Мико
Шрифт:
— Линнер-сан. — Тон его голоса был совершенно спокоен.
Николас стоял неподвижно с того самого момента, как увидел труп. Он не мог отвести глаз от левой щеки Кагами.
— Мне кажется, это похоже на иероглиф, — продолжал Сато.
— Я вижу только кровь, — отрезал Нанги. — Ему нанесли по меньшей мере дюжину ударов.
Не говоря ни слова, Николас осторожно по забрызганным кровью плитам пересек комнату. Повсюду растекались густые кровавые лужи, но он двигался так легко и осторожно, что не задевал
Николас достал носовой платок и осторожно промокнул сгусток крови на левой щеке Кагами.
Нанги издал хриплый возглас:
— Иероглиф.
— Что все это значит? — спросил Томкин.
— У-син, — ответил Николас. Он не верил своим глазам. Кровь стучала у него в висках, как молот по наковальне. Он ощутил сильное головокружение, реальность ускользала от него.
— Это на китайском, я знаю, — заметил Сато. — Точнее, на древнекитайском. Но не видя четкого написания иероглифа, не могу сказать точно, что он обозначает.
Николас обернулся; лицо его стало бледным. Кроваво-багровый знак предвещал несчастье.
— У-син, — медленно проговорил он, — это особая серия ритуальных наказаний китайского уголовного права.
В комнате воцарилось молчание. Сато посмотрел на распростертое тело своего друга и коллеги, потом перевел взгляд на Николаса и спросил:
— Значит, он не последний?
Николас кивнул. В его глазах была мука. Он не представлял, что ему когда-нибудь придется говорить нечто подобное. Николас не мог оторваться от иероглифа, вырезанного на человеческой плоти, от этого зловещего знака, вызывающего ужас насмешкой убийцы.
— Это “мо”, — сказал он, — татуировка на лице. А также — первое из наказаний с нанесением увечий, искусству которых обучают в “Тэнсин Сёдэн Катори”. — Резкая сердечная боль пронзила его, не было сил смотреть на иероглиф, он с трудом произнес: — Это школа ниндзя, я сам из нее вышел.
Николас уже собрался идти в номер к Томкину, когда раздался телефонный звонок — тонкая ниточка между ним и Жюстин. Ее далекий голос, искаженный электроникой:
— Я страшно по тебе соскучилась, Ник. Уэст-Бэй-Бридж без тебя совсем другой. Лучше жить в чужой стране, но рядом с тобой.
— Япония — не чужая страна, — не раздумывая, возразил он. — Скорее родная.
— Даже теперь? Ведь прошло столько времени...
Он уловил нотки ужаса в ее голосе, но было уже поздно:
— У меня японская душа. Я говорил тебе об этом при первой нашей встрече. Внешне я, может, и похож на отца. Но внутри... внутри у меня “ками” матери. Я не могу с собой ничего поделать. Да мне и не хотелось бы.
Оба замолчали, но даже жужжание линии было не в состоянии скрыть от него ее тревожное дыхание.
— Ты ведь не захочешь там навсегда остаться, правда? — детским тоненьким голоском спросила она. Он рассмеялся.
— Навсегда? Боже мой, конечно, нет. Что это тебе пришло в голову?
— Ник, ну разреши мне приехать! Я могу вылететь уже сегодня вечером. Обещаю, не буду тебе мешать. Просто мне хочется быть рядом. Обнять тебя.
— Жюстин, — сказал он так нежно, как только мог, — нельзя. У меня очень много дел. У нас с тобой не будет времени.
— Даже ночью?
— Это же не работа “с девяти до пяти”.
— Ты мне нравился больше, когда ничего не делал.
— Но теперь я счастливее.
— Ник, пожалуйста, разреши мне приехать. Я не буду...
— Нет. Нет. Нет. Я скоро вернусь.
Гудение в трубке продолжалось, колыхалось, словно “ками”, и непрерывно нарастало.
— Если честно, Ник, мне просто страшно. Я все время вижу один и тот же сон: что-то вроде... предчувствия. Я боюсь, с тобой случится что-нибудь ужасное. А я останусь здесь... — Голос ее прервался. — Тогда не останется никого.
— Жюстин, — сказал он спокойно, — все идет хорошо, и так же хорошо будет идти дальше. Как только я вернусь, мы поженимся. Ничто этому не помешает. — Жюстин молчала. Он старался не думать об убийстве Кагами. — Жюстин...
— Я все слышала. — Она говорила так тихо, что трудно было различить слова.
— Я люблю тебя, — сказал Николас и положил трубку. Что еще сказать? Он не знал. Жюстин непредсказуема. Ему чужды ее завихрения, ночные страхи, ему трудно понять ее власть над ним, потому что он совсем другой.
— Ник, что, черт побери, здесь происходит? — Бледный Томкин стоял в коридоре, прислонившись к двери, ведущей в ванную комнату. — Я приехал в Токио заниматься исключительно бизнесом, а нас тут втягивают в какое-то странное ритуальное убийство. Если бы я хотел поглазеть на это, я поехал бы в Южную Калифорнию.
В ответ на неудачную шутку Томкина Николас слабо улыбнулся и сел на угол огромной кровати. Они вернулись в “Окуру” поздно вечером, и никто из них не ел с завтрака, состоявшего из чашки чая и тостов, причем Томкина тут же вырвало.
— Давай сначала поедим, — предложил Николас. — А поговорить можно потом.
— Черта с два, — возразил Томкин и, пошатываясь, вошел в спальню. — Мне кажется, ты знаешь больше об этом... как ты его назвал?
— У-син.
— Ну да. Ты же эксперт. Вот и объясни мне.
Николас провел пальцами по волосам.
— По традиции, существует пять наказаний, назначаемых в зависимости от тяжести преступления. Каждое последующее наказание суровее, чем предыдущее.
— Ну и чем все это грозит “Сато петрокемиклз”?