Милая Венера
Шрифт:
Пирс пытается умиротворить меня заверениями, что сукин сын освободит квартиру к нашему приезду в Лондон в следующем месяце. «Еще бы, мать его», сказала я и напомнила ему в наивикторианнейшей моей манере, что у меня не приют для лиц благородных сословий и расстроенных состояний. Пирс занял позицию, что Гарри не в таком уж расстроенном состоянии и даже вроде бы неплохо проводит время. «Вот именно, — сказала я. — А потому нам придется хорошенько продезинфицировать квартиру и заглянуть под кровать». Пирс счел, что я встала в неразумную позу, с чем я гордо согласилась, и он вынужден был заткнуться. Это метод, который я разработала: вести себя скверно, затем соглашаться, что я веду себя скверно, дав при этом четко понять, что любое другое поведение было бы нелепым. Это
«Ты невозможна!» — максимум того, что ему удается возразить.
Неделя на Кифере были идиллией. Министр так и не появился — к счастью, но, боюсь, потому лишь, что правительство может пасть в любую минуту, а быть застуканным средствами массовой информации на уединенном островке с супругой иностранного дипломата — не самый благовидный повод покинуть свой пост. Однако он мне позвонил и поинтересовался, с кем я встречаюсь, будто это Хемпстед, а когда я ответила: «С белым селезнем», наступило долгое молчание. Чувство юмора — это не международная валюта.
На самом же деле я встречалась с очень многими людьми, включая австралийскую пару — они вернулись «домой» и выстроили себе дом в стиле ранчо в строгом согласии с рекламой, он облагообразил свой головной убор, и этим все ограничилось.
Он — Грег — выращивает виноградные лозы «шардоннэ» из Баросской долины — восхитительное вино, лучшее, какое я пила в Греции, — и, конечно, уже гребет больше денег на острове, чем кто-либо с тех пор, как в шестнадцатом веке его ограбил Барбаросса. Его древнегреческая матушка (не Барбаросса, а Грега) имела обыкновение сидеть на пороге вся в черном, не считая алого шарф? от Гуччи. Иногда она его трогала, а потом опять укладывала узловатые пальцы на колени. Она ни разу не уезжала с острова, рассказывал мне Грег. а когда он рассказывал ей про Австралию — какая она большая, и как до нее далеко, старушка только улыбалась. Мне Грег нравился.
Я бы осталась дольше, если бы могла. «Увы-с» заметно продвинулась между глотками вина Грега и кормлением селезня. Проблемы возникали, только когда надо было решить, чего не касаться, не верю, что Пирс в самом деле со мной разведется, но очень много из того, о чем прыгать было бы одно удовольствие, связано с эпизодами, про которые я ему никогда не рассказывала, и предпочту, чтобы он о них не узнал. Например, случай г Робертом Редфордом. Или это маленькое происшествие в Ватикане. Но раз уж я не смогу опубликовать мою «Страну Чудес», пока сэра Пирса не спровадят на покой, я решила продолжать напролом, со всеми неосторожностями, и уповать, что он до нее не доберется. Я было подумала спрятать рукопись в папке, озаглавленной «Заметки о природе», но Пирс наверняка бы ее открыл в надежде найти описание диких цикламенов. Так что же его отпугнет наверняка? «Образчики для вязания»? «Еврейская кухня»? Знаю! «Письма от мамы»
Не насмешничай, это очень серьезно.
Точно так же, позволь тебе сказать, как ситуация с Жан-Клодом. Можешь мне поверить, Джейнис, ничто не сравнится с пылом любовника, убежденного, что ты провела неделю с другим мужчиной. Не знаю, остается ли у него энергия на государственные дела. Могу сказать только: если президенту Миттерану требуется, чтобы его посол в Афинах не ограничивался проверкой импорта французских вин, а делал еще что-то, ему придется потерпеть. Мне уже хотелось бы, чтобы Жан-Клод воспользовался примером твоего Билла и на некоторое время предался супружеской верности; или чтобы недужная родственница его жены либо выздоровела, либо скончалась, и мы могли бы поделить между нами бремя его страсти. Пирс теперь председательствует в какой-то никчемной комиссии, которая — так удачно! — заседает по вечерам и выматывает его почти так же, как французский посол выматывает меня, — хотя Пирса, бедняжку, не вознаграждают коньяком и розами.
