Милая, хорошая
Шрифт:
– Рома!..
– Нет, молчи! Я тебе все скажу. Чтобы не было больше тайн. Недомолвок. Чтобы все было ясно и просто! Чтобы не повторять прошлых ошибок!.. Потому что это ужасно… – Он сморщился, точно от боли. – Я так и не успел с ней поговорить – о том, что нас мучило. Нас обоих. Ну почему она мне ничего не сказала? – с отчаянием произнес он.
– Может быть, она боялась тебя огорчить? Боялась, что ты разозлишься на нее, когда узнаешь о существовании любовника?
– Ах, ну перестань… Она же знала, что я не Отелло какой-то, что я и пальцем
– Почему ты не хотел узнать его имя?
– Зачем? Какая разница, кто он – Вася, Коля, Дима, Иван Иваныч… Свинья тот еще, раз столько лет морочил ей голову! – с ненавистью произнес он. – Ну ладно я, дурак, не смог помочь Вике – но он-то куда смотрел?!
– Рома!..
– Нет, я все скажу… – Он снова взял себя в руки, голос приобрел жесткость. – Я ведь мог узнать, кто он. Несколько раз собирался нанять детектива, нашел даже пару хороших агентств, в которых мне обещали помочь! Но в последний момент ломался. Я тряпка, понимаешь ли ты? Я тряпка! Я как страус совал голову в песок – а ну как пронесет? А ну как она сама бросит его и мы заживем как прежде! И знаешь, что самое смешное?
– Что? – шепотом спросила Алена.
– Да ты знаешь… Ты ходила к моей дражайшей теще, и она сказала тебе, что у меня есть любовница, – помнишь? Якобы Вика позвонила ей перед смертью и кричала, что у меня есть любовница…
– Вика говорила не о тебе. Вика говорила о нем! – догадалась Алена.
– Да! Так и есть! У любовника появилась любовница, а не у меня! Эх, надо тебе было это еще тогда сказать… Все обвиняли меня, чуть ли не Синей Бородой считали!
– Почему же ты не рассказал всем правду?
– Потому что… – Он сбился, держась за горло – точно у него там ком стоял, и закончил с трудом: – Потому что я не мог.
Алена, забыв обо всем на свете, напряженно смотрела на Селетина. Теперь, когда она окончательно удостоверилась в своих подозрениях, ей стало не по себе. Алене стало страшно, когда она увидела размеры любви Селетина к покойной жене… Этой безрассудной, безответной, бесконечной любви.
– Ты хотел бы сейчас узнать, кто был ее любовником?
– Да, – не раздумывая, ответил он.
– Тогда тебе было все равно, а сейчас… Зачем? Чтобы поквитаться? Нет? Чтобы сравнить себя с ним? Зачем?..
Селетин встал перед Аленой, сложив руки на груди.
– Чтобы спросить его: зачем он, скотина, поступил так с ней – вот затем, – с мрачным спокойствием произнес он. – Какого черта ему понадобилось заводить любовницу, когда у него была Вика? Вика, которая его так любила.
– Ты странный… – печально констатировала Алена. «Сказать ему или нет? Нет, все-таки – нет! Если он узнает, что третьим был его друг, Никита Ратманов, а не какой-то там прощелыга Иван Иваныч, – неизвестно, что будет… Это добьет его!»
– Только теперь уже поздно, – сказал Селетин, ласково глядя на Алену. – Теперь я уже ничего не узнаю. Почему ты так на меня смотришь?
– Мне страшно.
– Чего ты боишься? Меня?
– Нет! Я боюсь твоей любви к Вике, – мужественно призналась она.
– Вики нет больше.
– Нет, есть! Ты до сих пор продолжаешь с ней спорить… Ты думаешь только о ней, ты и во мне видишь ее… – возразила она.
– Каким образом?
– Ты нашел меня там, где потерял ее. Одинокая женщина в тех же стенах, где ты жил когда-то с ней, не уродка… Пианистка – что довольно романтично, а не какая-то там обвальщица мотального цеха! Не совсем старуха, опять же… Вот ты и стал со мной встречаться.
Селетин не выдержал и засмеялся:
– Что ты такое говоришь! Обвальщица мотального цеха? Ой, не могу… – Он смеялся столь заразительно, что Алена не выдержала и тоже начала хохотать. – Глупая, глупая Ёлка…
– Ну вот, ты меня уже называешь глупой… глупой деревяшкой, – развела она руками.
– Перестань. – Он порывисто обнял ее. – Немедленно прекрати молоть чепуху! Я тебе сейчас скажу еще кое-что, и ты эти слова должна выучить наизусть. Загибай пальцы… – Он взял ее ладонь. – Во-первых, ты красавица. Во-вторых, ты талантлива. В-третьих, ты еще совсем девчонка. Сколько тебе – девятнадцать? Двадцать?
– Мне тридцать четыре!
– …и в-четвертых, – продолжил он, пропустив мимо ушей ее ответ. – В-четвертых, я тебя люблю. Я тебя люблю потому, что ты Алена Лозинская, а не потому, что проживаешь ты по какому-то там определенному адресу. Запомнила?
– Да.
– Ну вот и молодец. – Он поцеловал ее в нос.
– Ромочка, я тебя тоже очень люблю! – в ответ горячо зашептала она ему на ухо, приподнявшись на цыпочки и обхватив шею руками. – Я тебя просто обожаю!
– Давай собираться? Нам пора…
– Давай! – улыбнулась она.
Но собирались они дольше, чем рассчитывали, и выехали в Москву только в шестом часу, в густых фиолетово-красных сумерках.
Алена не заметила, как заснула, свернувшись клубочком на заднем сиденье.
Вика любила шпильки.
Нет, не те, что втыкают в волосы, а каблуки-шпильки, высокие и тонкие, от одного взгляда на которые становится немного не по себе – и как только женщины на таких ходят?..
От этих самых шпилек походка была у нее легкой и быстрой, словно стремительным движением вперед она старалась избежать падения. Селетин всегда с недоверием относился к ее туфелькам и сапожкам, видя в них потенциальную опасность для жизни и здоровья Вики.
Но она ни разу не упала, правда, много раз застревала своими острыми каблучками во всевозможных щелях, решетках, брусчатке.
– Селетин, не будь занудой! – весело говорила она, когда он, ворча, в очередной раз выковыривал ее ножку из западни.
Сам характер у Вики был тоже легкий, легкий и переменчивый, как погода весной. Она легко смеялась, легко плакала и была до такой степени беззащитна перед людской грубостью, что Селетину порой становилось не по себе. Беззащитна и простодушна.