Миленький ты мой
Шрифт:
Мы пили чай, и Захар Ильич рассказывал мне про Питер. Про музеи, дворцы, набережные и Невский.
– Почему вы уехали оттуда? – осмелилась я на вопрос. – Из такого прекрасного города… Сюда, к нам, в деревню…
– Обстоятельства, – развел он руками. – Иногда они бывают сильнее. Да и Нина стала болеть… Решили, что здесь тишина и свежий воздух…
Захар Ильич замолчал. Нина Валерьевна тихо вздохнула и ушла к себе.
– Непременно поезжайте, Лидочка, в Питер! При первой возможности, самой малой! Вы так напитаетесь там красотой!..
– Вернетесь? – дрогнувшим голосом спросила я, конечно же, из личного, шкурного интереса – не дай бог, уедет любимый учитель!
– А некуда! – улыбнулся Захар Ильич. – В комнате нашей, на Садовой, нам… места нет. Так получилось. Там живет наш с Ниной сын. Надеюсь, что живет… – и он снова вздохнул.
Я поняла: они сбежали от сына. А что уж там было – не мне расспрашивать. Но, видно, беда.
– А вы, наверное, в город хотите? – спросил Захар Ильич с лукавой улыбкой.
Я кивнула:
– А что здесь делать? Копаться в навозе? Нет, не хочу.
– Все так, – кивнул он и загрустил. – А ведь здесь прекрасно, Лида! Вы оглянитесь! Лес какой, поле! А озеро ваше? Тишь да гладь, да божья благодать! Вы мне поверьте! А вот возможности – да… В городе больше. Но вы подумайте все же… Чтоб не сгоряча. Хотя… вам же замуж выходить нужно. А с женихами здесь… полный ведь швах! Нет тут для вас подходящего.
Я растерялась: «Нет для меня? А чем я, собственно, отличаюсь от других? От моих одноклассниц?» Но спросить мне было неловко.
А Захар Ильич смотрел на меня и улыбался, видя мое смущение.
– Правильно, Лида! Езжайте, учитесь! Дерзайте! А там – жизнь покажет! Она ведь умнее нас с вами будет! Вы же умница, Лида! И еще, – он прищурился, – вы – красавица!
– Ну уж… – смутилась я – какая красавица? Обыкновенная я, как все остальные.
Он замотал головой:
– Нет, Лида! Настаиваю: красавица! Лоб у вас высокий и чистый! Нос… смешной и курносый! Рот упрямый – ни за что не уступлю, и не старайтесь! – Он засмеялся. – Я прав?
В ответ я лишь пожала плечами.
– А глаза?.. Серьезные, строгие – как у взрослой девицы! Впрочем, вы такая и есть! К сожалению… – грустно добавил Захар Ильич. – И красота ваша, Лидочка… Неяркая и неброская – да… Но чистая и милая! А это, поверьте, важнее! Умный мужчина увидит, не сомневайтесь! Вы, Лида, человек непростой, но надежный! С характером, верно?
Я, окончательно смущенная и растерянная, покраснела и кивнула.
Многое я не понимала тогда… Обиделась, дурочка! А ведь он, мой Захар Ильич, хотел меня уберечь! Видел, как сердце мое наливается злобой. Видел, как я страдаю.
И еще… Однажды, в очередной раз за чаем, он вдруг внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Лидочка! А вы не держите зла на свою маму!
Я вздрогнула и посмотрела на него. Думаю, в моих глазах он увидел такой ужас, что смутился и сам.
– Это… как? – хрипло спросила я.
– Да вот так, как вышло. У всех своя судьба, Лидочка! И никто не знает, счастлива ли она там…
– А зачем… тогда? – я не узнала свой голос.
Захар Ильич развел руками:
– Да кто его знает – зачем… Жизнь так сложилась! И надо ее пожалеть. Ведь там она без семьи.
Я усмехнулась, и разговор не продолжила. Мне было стыдно от того, что ему все известно. Хотя… Деревня, что говорить!..
А после того разговора я обиделась на Захара Ильича: он защищает ее? Эту?.. Разве ее надо жалеть, не меня?
Нет, правильно говорят люди: чудак этот учитель, ей-богу!
А через полгода умерла Нина Валерьевна. И Захар Ильич стал попивать…
Вскоре он уехал. Просто уехал и никому ничего не сказал. Запер дом на замок и… Ни письма, ни записки. Бабы сплетничали, что он решил помереть – жить, мол, без Нины не мог. «Утопился, наверное!.. – шушукались бабы. – Пошел на речку и утопился!»
Но тело не находилось. Никакого письма не пришло, и вскоре все об этом забыли. Все, кроме меня.
Я страдала и считала, что он меня предал. Мы ведь дружили! Он же видел, кем он был для меня! И даже мне… Ни записки, ни слова!..
Так исчез из моей жизни еще один близкий и дорогой человек… Человек, пытавшийся мне объяснить…
Тетя Тоня умерла, когда мне было шестнадцать. Последний, выпускной класс. Полина Сергеевна на похороны не приехала, хотя телеграмму я ей отбила.
А для меня это было облегчением: я наконец осталась одна!
Школу окончила, дом заперла, кур своих древних зарезала и раздала по соседям. И рванула в город. В наш уездный центр Н. Подала документы в педучилище и заселилась в общежитие. Экзамены сдала легко и поступила.
В городе мне нравилось все! Наш маленький, тускленький, захудалый Н. казался мне центром Вселенной. Я удивлялась автобусам и такси, могла долго стоять на железнодорожном вокзале и «провожать» поезда. Часами сидела в станционном буфете и пила остывший чай, неотрывно глядя в окно. Думала: куда летят поезда? Куда едут все эти люди, в какие края? От чего бегут и что ждет их там, в «прекрасном далеке»? Я завидовала им. Завидовала их передвижениям и переменам. Я мечтала о путешествиях, о морях и городах. И, конечно, о Питере – городе моего учителя, который я полюбила заочно.
И еще, я стала почти городской. Я обрезала волосы и сделала модную стрижку, научилась красить ресницы и ногти и копила на новые трусики и лифчик. Я рассматривала журналы мод и мечтала, мечтала… Мечтала о красивом белье, лаковых туфлях, кожаной сумочке – почему-то зеленого цвета. Видела такую в польском журнале мод. Маленькая, изящная, ярко-зеленая сумочка с металлической пряжкой. Это была моя самая главная и заветная мечта.
Я недолго пробыла «деревенщиной» – пообтесалась довольно быстро. Девочкой я была сметливой, и жизнь хорошо научила меня приспосабливаться.