Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)
Шрифт:
— Да,— улыбнулся владелец лавки в Элке — в крохотной точке на карте «не-моргай-а-то-пропустишь», чуть южнее города Мендосино,— народу нравится эта исключительно красивая дорога — изрезанное, нетронутое побережье, открытое пространство и мало людей. Южнее чересчур многолюдно, и грязно, и шумно. Там, дальше, нет ничего, кроме асфальта, цемента и людей.
Да, несколько лет назад у меня была возможность выбирать. Либо купить магазин в Лос-Анджелесе и жить в бесконечных асфальтовых джунглях, постоянно опасаясь нападения либо ограбления и ежедневно тратя время на автострадах по дороге на работу и обратно, либо приобрести этот «закуток». Тогда я приехал сюда взглянуть, как и что, да так и остался.
Когда мы покинули Сан-Хосе, я решила последовать совету Ларри и попытаться есть всё больше и больше. Вместо одного перекуса между завтраком и обедом, как это было по пути от Морро-Бей до Сан-Хосе, их стало три. Каждый день начинался с основательного завтрака — мы проглатывали яичницу из шести яиц с сыром, половину буханки хлеба и две миски с зерновыми хлопьями, запивая всё тремя-четырьмя чашками горячего чая. Проехав пару часов, около десяти утра мы подбадривали себя лёгкой утренней закуской — «донатс», пончиками с кремом в шоколадной глазури, карамели или сахарной пудре — или фунтовым кексом с квартой какао. В полдень подкреплялись парой сандвичей с сыром, помидорами и салями, дополняя их фруктами и булочками. На этом мы держались до трёх-четырёх часов дня, когда заходили в кафе. Если проезжали большой город, то всегда брали в местном баре «A&W» бутылку шипучки, приправленной мускатным маслом, или прохладительного. В обед мы наполняли одну миску тушёнкой и чипсами либо макаронами с сыром, в другую же опрокидывали консервированную кукурузу или зелёные бобы. Наши так называемые обеды из консервов не могли похвалиться ничем, кроме калорийности, зато готовить их было легко и быстро. Вот так мы и питались в течение первых двух с половиной месяцев, прежде чем постепенно начали переходить к более здоровой пище.
Как Ларри и предполагал, благодаря «подкреплению» через каждые два часа моё самочувствие заметно улучшилось. Исчезли «приступы» полной потери сил, что меня невероятно воодушевило. С каждым днём нашего пути на север по побережью я чувствовала, как укрепляются мышцы и растёт выносливость. Из моего плеча исчез жуткий мясницкий нож, а мягкое место попривыкло к жестокому ежедневному испытанию. К тому моменту, как мы приехали в Леггетт, где свернули на хайвэй № 101, на границе лесов вечнозелёной секвойи, я уже могла проезжать по пятьдесят миль ежедневно без сопутствующих мучений.
Оказавшись в лесах секвойи, мы попали на священную территорию легендарных лесовозов северной Калифорнии. О лесовозах нам было известно множество историй; и если верить им, то в здешних лесах почти ежегодно происходит наезд на какого-нибудь велотуриста. Весь путь по побережью я мысленно пыталась подготовиться к тому дню, когда и мы повстречаемся с ними на «узкой дорожке», и всё-таки, услышав характерный оглушительный рёв, приближавшийся ко мне с тыла, обернувшись и увидев поднимающийся вверх по дороге восьмитонный, шестидесятифутовый лесовоз, я чуть не умерла от страха. Повернув голову обратно, я, как могла, прижалась к обочине, чуть не падая на землю. Стиснув зубы, я уставилась прямо перед собой, стараясь не слышать грохота, и молилась Всемогущему Богу пожалеть меня только единственный раз, обещая, если Он исполнит мою просьбу, больше никогда не ездить на велосипеде по одной дороге с лесовозами.
