Миллион черных роз
Шрифт:
— Официантка, — как ни в чем не бывало пояснил Рудик, показав глазами на маячившую невдалеке «монахиню», — карпаччо у них сегодня действительно удачное, телятина просто тает во рту.
— Быстро ты темы меняешь! — нервно усмехнулся Маркиз.
— А по поводу нашей темы, — Рудик снова склонил голову к плечу и посмотрел на Маркиза странным долгим взглядом, — будь осторожнее, мой дорогой, это очень опасные люди и очень опасные дела… А я хочу, чтобы ты еще не раз угощал меня таким замечательным карпаччо… Впрочем, я тебя знаю как человека умного и удачливого, так что, может быть, у тебя все получится… А тогда… — Рудик на несколько долгих секунд погрузился в размышления и наконец вполголоса проговорил, ни к кому не обращаясь, — а тогда нужно срочно продавать акции «Петроинвеста»…
— Ольги, конечно, как всегда, нет, — Лиза Штукина, стареющая травести, обреченная до пенсии играть шаловливых мальчишек, энергичных бойскаутов и чахоточных племянников главной героини, склонилась к самому уху своей сердечной подруги Гаяне Айвазян, темпераментной и роковой актрисы второго плана. Лиза дружила с Гаяне последние два месяца. Причиной этой внезапной дружбы стало появление в театре Ольги Чижовой — именно такие имя и фамилия стояли в паспорте у Лолы. Новая актриса, которой явно благоволил главный режиссер, или просто — Главный, да к тому же еще одаренная природной красотой и каждый день меняющая дорогие шикарные тряпки, поминая к месту и не к месту какого-то мифического богатого и влиятельного «спонсора», не могла не вызвать настоящую бурю ненависти в маленьком тихом болоте, каким был этот второразрядный театр. Как некрасивые девочки в пионерлагере, Лиза и Гаяне подружились «против» хорошенькой Ольги, мгновенно позабыв все свои прежние нешуточные ссоры и смертельные обиды друг на друга. Ольгу они называли за глаза в лучшем случае содержанкой; другие прозвища были куда хуже, вплоть до совершенно непечатных.
— Конечно, нет! — Гаяне вспыхнула, мгновенно заводясь сполоборота. — Некоторым все можно! Если бы мы с тобой, Лизанька, не пришли на репетицию — представляешь себе, какой скандал закатил бы наш Великий и Ужасный!
— Айвазян! Штукина! — прикрикнул на подруг главный режиссер. — Мы вам не мешаем выяснять отношения? А то можем перенести репетицию в другое помещение, а сцену оставить в вашем распоряжении!
— Извините, Олег Игоревич! — пропищала Лиза Штукина своим звонким пионерским голосом.
— Свиристицкая, повтори сцену с самого начала. Ты выходишь из-за левой кулисы, поворачиваешься к залу и говоришь…
Что должна сказать героиня, осталось неизвестным, потому что в этот самый момент из-за правой кулисы вышла уборщица тетя Клава с таким выражением лица, что Главный застыл в немом восхищении и всерьез подумал, не пропадает ли в уборщице великая драматическая актриса.
— Там… — едва слышно проговорила тетя Клава, показывая рукой куда-то назад и дико тараща глаза.
— Немедленно очистить сцену! — завопила помощник режиссера Лютикова, устремившись наперерез тете Клаве. — Черт знает что творится! Вы понимаете, что идет репетиция!
— Репетипитиция! — передразнила Лютикову уборщица. — Какая еще репетиция! Там… там…
— Да что там такое? — тоном страдающего непризнанного гения воскликнул Олег Игоревич.
— Там… Валерию Борисовну убили! — выдала наконец тетя Клава поразительную новость.
— Как? Что? Не может быть! — загалдели все в один голос и бросились толпой к неожиданно прославившейся тете Клаве. Репетиция была окончательно и бесповоротно сорвана.
