Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Шолохов держал трубку на отдальке, чтобы и мы слышали ответ.
– Это я посоветовал воздержаться от этой публикации, – сказал Суслов. – Что значит имя Шкерина в литературе, чтобы критиковать Симонова? Это несерьезно, товарищ Шолохов!
Шолохов ответил:
– А серьезно ли, когда меня и Леонида Леонова разносили вдребезги вчерашние портняжки и скорняки? Пудами, на вес – опубликовано погромных рецензий. Шкерин профессиональный критик, член Союза писателей, за ним книги.
В голосе Суслова послышалось раздражение:
– Товарищ Шолохов, я не против критики Симонова, но против, чтобы в этом упражнялись люди, непричастные к большой литературе. Так и передайте автору. До свидания, товарищ Шолохов!
– Вот! – воскликнул Потапов. – Говорил тебе, что не время замахиваться на Симонова. Не ставь себя в ложное положение! Зачем тебе это нужно?
– Мне это не нужно! – ответил Шолохов. – Русской литературе нужно! А вот можно ли критиковать Симонова, мы сейчас узнаем.
Шолохов достал из стола записную книжечку, разыскал в ней номер телефона и набрал его. Потапов забеспокоился:
– Ты кому звонишь?
Шолохов не ответил, соединение уже произошло.
– Саша, – начал он, – привет тебе с Дона.
Потапов успокоился и шепнул нам:
– Это он с Фадеевым.
Но разговор был не с Фадеевым.
– Саша, мне надобно переговорить со Сталиным. Возможно это?
Мы не слышали ответа, Шолохов положил трубку.
– Миша! – воскликнул Потапов. – Что ты делаешь? Подумай!
– Думать уже некогда! – ответил Шолохов.
Раздался продолжительный телефонный звонок. Потапов вытянулся, как в строю, только руку не приложил к виску. Шкерин откинулся на спинку дивана и замер.
Шолохов поднял трубку, ответил на заданный вопрос с того конца провода:
– Отличная слышимость…
Признаюсь, неведомая сила подняла меня со стула. Поднялся и Шкерин.
Слышимость действительно была отличной.
– Здравствуйте, товарищ Сталин! Прошу простить за беспокойство.
Мы услышали голос Сталина:
– Здравствуйте, товарищ Шолохов! Если бы я не хотел вас услышать, вы меня не обеспокоили бы. Я слушаю вас, товарищ Шолохов!
– Я опять к вам с нашими литературными болячками.
– Я сказал бы, с неблагополучием…
– Боюсь, напротив, со слишком самодовольным благополучием. Полное благодушие, ни слова критики.
– О ком речь?
– Литературный критик Михаил Шкерин говорит о живом и мертвом в творчестве Константина Симонова, а ЦК запрещает публиковать эту статью.
– Я не знаю о таком запрете, товарищ Шолохов. Вы читали статью?
– Читал!
– Вы считаете нужным ее публиковать?
– Считаю полезной. И Симонову есть чему учиться. Я могу послать вам статью.
– Зачем этот бюрократизм? Завтра я ее прочту. В какой газете?
– В «Комсомольской правде».
– Почему не в «Правде»?
– Комсомольцы проявили настойчивость. Не будем их обижать.
– У вас всё, товарищ Шолохов?
– Спасибо за поддержку!
В трубке послышались сигналы отбоя.
Потапов живо опомнился:
– Надо печатать в «Правде!»
– Что же ты раньше не сказал, теперь уже не переиначишь!
Тут я встал на защиту интересов своей газеты, но спор с Потаповым прервал телефонный звонок.
Шолохов ответил и, прикрыв трубку ладонью, прошептал:
– Суслов!
Отстранил трубку, и мы услышали:
– Михаил Александрович, я ознакомился со статьей Шкерина. В «Комсомольскую правду» дано указание – печатать.
– Спасибо! – поблагодарил Шолохов.
Я не случайно, с протокольной точностью, по старым своим записям воспроизвел эту сцену. Тем, кто не пережил «сталинской эпохи», трудно понять, как воспринимался этот эпизод его участниками. Жизненный и, как тогда говорили, партийный опыт у всех был различным.
Для Шкерина, старого партийца, начавшего свой трудовой путь кузнецом, вошедшим в литературу с трудовыми мозолями на руках, ответ Сталина прозвучал, конечно, как высшая справедливость. Ушло с ним с того дня навсегда, что Сталин «его поддержал».
Шолохов спросил у меня:
– Статью в ЦК посылали?
Я ответил, что не посылали.
– Вот он каков, наш идеолог!
Это он о Суслове. А потом добавил:
– Только вот что, братцы, о моем разговоре со Сталиным – молчок! Иначе я вас не смогу защитить!
В нашем настроении эти слова прозвучали диссонансом. Сталин поддержал, от кого же защищать?
Оказывается, было кого защищать, было и от кого защищать.
Шкерину очень скоро пришлось уйти из «Октября». Писательская судьба его слагалась трудно, хотя немало писателей вошло в литературу с его доброжелательной руки.
Шолохову пришлось позаботиться о его устройстве на работу редактором в редакцию художественной литературы в издательстве «Молодая гвардия».
Не умолчу и еще об одной его встрече с Симоновым.
Шкерину нужно было решать квартирный вопрос. Он обратился к секретарю Правления Союза писателей Анатолию Софронову за содействием, рассчитывая, что Софронов, противник Симонова, поможет критику, осмелившемуся критиковать всесильного «неприкасаемого». В квартире Шкерину было отказано. По каким-то причинам оргвопросы, связанные с выдачей квартир писателям, перешли к… Константину Симонову.
Он вызвал Шкерина, расспросил о его жилищной проблеме и написал резолюцию, в силу которой Шкерин получил квартиру во вновь построенном для писателей доме. И между прочим, показал ему резолюцию Софронова с мнением воздержаться от улучшения жилищных условий писателю Шкерину.