Миллион в кармане
Шрифт:
– Ну, частный сыщик! Такой умный, что меня сейчас икота задушит. Я спрашиваю, когда они нырнули под воду?
– Приблизительно в полдень.
– А почему сразу не сообщил о случившемся?
– Я был уверен, что молодые люди просто дали деру. Они мне задолжали, и у них была причина расстаться со мной не простившись.
Капитан снова пошел по берегу.
– Странно, – произнес он. – Кому она могла понадобиться, правда? А ты уверен, что она была мертва?
– Но я видел ее лицо! – ответил я. – Точнее, то, что от него осталось.
– А
– Живой человек даже с макияжем должен чем-то дышать под водой.
– Ты же сам сказал, что девушка держала загубник во рту.
– Да, она его держала. Но мембрана легочника была порвана.
– Ну и что? – с несгибаемым упорством ответил капитан. – На вдохе можно закрывать отверстия легочника ладонью, а на выдохе – открывать. И дышать так довольно долго.
Я устал от него. Капитан изо всех сил старался показать мне, что я как частный детектив – ничтожество, что в сравнении с ним я безнадежный тупица, потому как Ольга и Олег вовсе не утонули, а просто разыграли меня, идиота.
– Значит, занимался частным сыском? – спросил он.
– К несчастью, да.
– Не своим делом занимался! Тебе ясно? Где труп? Кто, кроме тебя, его видел? На каком основании я буду возбуждать уголовное дело? Ложный вызов это называется. Умышленное отвлечение сотрудника милиции от своих служебных обязанностей. Ясно, частный детектив?
– Ясно, – ответил я.
– Э-э, командир! – позвал меня санитар, когда милиционер поднялся на обрыв и сел в «уазик». – А кто платить мне будет за ложный вызов? Пушкин?
Я подошел к дому ровно в девять, к началу завтрака, и потому меня удивило, что Рита сидит за столиком соседнего открытого кафе конкурентов с пластиковым стаканчиком в руке. В это время она обязана была находиться за стойкой бара и готовить «кофе по-восточному». Если девочка уже на второй день после назначения барменшей позволяла себе такие вольности, то что можно было ожидать от нее через неделю?
– Рита! – позвал я ее.
Она отреагировала как-то странно: медленно повернула голову в мою сторону. В лучах солнца блеснули ее карие глаза. Девочка отвернулась и пригубила стакан.
Теперь я по-настоящему пожалел о своем скоропалительном решении назначить ее вместо Анны. Она явно за что-то обиделась на меня. Может быть, проследила, как я ходил в милицию, и решила, что я подал заявление на Сашку?
Первое желание – повернуться и скрыться за стальной калиткой своего хозяйства, а потом отчитать девчонку как следует, быстро пропало, когда я заметил, что стакан в руке Риты дрожит, и дрожь настолько крупная, что на белый пластиковый стол проливается темно-вишневая жидкость. Бедолага была сильно взволнована. Она, наверное, накрутила себя, пока меня не было, и сейчас переживала что-то близкое к аффекту.
Я подошел к ней со спины, глядя на гладко расчесанные темные волосы и крупную заколку-ромашку, посаженную несимметрично,
– В твоем баре вино ничуть не хуже, – сказал я. – К тому же, ты сидишь у наших заклятых конкурентов.
Рита замерла, словно прислушивалась и боялась пропустить очень важные слова. Ее спина выпрямилась, тонкие бретельки от сарафана впились в плечи. В пальцах щелкнул стаканчик.
– Пойдем! – Я коснулся ее локтя, но Рита отреагировала так, будто я ткнул раскаленным паяльником. Молниеносно отдернула руку, повернула искаженное болью лицо ко мне и судорожным толчком кинула стаканчик мне в лицо.
– Ненавижу! – сдавленным голосом произнесла она. – Гадина!!
Теплый портвейн стекал по моим щекам и подбородку. Я провел ладонью по лицу и взглянул на нее. Казалось, что рука окрасилась кровью.
Я кинулся к калитке, ввалился во двор и тотчас увидел запавшие глаза отца Агапа.
– У нас беда, – сипло произнес он. – Сашка повесился…
И стал неистово креститься.
Глава 17
Я едва не снес плечом обитую жестью дверь. От удара содрогнулся каменный забор, отделяющий открытое кафе от хозяйственного дворика. Клумбу с цветами я пропахал, словно трактор, и вылетел к дровяному сараю, рядом с которым, скрытый грязно-желтой ширмой, стоял топчан отца Агапа. Все еще не веря в случившееся, я замер у пожарной лестницы, глядя на Сашку. Официант лежал на бетонном полу, у стены гостиничного корпуса, широко раскинув руки и поджав к животу колени. Его шею стягивала петля; кожа под веревкой сморщилась, словно клапан воздушного шарика под ниткой. Лицо несчастного было отвратительным: из открытого рта вывалился распухший фиолетовый язык, отчего казалось, что Сашка не смог проглотить какую-то гадость и подавился ею.
У меня онемело сердце и в мгновение взмокла спина. Опершись о металлическую перекладину лестницы, я нащупал веревочный узел. Обрывок длиной в несколько сантиметров свисал с перекладины, напоминая крысиный хвост. От злости я двинул кулаком по железу, и лестница загудела, как гигантская струна.
– Батюшка! – нервно крикнул я, все еще не в силах оторвать взгляд от страшного лица мертвого официанта. – Где вы там, отец Агап?!
Священник, опасливо выглядывая из-за угла дома, опять принялся креститься и нашептывать:
– Господи, беда-то какая! Грех-то какой! Руки на себя! Молодой, здоровый…
– Прекратите причитать, – сказал я с раздражением. – Милицию вызвали?
– Я вызвал! – громко сказал Курахов, неожиданно появившийся из-за спины священника и слегка отстраняя его. – Уже прошло десять минут, как я вызвал милицию. Все идет по плану. Все прекрасно, господин директор!
В его тоне сквозило заметное пренебрежение. Сунув руки в карманы шортов, профессор расхаживал по двору, кидая взгляды на труп.