Тяжёлые машины несколько поумерили сложившееся ощущение безопасности, но, хотя мне так и не удалось избавиться от сердцебиения, заслышав доносящиеся из-за спины выхлопы, через день или два я смирилась с ними. Водители всегда осторожно объезжали нас, за что я им была чрезвычайно признательна.
На следующий день после первого знакомства с лесовозом нам повстречался наш первый собрат-велосипедист. Эрик догнал нас на длинном спуске между Леггеттом и Гарбервиллем. Его велосипед издавал громкие хлопающие звуки, словно в спицах застрял кусок картона.
— Привет! — прокричал он.
Я пригляделась, недоумевая, что вызывает специфический шум. Оказалось — это его бельё.
— Привет! Ты откуда? — спросил Ларри.
— Сан-Диего. Еду в Портленд навестить родичей.
Эрик выглядел как типичный статный любитель сёрфинга из южной Калифорнии, загорелый, с выгоревшими на солнце светлыми волосами и мускулистый. Я прикинула, что ему около девятнадцати.
— А вы куда направляетесь? — спросил он.
— В настоящий момент мы направляемся в Канаду,— ответил Ларри.
— У вас действительно много вещей. А я путешествую налегке. Взял несколько инструментов, пару шорт, футболку со свитером, миску с ножом, вилкой и ложкой и палатку со спальником.
Он был также обладателем пары трусов, свисавших с велосипедного руля, и, заметив, как я их разглядываю, одарил меня широкой улыбкой.
— Ну да, есть ещё пара дырявых трусов. Я их выстирал прошлой ночью, но, когда встал утром, они оказались ещё мокрыми, поэтому и привязал их к рулю, чтобы проветрились досуха. Идея оказалась что надо, правда, когда слишком быстро катишь под гору, они накручиваются на запястья, что довольно больно.
— А почему бы не привязать их сзади к багажнику? — предложил Ларри.— Тогда они не будут терзать твои руки.
Эрик покачал головой.
— Боюсь, улетят неизвестно куда. И что тогда? Думаю, мне лучше поберечь свои скудные пожитки.
Как и мы, Эрик держал путь к Авеню Гигантов, что к северу от Гарбервилля, и мы двинулись туда все вместе. Не прошло и часа, как мы неожиданно наткнулись на Дитя Копенгагена. В действительности его звали Джон Уинвуд. Он держал курс на юг, но, завидев нашу троицу, нажал на тормоза и прокричал, чтобы мы остановились и поболтали с ним.
Вид Джон имел странноватый. Продублённая кожа давно износилась, а лицо говорило о более чем суровых испытаниях. Древняя, утратившая форму кожаная ковбойская шляпа с многолетними пятнами пота и грязи венчала костяк в пять с лишним футов. Одет он был в выцветшую фланелевую рубаху, рваные синие джинсы и видавшие виды ботинки. Едва мы приблизились, он принялся выкладывать всё о себе:
— Привет, ребята! Меня зовут Джон Уинвуд, мне сорок семь, и своих зубов у меня не осталось. Все эти — вставные. Зарегистрирован как сумасшедший. Больше двадцати лет находился в психиатрической клинике. Я один из настоящих психов и сразу шарахаю в глаз тому, кто мне не нравится. Но вам нечего беспокоиться. Вся ваша троица мне симпатична. Люблю велосипедистов. Они мои друзья.
Его велосипед был переделан из односкоростной швинновской модели в десятискоростной, а к педалям были даже приделаны стременные скобки.
— Мешают немного, но если я с ними освоюсь, то смогу засунуть в эти держалки свои ботинки. Как бы там ни было, лечу на телепрограмму Джерри Льюиса «Мышечная дистрофия». Несколько дней назад стартовал в Юрике. Ночую в кустах. Еду до Сан-Франциско, потом — обратно. Обещали вручить пятнадцать сотен, если сумею проделать весь путь. Меня должны показать по ТВ Сан-Франциско! Скажите, ребята, вы там были?