михаила зародились рискованные планы: он предлагал Кате бросить все и уехать с ним куда-нибудь на Кубань. Кто знает, может быть, свои юношеские переживания писатель Шолохов перенес на страницы «Тихого Дона». Вспомним, какие планы родились в голове Григория Мелехова после его бегства из банды Фомина, когда он тайком приехал в хутор Татарский за Аксиньей: «Куда же я с тобой?» – «На юг. На Кубань или дальше. Проживем, прокормимся как-нибудь, а? Никакой работой не погнушаюсь. Вся душа изболелась за эти месяцы…» – говорил Григорий Аксинье…