Мико
Шрифт:
— Лицо, — сказал Николас.
— Ах да. — Томкин попытался улыбнуться. — Мое лицо меня когда-нибудь погубит.
Теперь, когда они окончательно выбрались из толпы, Николас увидел Нанги — его окружали мужчины в темных костюмах. Похоже, здесь собралось высшее руководство семи или восьми министерств.
Они остановились в нескольких шагах от Сато и его невесты. Томкин сделал шаг вперед, чтобы поприветствовать и поздравить Сато. Николас в упор смотрел на Акико, пытаясь угадать, что скрывается за золотым веером. И вдруг, словно она услышала его мысленный призыв, в ответ на его желание веер опустился, и у Николаса перехватило дыхание. Он отшатнулся, как будто невидимая рука ударила его.
— Нет!
Его
Прошлое ожило. Страшный демон глядел на него. Мертвые не воскресают. Их тела становятся прахом, частью Вселенной.
Когда-то она принадлежала Николасу, душой и телом. Сайго не мог обладать ею и убил ее. Он утопил ее в заливе Симоносэки, где “ками” клана Хэйкэ гравировали человеческие лица на спинах крабов. Ее нет.
И все же вот она. В двух шагах от него. Этого не могло быть. И это было.
Юко.
Весна 1944 года
Марианские острова. Север Тихого океана
Самое яркое воспоминание Тандзана Нанги о войне — красное небо. Когда солнце поднималось над широкой вздымающейся грудью Тихого океана, казалось, в мире не осталось ни одного мягкого оттенка, только яркие всполохи оранжевого и багрового — словно огромные щупальца морского монстра, тянущиеся из бездны, навстречу медленно пробуждающейся заре.
Длинные ночи, наполненные грохотом моторов, постоянной вибрацией мощных винтов авианосца, прокладывающего себе путь на юг мимо маленькой группы островов Бонин, навевали грустные воспоминания о днях, наполненных ослепительным светом. На краю горизонта, словно в насмешку, сгустились тучи.
Они находились всего в тысяче морских миль от Токио, но погода стояла здесь совершенно другая. Среди людей на борту ходило множество разговоров и догадок об их месте назначения. Ведь они не были частью флота, их не сопровождал эскорт. Да и в море-то они отправились глубокой ночью, когда одни только голые лампочки, разбросанные там и сям в огромном военном порту, бросали резкие тени на покрытую мелкой рябью воду. Часовые, пригнувшись друг к другу, разговаривали шепотом и старательно не замечали осторожно выходящего в открытое море авианосца.
У них есть секретный приказ — единственное, что сказал им капитан Ногути. Он сказал это, чтобы предупредить возможные слухи, но эффект оказался обратным.
Куда же они направляются?
Ночью, когда погасили все огни, люди собрались в своих тесных каютах без окон, чтобы обсудить тревожащие их вопросы.
Готаро Сато был уверен, что они направляются на Марианы. Большинство других нашли эту идею абсурдной. Марианы находились слишком близко от Японии, чтобы там могли развернуться военные действия, а их вылазка, совершенно очевидно, носила боевой характер да к тому же была чрезвычайно срочной, как ясно им дал понять капитан Ногути в своей речи.
Но мысль о Марианах возбудила воображение Нанги и, когда все разошлись, он разыскал Сато. Мощной шеей и круглым лицом Готаро Сато напоминал медведя. У него были широко расставленные проницательные глаза, в которых ничего нельзя было прочитать; но он не был лишен эмоций, и на него часто накатывали приступы неудержимого юмора. Он знал, что определенная порция его нелепого остроумия — по натуре он был шутник — способна порой снять напряжение и успокоить страх.
