Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765
Шрифт:
«Рассматривая весь шар земной, не без удивления видим в море и в суше некоторое аналогическое взаимно соответствующее положение», — пишет Ломоносов и указывает как на пример такой аналогии «две великие суши земной поверхности, Старой и Новой свет составляющие», которые «много фигурою (т. е. очертаниями своих берегов. — А. М.)сходствуют». «По такой великой аналогии заключаю, — продолжает Ломоносов, — что лежащий против Сибирского берега на другой стороне северной Американской берег Ледовитого моря протянулся вогнутою излучиною, так что северную полярную точку кругом обходит». Исходя из этой аналогии, Ломоносов приходит к выводу, что «берег Северного Океана, насупротив Сибирскому лежащий», тогда еще никем и никогда не посещавшийся, должен быть «крут, приглуб и много меньше пресной воды изливать, нежели Сибирской». А из этого, в свою очередь,
Предположения Ломоносова о характере американских берегов Полярного океана, о которых еще ничего не было известно в науке, оказались во многом близки к действительности, как это с удивлением отмечали позднейшие географы.
Ломоносову удалось почувствовать здесь существование общей закономерности. Но дальнейшие выводы его оказались неверными, так как он приписывал главную роль в образовании морского ледяного покрова речным и глетчерным пресноводным льдам.
Поводом для такого мнения послужила, вероятно, малая соленость морских льдов, что подтверждалось и поморской практикой. В то же время Ломоносову, как физику, было хорошо известно, что растворы замерзают медленнее пресной воды. Этим Ломоносов и объяснял, что море в районе Мурманска «во всю зиму чисто», а «около Кильдина никогда льдов не видают», так что «тамошние рыболовы начинают свои промыслы с Николина дня, а у Кильдина острова ловят и зимою», тогда как Белое море, расположенное значительно южнее, «зимою великой лед производит так, что около половины оным покрывается». Все это Ломоносов мог непосредственно наблюдать сам в годы своей юности. «Причина тому видна ясно, — предлагает он свое объяснение, — ибо мелкое перед Океаном Белое море, принимая в себя пресную воду из Двины, Онеги, Мезени и других меньших вод, ради слабости россола меньшим морозом повинуясь, в лед обращается. Напротив того, глубокой Океан Норвежской, не имея в себя впадающих знатных рек, не теряет своей солоности и морозам не уступает, сохраняя свою жидкость». Ломоносов не знал о существовании в этих местах Гольфстрима (карта, которого была составлена только в 1770 году) и, естественно, не мог предложить другого объяснения, кроме этого.
Целый ряд соображений, куда входила и соленость далеких вод океана, и мысль о том, что в течение непрерывного полярного лета солнечные лучи успевают глубоко прогреть океанские воды так, что зимой, когда «поверхность океана знобит морозами», студеные воды должны ко дну опускаться, а глубинные, теплые, подниматься кверху, и различные другие приводят Ломоносова к убеждению, что «в отдалении от берегов Сибирских на пять и на семь сот верст Сибирской Океан в летние месяцы от таких льдов свободен, кои бы препятствовали корабельному ходу и грозили бы опасностью быть мореплавателям затертым».
Мнение об открытом широком море в глубине Арктики было чрезвычайно распространено среди мореплавателей, начиная с XVI века, и поддерживалось в научной литературе до второй половины XIX века.
Только в 1895 году Фритьоф Нансен, проникнув до 86°14' северной широты, установил, что океан сплошь загроможден тяжелыми льдами. Таким образом, нет ничего удивительного, что и Ломоносов придерживался гипотезы открытого моря. Приходится скорее удивляться, с какой осторожностью он подходил к этому вопросу и с какой настойчивостью стремился подкрепить свою теорию научными доказательствами.
Ломоносов сдвинул с места проблему Северного морского пути, придал ей большой размах и указал научные средства для ее решения. Он не избежал ошибок и неверных предположений. Закономерности, которые он искал и пытался вывести, располагая еще очень скудными данными, оказались более сложными. Но эти же поиски привели его к великим предвидениям, в которых он далеко опередил свое время.