Я пытаюсь решить: жены дипломатов — такие же, как всякие другие жены, или хуже. С Киферы я вернулась прямо в кудахтанье куриных сборищ, уклониться от которых невозможно. Не говоря уж о том, что все они одеты, как члены педсовета женского пансиона, мне редко доводилось слышать такой хор робких жалоб. Уличное движение.
Загрязнение окружающей среды. Слуги. Кондиционеры. Пособие на приемы. Плата за обучение в частных школах. Цена кукурузных хлопьев.
Назови, что хочешь, и раздадутся стоны. Как ты думаешь, почему женщины, мало чем обремененные, ведут себя так, словно жизнь неумолимо тащит их в пучину нервных заболеваний? Мне вспомнилась мать Грега на Кифере, чья жизнь была сменой одного тяжкого бремени другим, и она исполнена безмятежности. Визжат и скулят лишь те, кто окружен привилегиями. Болезнь нашего пола, которую тридцать лет женской свободы не исцелили, и это меня злит, заставляет стыдиться. Ну и тогда во мне закипело возмущение. «Кто-нибудь может подтвердить, — сказала я, — что член югославского атташе по делам культуры самый большой в дипломатическом корпусе?» Ну, можешь мне поверить, это отвлекло их внимание от цены кукурузных хлопьев. Бежевая бригада заняла оборонительную позицию за чайными чашками. Когда я рассказала Пирсу, он засмеялся и сказал, что его удивляет только одно: как это я сама не знала ответа на этот вопрос.
Значит, я больше не буду получать донесений с фронта. Как мне будет их не хватать! Но как бы то ни было, я скоро с тобой увижусь. И раз теперь у тебя стало меньше забот, то, может быть, ты приедешь и погостишь в нашей прелестной лачужке в, горах? Мы с Пирсом завтра уедем туда на воскресенье попытаться вспомнить, что мы женаты.
С массой любви, Рут.
Речное Подворье 1
14 мая
Рут, миленькая!
Мне срочно необходимо талмудическое заключение — наше пари под №№ 1 10 подразумевало мужей или дома? Если первое, то с пари бесповоротно покончено, и я начну интриговать, чтобы власти предержащие воспрепятствовали продаже прав на трансляцию с Уимблдона «Скай телевижн» (параболические антенны тут запрещены — заповедная зона, — и нам разрешено осквернять наши крыши лишь гнутыми и перекрученными металлическими прутьями).
Но если верно второе, тогда пари остается в силе и ты получаешь право на полный нецензурированный отчет о позднейших событиях в том, что Кевин окрестил «Речным трах-тарараханьем». Я подумывала о том, чтобы угостить тебя захватывающей повестью о сражении, бушующем в настоящее время между № 5 и № 6 из-за высоты новой изгороди между ними, в надежде, что она наведет на тебя жуткую скуку, а потому у тебя слюнки потекут от последующего, — и ты вынесешь решение в мою пользу — я просто изнываю по наследместам! Но буду играть честно. Так что к делу.
Возвращение из Стратфорда оказалось такой мукой из-за моей спины, что я решила последовать совету Билла и позвонила Нине. Докторам не удавалось вылечить мою спину уже одиннадцать лет — началось все с рождения Клайва, — и теперь я готова хвататься за любую соломинку, презрительно осмеянную дипломированными врачами. Ну, я и подумала: почему бы не испробовать ароматотерапию? Я понятия не имела, в чем она заключается, — конечно, «терапия» особой загадки не представляла, но вот «аромато» звучало заманчивой тайной. Излечение восхитительными духами — что может быть прекраснее, даже если его проведет Нина?
Она заговорила деловито, считая, что я намерена обсудить последний раунд «Церкви против Речного Подворья».
«Нет, Нина, я звоню из-за моей спины, — сказала я. — По мнению Билла, вы можете мне помочь. Боль адская, и я хожу, будто ветхая старуха».
«Я иду играть в теннис, — возвестила она, будто теннис это благое начинание. — Приходи днем». Прозвучало это как требование. Мы договорились на три.
Ее сад превратился в ковер колокольчиков. Я потянула носом, предположив, что они играют свою роль в «аромато», но колокольчики не пахнут. Нина открыла дверь с чинной солидностью, а я уже жалела, что пришла. После тенниса она выглядела до отвращения здоровой и была облачена в строго-практичную шерстяную блузу, которая выглядела бы просторной на Майке Тайсоне, однако Нина наполняла ее, точно ветер все паруса шхуны.