Сплоченный театральный коллектив во главе с уборщицей, переживавшей свой звездный час, дружно шествовал по полутемным переходам и коридорам таинственного закулисного мира. Чуть не бегом миновали тесные актерские гримуборные, поднялись по узкой винтовой лестнице и вышли на узкий балкончик, с которого обычно перед новым спектаклем осматривали разложенные на полу декорации. На балкончике было явно мало места для всех любопытствующих, задние давили на передних, прижимали их к шатким неустойчивым перилам.
— Ну что, ну что там? — жадно спрашивала Лиза Штукина, пытаясь разглядеть что-нибудь через плечи и спины коллег и горько сетуя в душе на свой пионерский рост. — Что там, что-нибудь видно?
— Видно, — односложно ответил ей мрачный пожилой комик Задунайский и, с трудом переведя дыхание, пропустил вперед неугомонную травести.
Лиза, активно работая локтями, пробилась в первые ряды и замерла, пораженная увиденным.
Внизу, у ног потрясенной театральной общественности, на той площадке, где обычно художник раскладывал неоконченные или вполне готовые декорации и фрагменты оформления сцены, лежала в живописной и трагической позе Валерия Борисовна Кликунец, театральный завсегдатай и спонсор, постоянная посетительница репетиций и прогонов, свой человек за кулисами.
Холеное, надменное лицо Валерии Борисовны было искажено гримасой скорее презрительного высокомерного недоумения, нежели страха. То, что она была мертва, не вызывало ни малейшего сомнения — об этом ясно говорили широко открытые безжизненные глаза, а еще яснее — длинная шпага, вонзенная в горло, прямо под подбородком, и приколовшая мертвую женщину к дощатому полу, как булавка прикалывает жука к донышку коробки в коллекции энтомолога. Шпага казалась театральной, бутафорской, но горло женщины было пронзено всерьез, и совершенно всерьез вокруг нее на полу расплылась огромная лужа темной крови.
Довершал эту картину букет темно-красных роз, брошенный на грудь Валерии Борисовны.
Лиза Штукина не отрываясь глядела на эту поразительную мизансцену, созданную неизвестным, но весьма одаренным режиссером — мизансцену восхитительную и ужасную. Почему-то она обратила внимание на запах — сложную смесь типично театрального запаха краски и пыли, тонкого аромата роз и едва ощутимого, сладковатого и тлетворного запаха крови.
— Всем возвратиться на репетицию! — громко скомандовал Олег Игоревич, вспомнив о своей руководящей роли. — Ни к чему не прикасаться! Тело не трогать! В первую очередь это касается вас, Клавдия Никаноровна! — повернулся он к уборщице, и, только убедившись, что его указания неукоснительно выполняются, достал мобильный телефон и набрал номер полиции.
Вернувшись на сцену, Лиза Штукина увидела стерву, заразу, содержанку — то есть Ольгу Чижову собственной персоной. Ольга удивленно оглядывалась, пытаясь понять, куда подевались все ее коллеги.
— А что случилось? — спросила она у появившихся из-за кулис актеров. — Репетицию что, отложили?
— Вас ждали, милочка! — с непередаваемым сарказмом сообщила опоздавшей примадонне Гаяне. — Олег Игоревич так и сказал: пока нет нашей звезды, репетицию не начинать!
— Между прочим, — горячо зашептала на ухо Гаяне раскрасневшаяся от эмоций Лиза, — ее здесь не было!
— Что значит не было? — переспросила незадачливая подруга. — Когда не было? Кого не было?
— Примадонны нашей не было! Здесь не было, на репетиции!
— Ну, не было, — до Гаяне по-прежнему не доходило, — и что с того? Главный знал, что ее нет на репетиции.
— Ее не было на репетиции во время убийства! Мы все были здесь, значит, у нас есть алиби, а у нее алиби нет!
— Правда! — Глаза Гаяне зажглись горячим охотничьим азартом, и она решительно направилась к Ольге.
— Милочка! — начала она, поравнявшись со своей жертвой. — Вы ведь, кажется, не ладили с Валерией Борисовной? Постоянно жаловались, что она вам прохода не дает?