Миллион алых роз

Рымарев Виктор

– Спасибо, Андрюха,– обрадовался я, беря в руки пушистый комочек.– Что за порода?

– А пёс её знает. Да ты не бойся, он шибко не вырастет. Прокормишь.

Так и стало нас двое. Я назвал щенка Шариком, самое собачье имя. И забыл про скуку, некогда стало скучать.

В конце апреля, когда немного потеплело, я стал выводить пёсика на улицу. Почти весь день, если не было дождя, проводили мы в небольшом скверике, разбитом у нашего дома.

Там, недалеко от входа, я облюбовал скамью. Усаживался на неё поплотнее,

брал в руки детектив и, посасывая трубочку, читал, посматривая одним глазом на резвящегося у ног Шарика.

Время шло, Шарик рос, день ото дня становясь всё забавнее. Не раз с благодарностью вспоминал я Андрюху за его бесценный подарок.

Однажды, в мае, на другой конец “моей” скамьи подсела незнакомая женщина. Сидела она долго, часа два и невольно заинтересовала меня.

Это была совсем ещё молоденькая девушка, лет семнадцати, не больше. Маленькая, худенькая, как говорится, в чём душа только держится. В большом, не по росту сером плаще. А может это мода такая?

Она сидела на самом краешке и неотрывно смотрела прямо перед собой. Ноги плотно сдвинуты, губы упрямо сжаты. А руки так вцепились в деревянную рейку, что тонюсенькие пальчики побелели от напряжения.

Мне почему-то стало жаль девчушку. Женись я как все нормальные люди, у меня сейчас была бы такая внучка…

Я опять уткнулся в книгу, но не мог связать и двух букв. Девчушка не выходила из головы.

Я скосил глаза в её сторону. В ней произошла какая-то перемена. Я не сразу сообразил какая.

Она улыбалась. Едва заметно, кончиками губ. Шарик отыскал где-то старую тряпку и уморительно – забавно возился с ней, то рыча, то испуганно отскакивая в сторону.

Мне и то занятно, а что говорить про молодёжь.

Но вот девчушкины брови сомкнулись, улыбка исчезла с лица. Девчушка встала и решительно направилась к выходу.

А вскоре настала пора и мне с Шариком отправляться домой.

Прошёл ещё месяц. Был жаркий июньский день, и я, по обыкновению, находился в сквере.

Я сразу узнал давешнюю соседку. Она задумчиво шла по дорожке, направляясь к “моей” скамье. На ней было просторное летнее платье, под которым явственно обозначался живот. Я не специалист по этой части, но, по-моему, ей вот-вот предстояло родить. Она тяжело опустилась на скамью и, откинувшись на спинку сиденья, уставилась на молодой кудрявый клён, росший напротив.

Роды, конечно, нелёгкое дело. Да для такой молоденькой, такой худенькой. Совсем ведь ребёнок. И как разрешают таким выходить замуж?

Отсидев безмолвно два часа, соседка тихонько удалилась. На другой день она пришла опять, и на третий… Ходила так две недели, исключая два дождливых дня.

Затем несколько дней её не было, и, вдруг, она появилась вновь, но не одна, а с тёмно-розовой коляской. Стала она совсем худая, просто тощая. И ни тени улыбки, не говоря о какой-либо радости на лице.

Неужели

такая бесчувственная? Как бы ни было тяжело, но ведь человек родился! Привали мне этакое счастье, я бы месяц на ушах ходил. Но куда мне старому дураку… Всё, что мне светит – отправиться в бессрочную командировку к Ивану Лопатину.

А дни шли и шли.

Шарик привык к нашей соседке, и, когда она не появлялась в обычное время, недоумённо крутился вокруг скамейки, сосредоточенно обнюхивая траву и недоумённо поглядывая на меня. Я, молча, пожимал плечами в ответ.

Как-то незаметно мы стали здороваться. Её колясочку я запомнил до мельчайших подробностей и отличил бы от тысячи других. Иногда, когда соседка не приходила на своё обычное место, я замечал с этой коляской пожилую женщину, в которой без труда можно было определить девчушкину мать.

Но никого другого с коляской я не встречал. Где же отец ребёнка?..

Давно я приглядывался к чёрным ремням, служившим в коляске амортизаторами. Не нравились они мне, очень уж был у них изношенный вид.

Я набрался храбрости и обратился к соседке:

– Извините, пожалуйста, не моё это дело, но у вашей коляски ремни держатся на честном слове. В любой момент могут лопнуть. А правый задний, по-моему, уже оборвался.

Она заглянула под коляску и всплеснула руками.

– Ой, и вправду оборвался. Что же мне делать? И как я проглядела?

– Не вам, а мужу надо смотреть за такими вещами,– заметил я хмуро.

– У меня нет мужа,– тихо ответила она.

Я почувствовал как “зажглись” мои уши. Дернула меня нелёгкая.

– Отец-то есть?

– Папа умер четыре года назад. Мы втроём: мама, Маша, – она кивнула на коляску,– и я.

Но как они живут? Много ли мать зарабатывает? Может её, как и меня, выставили за ворота новые хозяева?

Но чем я, нищий пенсионер, могу помочь им?..

Разве починить ремешок.

– Давайте я сниму ремешок, сбегаю домой и к этой пряжке приделаю новый, а вечером остальные починю. Не возражаете?

– Большое вам спасибо. Конечно, не возражаю. Не знаю как вас и отблагодарить. Я ведь вас хорошо знаю. Вы всегда здесь гуляете с пёсиком. С вами так спокойно сидеть рядом.

Я снял ремешок и помчался домой.

Скверная история

Николай получил в табельной пропуск и «корешок» на выдачу зарплаты, отошёл в сторону и развернул сложенный вчетверо лист бумаги. Сумма, значившаяся там, почти вдвое перекрывала самые смелые предположения. Николай присвистнул от удивления. Впервые в жизни мастер сдержал своё обещание. Что это на него нашло? Никак смерть почуял. Хотя, куда ему. Молодой да ранний. Молоко на губах не обсохло, а хапать научился не хуже стариков, помастеривших не один десяток лет.