Михаил Строгов
Шрифт:
Как-то он напомнил девушке:
— Ты совсем не говоришь со мной о моей матушке, а, Надя?
Поговорить о его матери! Этого Наде не хотелось. К чему бередить его раны? Разве старая сибирячка не умерла? Разве ее сын не отдал прощальный поцелуй мертвому телу, распростертому на площади Томска?
— Расскажи, Надя, что ты о ней думаешь, — повторил свою просьбу Строгов. — Расскажи! Мне было бы так приятно!
И тогда Надя рассказала обо всем, что произошло между Марфой и ею с момента их встречи в Омске, где они впервые увидели друг друга. Вспомнила, как необъяснимый порыв толкнул ее к незнакомой старухе пленнице, какие услуги оказала она старой женщине и какую поддержку получила взамен. В то время Михаил Строгов был для нее всего лишь Николаем Корпановым.
— Им я и должен был всегда оставаться, — вставил, помрачнев, Михаил Строгов.
Помедлив, он добавил:
— Я нарушил свою клятву, Надя. Я ведь поклялся не видеться с моей матерью!
— Но ведь ты и не пытался увидеться с ней, Михаил! — отвечала Надя. — Это же случай свел вас!
— Я поклялся, что бы ни случилось, не выдавать себя!
— Миша, Миша! Разве мог ты сдержаться, увидев занесенный над матерью кнут? Не мог! Нет такой клятвы, которая могла бы помешать сыну прийти на помощь матери!
— Я не сдержал своей клятвы, Надя, — повторил Михаил Строгов. — И да простят мне это Бог и царь-батюшка!
— Миша, — сказала тогда девушка, — я хочу спросить тебя. Не отвечай, если не сочтешь нужным. Я не обижусь.
— Говори, Надя!
— Почему и теперь, когда царское письмо у тебя отняли, ты так спешишь дойти до Иркутска?
Михаил Строгов лишь крепче сжал руку спутницы, но ничего не ответил.
— Значит, ты знал о содержании письма еще до отъезда из Москвы? — продолжала Надя.
— Нет, не знал.
— Должна ли я считать, Миша, что в Иркутск тебя влечет только желание передать меня в руки отца?
— Нет, Надя, — серьезно отвечал Михаил Строгов. — Оставить тебя при таком мнении означало бы обмануть. Я иду, куда велит мне долг! А что касается желания доставить тебя в Иркутск, то разве не ты сама ведешь меня туда? Разве не твоими глазами я вижу, разве не твоя рука направляет меня? Разве не отплатила ты многократно за те услуги, что когда-то я смог оказать тебе? Не знаю, перестанет ли преследовать нас судьба, но в тот день, когда ты скажешь мне спасибо за воссоединение с отцом, я буду благодарить тебя за то, что ты довела меня до Иркутска!
— Бедный мой Миша! — взволнованно ответила Надя. — Не говори так! Я не об этом тебя спрашивала. Ответь, почему ты и теперь так спешишь добраться до Иркутска?
— Да потому, что я должен попасть туда раньше Ивана Огарева! — вскричал Михаил Строгов.
— Даже теперь?
— Даже теперь, и я там буду!
Надя поняла, что спешить в Иркутск заставляет Михаила не только ненависть к предателю, он не все говорит ей, и сказать всего он не может.
Через три дня, 15 сентября, они дошли до села Куйтун [109] , что в семидесяти верстах от Тулуна. Каждый шаг давался девушке ценой неимоверных усилий. Натруженные ноги едва держали ее. Но она крепилась, преодолевала усталость, и единственной ее мыслью было:
[109] Куйтун — село Куйтунское.
«Раз он меня не видит, буду идти, покуда не упаду!»
Впрочем, на этом отрезке пути, за все время после ухода татар, совсем не было ни препятствий, ни опасностей. Только страшная усталость.
Так продолжалось три дня. Было ясно, что третья колонна захватчиков быстро движется на восток. Это было видно по развалинам, которые они оставляли, по золе, что уже не дымилась, по валявшимся на земле, уже разложившимся трупам.
На западе по-прежнему ничего. Авангард эмира не появлялся. Пытаясь объяснить себе эту задержку, Михаил строил самые невероятные предположения. А ну как к Томску и Красноярску подошли серьезные силы русских? И тогда третья колонна, оторвавшаяся от двух других, может оказаться от них совсем отрезанной? И если так, то Великому князю удастся без труда отстоять Иркутск, а выиграть у противника время — значит сделать шаг к его изгнанию.
В своих упованиях Михаил Строгов заходил порой далеко, но вскоре понимал, насколько они беспочвенны. И снова приходил к мысли, что рассчитывать следует лишь на самого себя, как если бы только от него зависело спасение Великого князя!
Шестьдесят верст отделяют Куйтун от Кимильтейска [110] — маленькой деревеньки, расположенной неподалеку от реки Динки, притока Ангары. Михаил Строгов с опаской подумывал о препятствии, каким может оказаться на его пути этот весьма широкий приток. О паромах и лодках не могло быть и речи, а судя по опыту переправ через Динку в более счастливые времена, перейти ее вброд не так-то просто. Зато когда эта река останется позади, уже ни одна речка, ни один поток не преградят дороги на Иркутск, до которого оставалось двести тридцать верст.
[110] Кимильтейск — село Кимильтейское, впоследствии — город Кимильтей.
На переход до Кимильтейска потребовалось около трех дней. Надя еле плелась. При всей силе духа физические силы уже изменяли ей, и Михаил Строгов слишком хорошо это понимал!
Если бы он не был слеп, Надя, конечно, сказала бы ему: «Слушай, Миша, оставь меня в какой-нибудь хижине! Дойди до Иркутска! Выполни свой долг! Повидай моего отца! Скажи ему, где я! Скажи, что я его жду, вдвоем вы легко отыщете меня! Ступай! Я не боюсь! От татар я спрячусь! Сберегу себя для отца, для тебя! Ступай, Миша! У меня нет больше сил!…»
Уже несколько раз Надя была вынуждена останавливаться. Тогда Михаил Строгов брал ее на руки и, уже не думая о ее усталости, ускорял свой шаг.
К десяти часам вечера 18 сентября они добрались наконец до Кимильтейска. С вершины холма Надя заметила у горизонта чуть менее темную полоску. Это была река Динка. В водах ее отражались вспышки беззвучных молний, озарявших местность.
Надя провела своего спутника через разрушенный поселок. Пепел пожарищ уже остыл. Последние татары прошли здесь, по крайней мере, пять-шесть дней назад.
Дойдя до крайних домов поселка, Надя рухнула на каменную скамью.
— Мы что — делаем остановку? — спросил Михаил Строгов.
— Уже ночь, Миша! — сказала Надя. — Ты не хочешь отдохнуть несколько часиков?
— Я хотел бы перебраться через реку, — ответил Михаил Строгов, — надо бы хоть ею отгородиться от татарского авангарда. Но ведь ты уже и шагу ступить не можешь, бедная моя Надя!
— Идем, Миша, — сказала Надя и, взяв его за руку, повлекла дальше.
Дорогу на Иркутск река пересекала в двух или трех верстах отсюда. Девушка решила сделать последнее усилие, о котором просил ее спутник. И при свете молний они пошли дальше. Перед ними лежала бескрайняя пустыня, посреди которой затерялась маленькая речка. Ни деревца, ни холмика не возвышалось над этой широкой равниной, с которой вновь начиналась сибирская степь. Ни малейшего ветерка над притихшей землей, и самый слабый звук достигал бесконечных далей.