Миллион миров с тобой
Шрифт:
Хотя я знаю ответ, я должна спросить:
— Мы не можем убежать, не так ли?
Он целует меня в щёку, в лоб и ещё крепче прижимает к себе.
— Выхода нет. Ни один из них мы не сможем использовать.
И он прав. Какое бы существование мы вели после этого, оно будет украдено у других "я", у других миров. Неужели я навсегда лишу Валентину её настоящих родителей? Или заставлю Военную вселенную отказаться от её жизни, чтобы я могла вести её вместо неё? Решимся ли мы, принять одно альтернативных "я" навсегда или украсть недели или месяцы у других? Побег из
Я не хочу умирать. Но я отказываюсь жить, если ценой будет предательство того, во что я верю и кого люблю.
По крайней мере, я ещё раз увижу Пола перед концом.
Он поворачивается, чтобы посмотреть на лихорадочную деятельность на радужном столе. Он не делает ни малейшего движения, чтобы присоединиться к ним. Вот тогда-то я и понимаю.
— Пол, они смогут вовремя построить стабилизатор?
— Нет.
И тут начинается настоящее землетрясение. Мы все визжим или кричим, и все падают на пол, кроме Джози, которая уже была там. Крики снаружи заставляют меня задаться вопросом, что происходит с небом, или земля раскололась, чтобы показать ещё один момент чистого ада.
Пол подползает ближе и тянется ко мне. Вот оно. Мы поцелуемся на прощание и умрём в объятиях друг друга.
Вместо этого он хватает мою Жар-птицу, и я вспоминаю о нашем единственном шансе.
— Связь Жар-птиц! — я кричу сквозь грохот падающих тарелок и рёв автомобильных сигнализаций снаружи. Ещё в Московской вселенной он сказал, что это может сработать в экстренном случае. Никогда ещё не было такой чрезвычайной ситуации, как эта. — Это спасёт нас, не так ли?
— Может быть, — говорит Пол, начиная прилаживать их друг к другу.
— Может быть?
— Я дал бы тридцать четыре процента шанса на успех.
Боже.
— Сделай это.
— Будет очень больно, — Пол говорит это не для того, чтобы дать мне шанс отступить. Он уже перестраивает мою Жар-птицу и свою, работает быстро, потому что мы оба знаем, что другого выхода нет.
Наш потолок трансформируется и мерцает, а затем, кажется, тает, открывая грозовое небо над головой. Джози начинает кричать. И Пол собирает наши Жар-птицы вместе.
Это как удар молнии. Чистая боль кипит во мне, такая мучительная, что я даже не могу дышать. Я никогда не чувствовал такой боли, похоже на напоминание, но напоминание заканчивается через секунду, а это продолжается и продолжается.
Пол содрогается в той же агонии. Но он тянет меня в свои объятия, цепляясь за меня, как будто я могу спасти его. Слёзы застилают мне глаза. Весь дом разваливается на части, или, может быть, измерение, и, конечно же, это конец.
— Я люблю тебя, — я прижимаю его ещё ближе, благодарная за возможность сказать это ещё раз.
— Я тоже тебя люблю, — он прижимает меня к своему сердцу.
Если таков наш конец, то пусть он наступит.
В этот момент свет окружает нас, сверкая ярко, как солнце, и огромная дрожь энергии проходит через моё тело. Это похоже на глаз циклона в моём сердце, который туго обвивается и тянет меня внутрь. Этот вихрь причиняет боль больше, чем всё остальное. Я цепляюсь за Пола ещё отчаяннее, желая остаться целой и невредимой. Чтобы остаться с ним. Остаться в живых.
Затем всё... прекращается.
Боль исчезает. Дрожь утихает. Потолок — это всего лишь потолок. Несколько долгих секунд мы лежим, не доверяя собственным ощущениям.
Надежда, отчаяние и смятение сталкиваются, затуманивая мои мысли, когда я цепляюсь за Пола. Он выглядит таким же удивлённым, как и я. Но молчание продолжается, и тишина длится до тех пор, пока я не начинаю думать, что она может длиться вечно.
— Мы сделали это, — шепчу я. — Разве не так?
Выражение лица Тео медленно переходит от недоумения к улыбке.
— Либо так, либо загробная жизнь гораздо более приземлённая, чем рекламируется.
Пол вздыхает с облегчением.
— Мы сделали это.
Джози и папа начинают смеяться от радости, у них одинаковое сумасшедшее кудахтанье. Я тоже должна была бы смеяться, или подбадривать, или прыгать от безумного ликования. Но я всё ещё слишком ошеломлена, чтобы чувствовать что-то, кроме удивления.
Тео скользит к нам с ухмылкой на лице.
— Маленький брат, что ты только что сделал? Покажи мне эту безумную сексуальную науку.
Пол садится, таща меня за собой. Теперь я вижу, что мама уже поднялась на ноги и деловито возится со своей Жар-птицей. Я пытаюсь сесть самостоятельно, но я неуклюжа и медлительна, ночной вор задерживается в моём организме, и мои мышцы дёргаются после сильной боли.
— Мама? Что это?
— Главный Офис. Мы должны быть уверены, что они не попытаются снова, — мама щурится на показания приборов.
Они этого не сделают, а Ведьма может.
— Они ведь не были уничтожены, не так ли? Потому что наша история не переписалась.
— Вот именно, — говорит папа. — Я думаю, они сами себя изолировали. И похоже, что твой двойник запечатан там вместе с ними.
Она вернулась. Она услышала, что я сказала, и вернулась, даже зная, что может умереть. Ведьма получила ещё один шанс, которого она не заслуживает. Но её окончательная судьба находится в её собственных руках. Если с этого момента её жизнь хоть сколько-нибудь изменится, то только потому, что они нашли способ достучаться до неё. Если её жизнь станет адом, то это потому, что она всё ещё ядовита, ожесточена и ничтожна. Я никогда не узнаю, чем всё закончилось и, честно говоря, мне всё равно. Для меня достаточно знать, что мы больше никогда её не увидим.
Папин ноутбук лежит открытым на полу, грязь от опрокинутого папоротника разбросана по клавиатуре, но он всё ещё работает, сигнализируя нам, что кто-то звонит по скайпу. Взгляд Пола становится ледяным, когда он встает на ноги.
— Это может быть только один человек.
Мой отец хватает ноутбук, отряхивает его и ставит на радужный стол, пока мы собираемся вокруг. Всё ещё дрожа, я прислоняюсь к стулу. Когда он нажимает кнопку ответить, на экране появляется лицо Ватта Конли. Его самодовольное удовлетворение исчезло, сменившись страхом.