А в те мрачные дни последних месяцев войны с избытком хватало и того и другого. Союзнические армии уже выиграли две большие, очень тяжелые кампании: сначала на Соломоновых островах, еще в 1943 году, и совсем недавно — в Новой Гвинее. Все понимали, что они неуклонно приближаются к Японии, и ждали
Они поднялись на палубу, и Готаро закурил, прикрыв рукой короткую вспышку пламени. Вокруг них простирался темный, предвещающий недоброе океан, и уже не в первый раз Нанги почувствовал, как его пробирает дрожь. Он был смелым человеком, и мысль о смерти в бою — почетная для самурая — не тревожила его. Но здесь, так далеко от какой бы то ни было земли, окруженный одной лишь морской бездной, он чувствовал себя как никогда плохо.
— Это Марианы, — сказал Готаро, глядя в южном направлении, туда, куда они направлялись, — и я скажу тебе почему. Если американцев там еще нет, то скоро они будут. У нас там воздушная база. Острова расположены не более чем в полутора тысячах морских миль от дома. — Он повернул голову, и внезапный порыв ветра взлохматил его короткие волосы. — А ты можешь себе представить лучший объект для базирования и заправки самолетов, которые отправляются для бомбардировок Японии? Я не могу.
Он стоял, облокотившись на металлический поручень, в его словах не было юмора. Внизу, под ними, шипело море.
Нанги почувствовал, что его охватило ужасное отчаяние.
— Тогда можно не сомневаться. Война уже проиграна, что бы ни говорило нам императорское командование.
Готаро повернулся к нему, его глаза ярко светились среди теней многоярусных надстроек авианосца. От близости столь мощной брони веяло леденящим холодом.
— Надо верить.
Сначала Нанги показалось, что он неправильно его расслышал.
— Верить? — переспросил он, помолчав. Готаро кивнул. — Верить в кого? — продолжал Нанги. — В императора? В императорское командование? В “дзайбацу”? Скажи, перед какими нашими иконами я должен бить поклоны сегодня ночью?
В его голосе прозвучала горечь, но ему было наплевать. Эта ночь, такая далекая от дома и такая близкая к линии фронта, была словно предназначена для того, чтобы дать выход давно накопившимся эмоциям.
— Жадность вовлекла нас в эту безумную войну, — торопливо заговорил он снова, прежде чем Готаро мог ответить на его риторические вопросы. — Слепые амбиции “дзайбацу”, которые убеждали правительство, что у Японии не хватает земли для их империи. “Расширяться, расширяться, расширяться”, — твердили они, и воина казалась им превосходным предлогом, чтобы найти наконец ту нишу, которую мы так долго перед тем искали в Азии. Но ответь мне, Готаро-сан, попытались они хоть что-нибудь выяснить о наших врагах, прежде чем атаковать Перл-Харбор? — Он покачал головой. — О, нет, нет. Ни капли чернил на бумаге, ни минуты, потраченной на исследования, на сбор информации. — Он мрачно улыбнулся. — История, Готаро... Если бы они хоть что-нибудь знали или понимали из истории Америки, они бы, пожалуй, могли предвидеть, чем кончится это нападение. — Нанги опустил глаза, вся страсть исчезла из его голоса. — Что же теперь с нами будет?
— Надо верить, — повторил Готаро. — Доверься Богу. Богу? Теперь Нанги начинал понимать. Он повернулся к Сато.
— Ты что, христианин?
Тот кивнул.
— Моя семья этого не знает. Думаю, они бы меня не поняли.
Какое-то время Нанги стоял, уставившись на него.
— Но почему?
— Потому, — мягко сказал Готаро, — что мне теперь ничего не страшно.
Тринадцатого марта в 04.15 утра Нанги вызвали в каюту капитана на инструктаж. Одетый в хорошо выглаженную униформу, он шел по молчаливым узким коридорам и поднимался по звенящим металлическим трапам. Казалось, весь авианосец принадлежит ему одному, и “ками” древнего сёгуна шел вместе с ним — прямой потомок непобедимых самураев, хитрый, как лис, и сильный, как тигр.