Михаил Строгов
Шрифт:
— Да, полны кумыса, и это нам очень кстати — пополним наши запасы!
Кумыс — напиток из кобыльего или верблюжьего молока, он укрепляет и даже пьянит, поэтому Николай мог только поздравить себя с этой находкой.
— Отложи один в сторону, а все остальные опорожни.
— Сей момент, батюшка.
— Вот что поможет нам пересечь Енисей.
— А как же плот?
— Плотом послужит сама кибитка, она достаточно легка, чтобы держаться на плаву. К тому же ее, как и лошадь, мы будем поддерживать бурдюками.
— Здорово придумано, батюшка! — воскликнул Николай. — Так, с Божьей помощью, глядишь, и переберемся… хотя, может, и не по прямой, очень уж сильное теченье.
— Это не важно! — ответил Михаил Строгов. — Главное переправиться, а уж там, за рекой, дорогу на Иркутск найти сумеем.
— Тогда за дело, — произнес Николай и начал опоражнивать бурдюки и перетаскивать их к кибитке.
Один бурдюк, полный кумыса, оставили про запас, а остальные, надув воздухом и тщательно заткнув, использовали как плавучие средства. Чтобы поддерживать на поверхности лошадь, два бурдюка следовало подвязать к ее бокам. Два других, прикрепленные меж колес к оглоблям кибитки, должны были поддерживать на нужном уровне кузов, который тем самым превращался в плот.
Вскоре работа была закончена.
— Ты не побоишься, Надя? — спросил Михаил Строгов.
— Не побоюсь, братец, — ответила девушка.
— А ты, дружище?
— Я-то? — вскричал Николай. — Да ведь сбывается наконец моя заветная мечта: поплавать в телеге!
Берег, в этом месте достаточно отлогий, благоприятствовал спуску кибитки. Лошадь дотащила ее до кромки воды, и вскоре все сооружение вместе с его живым мотором уже неслось по течению реки. Серко храбро пустился вплавь.
Пассажиры, стоя в кузове, из предосторожности разулись. Однако благодаря бурдюкам вода поднялась им не выше щиколоток.
Михаил Строгов держал вожжи и, следуя подсказкам Николая, направлял лошадь наискось, стараясь, однако, щадить животное — он не хотел изнурить его в борьбе с течением. Пока кибитка плыла по течению, все шло хорошо, и через несколько минут она уже миновала набережные Красноярска. Ее сносило к северу, и было ясно, что другого берега она достигнет гораздо ниже города. Но это не имело значения.
Переправа через Енисей прошла бы без особых трудностей даже на этом несовершенном сооружении, если бы в смене течений была хоть какая-то постепенность. Но, к большому несчастью, на бурлившей поверхности сталкивалось сразу несколько водоворотов, и вскоре, несмотря на все усилия Михаила Строгова выправить кибитку, ее втянуло в одну из таких воронок.
Опасность резко возросла. Кибитка уже не шла наискосок к берегу, ее уже не сносило течением — она начала с огромной скоростью вращаться, накреняясь к центру водоворота, как наездник на цирковой дорожке. Скорость ее достигла предела. Лошади едва удавалось удерживать над водой голову, и в водовороте она легко могла захлебнуться. Серко пришлось найти точку опоры на крыше кибитки.
Михаил Строгов понял, что происходит. Он почувствовал, что его тащит по кругу, который постепенно сужается и из которого уже не выбраться. Он не произнес ни слова. Ему хотелось бы увидеть опасность, чтобы верней ее избежать… Но в глазах его было темно!
Надя тоже молчала. Вцепившись руками в решетку повозки, она еще сопротивлялась беспорядочным рывкам сооружения, все более кренившегося к центру впадины.
А что же Николай — разве он не понимал серьезности ситуации? Что руководило им — флегматичность или презрение к опасности, смелость или безразличие? Ужели жизнь не имела в его глазах никакой цены, а была, по выражению людей Востока, «гостиницей на пять дней», которую волей-неволей приходится покидать на шестой? Во всяком случае, улыбка ни на мгновение не покидала его лица.
Кибитку по-прежнему крутило водоворотом, и лошадь теряла последние силы. Внезапно Михаил Строгов, скинув те из одежд, которые могли его стеснить, бросился в воду; затем, крепкой рукой ухватив выбивавшуюся из сил лошадь за узду, рванул с такой силой, что сумел отбросить ее от сферы притяжения, и кибитку, тотчас подхваченную быстрым течением, с новой скоростью понесло вниз по реке.
— Ур-ра! — закричал Николай.
Только через два часа после отплытия от причала кибитка пересекла главный рукав реки и пристала к откосу острова — более чем в шести верстах ниже отправной точки.
Здесь лошадь вытащила повозку на берег, и храброму животному дали час отдохнуть. Затем, пройдя поперек всего острова под пологом великолепных берез, кибитка оказалась на берегу малого рукава Енисея.
Здесь переправа прошла легче. Ни один водоворот не нарушал в этом русле течения воды, но оно было столь стремительным, что кибитка смогла пристать к правому берегу лишь пятью верстами ниже по течению. Всего ее отнесло на одиннадцать верст.
Эти огромные, пересекавшие сибирскую землю потоки, через которые не переброшено пока ни одного моста, представляют серьезные препятствия для нормального сообщения. И все они оказались для Михаила Строгова в той или иной степени гибельны. На Иртыше перевозивший их с Надей паром подвергся нападению татар. На Оби, после того как коня сразила пуля, ему лишь чудом удалось спастись от настигавших конников. Без особых несчастий обошлась разве что последняя переправа — через Енисей.
— Все было бы не столь забавно, — воскликнул, потирая руки, Николай, выходивший на правый берег реки, — когда бы не было так трудно!
— То, что для нас, дружище, было просто трудным, — ответил Михаил Строгов, — окажется, быть может, невозможным для татар!
Глава 8
ЗАЯЦ, ПЕРЕБЕЖАВШИЙ ДОРОГУ
Наконец-то Михаил Строгов имел основания считать, что дорога до самого Иркутска свободна. Он опередил татар, задержанных в Томске, а когда солдаты эмира дойдут до Красноярска, они увидят лишь покинутый город. И никаких средств прямого сообщения меж енисейскими берегами. Это означает задержку на несколько дней, пока мост из лодок, который не так-то легко поставить, не откроет им путь.
Впервые после роковой встречи с Иваном Огаревым в Омске царский гонец почувствовал себя спокойнее и мог надеяться, что новых препятствий на пути к цели у него не возникнет.
Кибитка, спустившись на пятнадцать верст наискосок к юго-востоку, вновь вышла на дорогу и продолжила долгий путь, пролегавший через степь.
Дорога была хорошей, да и вообще тот отрезок тракта, что тянется от Красноярска до Иркутска, считается самым лучшим на всем сибирском пути. Меньше тряски для пассажиров; широкий полог тенистой листвы укрывает от солнечного зноя. Это уже не бескрайняя степь, сливающаяся на горизонте с куполом неба, — сосновые или кедровые боры покрывают порой стоверстовые пространства. Но этот богатый край теперь был пуст. Повсюду брошенные деревни. Не встречалось больше и крестьян-сибиряков со славянским типом лица. Кругом лежала пустыня, и, как мы знаем, пустыня, созданная по приказу.