Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)
Шрифт:
Сражаясь с порывами ветра, я с трудом поднялась на ноги, поставила велосипед и вскарабкалась на него. В этот момент ветер налетел на меня с противоположной стороны. Я дёрнула руль вправо, но колёса несло к грунтовой обочине влево от дороги, что грозило двухсотфутовым падением на камни и в грохочущие подо мной буруны. Прежде чем съехать с мостовой, я спрыгнула с велосипеда и грохнулась на асфальт. На этот раз мой велосипед приземлился мне на бёдра.
Почти сразу, как оказалась на мостовой, я услышала шум приближающейся машины. Она тарахтела вверх по склону со стороны соседнего залива и, судя по звуку, была ужасно близко. Ларри, в отличие от меня, удалось устоять на повороте, поскольку он со своим велосипедом весил больше, чем я со своим. Он тоже услышал машину и выбежал на середину дороги, размахивая руками и пытаясь её остановить.
— Вставай! — закричал он.— Я не уверен, что он меня заметит!
Я ещё выползала из-под велосипеда, когда завизжали тормоза. Шофёр успел остановиться в пятнадцати футах от меня, а я быстренько перетащила себя вместе с велосипедом через дорогу и привалилась к скале.
Весь остаток поворота и часть пути под уклон я боролась с велосипедом, прежде чем вскарабкаться на него и попытаться ехать снова. Дорога вдоль нового залива шла всё время под горку, но из-за ветра я продолжала двигаться с большим трудом. Только достигнув «спинки» залива, мне удалось уйти от порывистого ветра.
На протяжении четырёх часов, до кемпинга в Пласкетт-Крик, мы боролись с двадцатью милями гористого побережья, со скрипом преодолевая подъёмы, волоком волоча велосипеды на поворотах и борясь с ветром на спусках. Каждые полчаса мне приходилось останавливаться, смачивать лицо и губы водой, полоскать пересохшее горло и ложиться на спину, чтобы успокоить стонущие мышцы. За первые два часа в горах я физически измоталась, а на теле почти не осталось живого места. В мышцу левого плеча словно всадили мясницкий нож, медленно вращая лезвие туда-сюда. «Пульсирующая» «пятая точка» отказывалась расслабиться. Я устала от недосыпа в последние две ночи и чувствовала, как во мне сгорает каждая калория ленча, съеденного четыре часа назад. Мысль о ещё двух часах ветра и горных хребтах была почти невыносима, и я попыталась себя подбодрить:
— Давай, малыш! Ты сможешь. Ну, давай. Держись. Осталось немного. Только жми на педали. Скоро будем в Горде.
Горда была точкой на нашей карте, где мы планировали купить продуктов на обед и завтрак и подзаправиться, чтобы хватило сил пройти последние пять миль до кемпинга. Прошло уже больше часа с тех пор, как я завела свои бодрящие разговорчики, прежде чем мы добрались до Горды. Последние несколько миль стали каким-то миражом. Ларри всё время говорил мне, что Горда будет вон за тем поворотом, и я жала на педали, проходя поворот за поворотом, и вновь забиралась на велосипед, после того как ветер сбрасывал меня оттуда.
В шесть часов мы доползли до Горды. Продуктовый магазин закрылся в пять тридцать. Хотелось рыдать, но я слишком устала. Вместо этого я свернула на дорогу и изготовилась повысить верхние пределы своей выносливости. Когда мы выезжали из Горды, я согнула под ветром плечи и почти исступлённо запела: «Давай, Барб. Давай, Барб. Давай, Барб». Милей севернее Горды шоссе неожиданно сменилось заброшенной грунтовой дорогой, усеянной камнями.
Как только мы попали на грунтовку и обгонявшие машины стали обдавать нас тучами пыли и гравия, мне стало уже не до пения.
— Я это ненавижу,— вопила я.— Мои плечи отваливаются, мышцы болят, лицо стянуло, а губы в волдырях. Я смертельно устала, и меня трясёт, так как я не ела больше шести часов! Я вся исцарапана, так как этот чёртов торнадо всё время скидывал меня с велосипеда, а теперь ещё и дороги нет! И не смей мне говорить, что кемпинг «вон за тем углом», я знаю, его там, чёрт подери, нет!
Из-за клубов пыли Ларри меня не видел, но мог слышать каждое моё слово. Он знал, что я исчерпала свой лимит, и ему нечего было сказать мне в поддержку. Он молчал и молился, чтобы я продолжала двигаться. Я продолжала, а через милю или чуть больше вновь появилось шоссе.
Было семь, когда мы приехали в кемпинг. Мы пробыли в дороге одиннадцать часов, плетясь на минимальной скорости под палящим солнцем.
На первой же незанятой стоянке я «причалила» к ближайшему столу для пикника, освободилась от велосипеда и растянулась поперёк столешницы. Пока я возлежала на столе, бездумно уставившись в небо и поражаясь тому, как болит каждая клеточка тела, Ларри ставил палатку. Интересно, почему, испытав недавно такие мучения во время путешествия из Санта-Барбары в Охай и обратно, я не усвоила урока и не рассталась с идеей велопробега навсегда.
Как только палатка была поставлена, я устремилась к ней по траве. Ноги продолжали двигаться так, словно крутили педали, а торс никак не мог разогнуться. Я «пропедалировала» в палатку, свернулась на своём спальнике и полностью отключилась. Если бы приблизительно через час Ларри не закатил истерику, я бы, наверное, проспала до утра. Отмахав милю до продуктового магазина в Пасифик-Гров, двухэтажном городке, и вернувшись только с банкой говяжьей тушёнки и пакетом супа, он обнаружил, что плиту нельзя включить, так как пропал сальник. Наверное, сальник выпал и потерялся, когда он чистил плитку после завтрака в Морро-Бей.
— Что случилось? — спросила я, вылезая из палатки. Короткий сон помог. В левом плече ещё ощущался мясницкий нож. Но я уже не чувствовала себя такой разбитой. Ларри объяснил про плиту, я пожала правым плечом.
— Ты хоть понимаешь, что это значит? — вопрошал он. Для меня сие означало, что мы не будем заниматься готовкой и мытьём посуды и сможем пораньше отправиться на боковую. К мысли, что останусь голодной, я пришла ещё до того, как мы добрались до кемпинга.
— Это означает, что я умру от голода прямо здесь, у тебя на глазах! — закричал он.— Я уже восемь часов как ничего не ел! Я разбит и голоден как волк! Мне нужно съесть хоть что-нибудь сию же минуту — или я кончусь!
Мне хотелось сказать Ларри, что ему только кажется, будто он собрался помирать: ещё никто, при весе в сто шестьдесят фунтов, находясь на пике физической формы, не отдавал концы за ночь, пропустив обед, но решила, что вряд ли разумно говорить об этом сейчас. По его глазам и тону я поняла: он не способен больше разумно мыслить, изнурение и голод наконец взяли своё. Ларри мог выдержать намного больше физических мучений, чем я, но когда доходило до голода — тут дело другое. Я попыталась его успокоить.