Работа Ломоносова была первой попыткой теоретического обобщения всего ранее собранного материала о полярных странах. Она поражает грандиозностью замысла, смелостью выводов, гениальным проникновением в самую сущность явлений. Основные мысли и предположения Ломоносова о полярных условиях, позволяющих осуществить открытие северо-восточного прохода, были блестяще подтверждены всем дальнейшим развитием науки об Арктике.
Проект Ломоносова был завершением его многолетних трудов по изучению Арктики. Ломоносов воплотил в нем лучшие мечты своей юности об изучении северных морей, вложив в него всю зрелость мысли и твердое патриотическое убеждение в необходимости
Получив проект Ломоносова, Морская российских флотов комиссия отнеслась к нему с сомнением. Запрошенный ею адмирал А. И. Нагаев осторожно отказался высказать свое мнение о проекте, заявив, что рассмотрение его возложено на комиссию «и для чего я, без точного его императорского высочества повеления, к рассуждению в том деле приступить не смею». [371]
371
Под «императорским высочеством» разумелся 9-летний наследник престола Павел Петрович (род. 20.09.1754 года), получивший чин генерал-адмирала флотов российских.
В феврале 1764 года в Петербург прибыли четверо поморов-промышленников: олонецкий старообрядец Аммос Корнилов и мезенские кормщики крестьяне Федор Рогачев, Павел Мясников и Василий Серков. Они были спешно вызваны из Архангельска Морской российских флотов комиссией для получения сведений об условиях плавания в северных морях. Кроме того, в Ревельском порту из числа матросов, которые плавали на Шпицберген и Новую Землю «еще будучи мужиками» (а таких объявилось 26 человек), было отобрано и направлено в Петербург трое: Илья Сивцев, Кирилл Старопопов и Василий Лобанов. С 5 по 12 марта промышленников и матросов расспрашивали в комиссии, которая, наконец, вынесла решение взять от них всех «известия порознь: каким образом и когда они в Шпицбергене и вНовой Земле были; и какие в пути от тамошних льдов опасности имели; и что достойное примечания видели; и кто еще другие тамо звериные промыслы имеет; и на каких судах».
Ломоносов не присутствовал на заседаниях комиссии при опросе промышленников-северян, но встречался с ними у себя дома, настойчиво расспрашивая обо всем, что его интересовало.
Особенно много сведений он получил от Аммоса Корнилова, который, как указывает Ломоносов, был на Груманте «для промыслов пятнадцать раз» и неоднократно там зимовал. «По оного же Корнилова скаскам, — отмечает Ломоносов, — западное море от речного острова по большой части безледно бывает, восточное льдами наполнено». Ломоносов расспрашивал Корнилова об условиях плавания на Грумант, об окружающей природе и различных физических явлениях в Арктике, в особенности о северных сияниях. Ломоносов собирал у него сведения и о движении льдов, и о морских проливах, и о поведении птиц. «С северной стороны Шпицбергена, — записывал Ломоносов, — перелетают гуси через высокие, льдом покрытые, горы; из сего явствует, что далее к полюсу довольно есть пресной воды для плавания и травы для корму» и т. д. Известия, полученные от Корнилова, укрепили Ломоносова в мысли, что в более высоких широтах льды легче проходимы.
После долгих обсуждений комиссия признала «обретение» Северо-Восточного морского пути желательным, а вслед за тем 14 мая 1764 года последовал указ Екатерины II о снаряжении экспедиции. На проведение ее было отпущено 20 тысяч рублей. Цели экспедиции держались в строгом секрете. «Все сие предприятие содержать тайно и до времени не объявлять и нашему Сенату», — было сказано в указе. [372] Поэтому она называлась официально «Экспедиция о возобновлении китовых и других звериных и рыбных промыслов».
372
Однако, несмотря на то, что снаряжение экспедиции совершалось в строгой тайне даже от Сената, о ней весьма скоро прознали за границей. Уже 4 сентября 1764 года сведения о ней проникли во французскую печать. «Выставка «Ломоносов и Елизаветинское время»», т. VII, 1915, стр. 199, № 1 (приведен текст сообщения).